Алексей Нагорный - Рожденная революцией
– Ваша резолюция, товарищ заведующий?
– Моя. – Рыков вернул авансовый отчет эксперту. – Разве она неверна или незаконна?
– Резолюция верна. А это кто писал, не вспомните? – Эксперт положил на стол все три записки. Заведующий прочитал их и улыбнулся:
– Это не мой почерк. А почему вы спрашиваете? Я не совсем понимаю. – Рыков повернулся, шагнул к дверям и вдруг с разбегу ударил их плечом. Поздно. В коридоре его тут же схватили за руки сотрудники УГРО.
Сбежались работники заводоуправления, окружили задержанного. Бушмакин подождал, пока толпа заполнила весь коридор и всю лестницу, и громко спросил у Рыкова:
– Где деньги? Разъясняю, что только добровольное признание может облегчить вашу участь.
– Деньги в моем сейфе. Вы можете их взять.
– Ровский сказал, что приказ о ревизии он подделал. Вы это тоже утверждали, – все так же громко продолжал Бушмакин. – Однако безупречная репутация покойного Анисимова свидетельствует против таких утверждений, Анисимов отлично знал вашу подпись и подделке не поверил бы.
– Подпись была настоящая, – сказал Рыков. – Меня не… расстреляют? Я бы мог не сознаваться, все равно Ровский сжег фальшивый приказ, я прошу учесть мою сознательность!
Коля открыл сейф. В секретном отделении лежал пакет. Коля положил его на стол и вскрыл. Посыпались пачки денег.
Подошел Витька, взял одну, покачал на ладони и бросил.
– Сколько людей погибло, – сказал он тихо. – Вот ведь какие дела.
Рыкова увели.
– Ладно, – сказал Бушмакин. – Сообщите по цехам. Можно выдавать зарплату. – Он посмотрел на часы: было восемнадцать часов тридцать одна минута. Заканчивался шестой день.
Спустя час Коля пришел домой и бессильно повалился на диван.
– Нашел? – спросила Маша. – Все в порядке?
Коля молча кивнул и сказал:
– Трепанова я в Москве видел. Привет тебе.
– В самом деле? – обрадовалась Маша. – Как он там? А Никифоров и Афиноген?
– В порядке… – Коля вяло махнул рукой. – Ты знаешь… Афиноген-то – он, оказывается, тебя очень любил, Маша.
Она покраснела, отвернулась:
– Я это знала, Коля.
– Откуда? – удивился он.
– Чувствовала, – сказала она. – Все женщины это очень чувствуют. Он женился?
– Он погиб, Маша. Четыре года назад, в тридцатом. Ты извини, что я тебе сразу не сказал.
Маша долго молчала. Потом села на диван рядом с Колей, обняла его:
– Может быть, только теперь я начинаю понимать, какая у нас с тобой трудная жизнь, браток, – сказала она с нежностью. – Не очень мы с тобой были сыты, не слишком тепло одеты. Друзей сколько потеряли. И молодость наша уже прошла, Коля. И не было в ней балов и прогулок около Колизея. А я все равно счастлива, и другой жизни мне не надо! Только бы вместе, до конца.
Глава шестая
Пятый обелиск
Тяжело терять боевых друзей – с каждым из них уходит в небытие частичка тебя самого… Но случаются такие потери, которые равнозначны собственной гибели… Каких пережить?
Из записок генерала КондратьеваВ мае 1937 года Николаю Кондратьеву было присвоено звание майора милиции, и он был назначен заместителем начальника Ленинградского уголовного розыска.
Утром Колю вызвал Бушмакин и дал прочитать приказ.
– А вы? – невольно вырвалось у Коли.
Бушмакин обнял его:
– Помнишь, как мы встретились? Думал ли ты, что придешь вот к этому. Майор, на такой должности. А не зря я тратил на тебя время, ох не зря! – пошутил Бушмакин. – Что касается твоего покорного слуги… – Бушмакин улыбнулся и развел руками: – Тебе сколь минуло?
– Тридцать шесть, как из ружья.
– А мне шестьдесят пять. Это, мил друг, уже не из ружья. Это – из пушки. Пора на заслуженный отдых. Теперь уж вы, молодые, попрыгайте.
– Виктор сегодня вечером уезжает, – сказал Коля. – И мой сорванец – туда же. Ни сладу, ни ладу. Я ему говорю: в шестнадцать лет на войну не ходят! А он мне: «Гайдар в шестнадцать лет полком командовал!»
Бушмакин внимательно посмотрел на Колю:
– Гайдар Гайдаром, а ты-то сам намного старше был, когда мы посольство на Екатерининском защищали? Тебе же всего семнадцать было…
– То революция. Время другое.
– У молодых оно всегда другое, – грустно сказал Бушмакин. – В Испанию Виктор собрался?
Коля молча кивнул.
Вечером собрались на Фонтанке, у Кондратьевых. Маленькая комната не привыкла к такому наплыву гостей, рассохшийся паркет жалобно скрипел, под потолком густо завихрялся табачный дым. Маша, Маруська и Тая хлопотали у стола и без конца бегали из комнаты в кухню и обратно. Муж Таи, Ганушкин, любой разговор сводил к своему заводу: балтийцы только что выполнили важный правительственный заказ и удостоились поздравительной телеграммы ЦК. По этому поводу Ганушкин успел основательно «напоздравляться» и никому не давал рта открыть.
Чтобы остановить его, Маша поставила новую, только что купленую пластинку – это было танго «Брызги шампанского».
– Кавалеры, приглашайте дам! – крикнула она.
Подошел Коля, поклонился.
– Позвольте?
Маша положила ему руку на плечо, улыбнулась:
– Ты уже почти совсем ком иль фо, милый…
– Почему почти? – обиделся Коля.
– У тебя поклон не поставлен, – пошутила Маша. – Продолжай тренироваться, и ты превзойдешь Дугласа Фербенкса! А Витя какой? Ты взгляни!
На Викторе ладно сидел отменно сшитый костюм. Рубашка с галстуком и модные ботинки совершенно преобразили его. Он словно сошел с рекламной картинки. С ним танцевала яркая, очень красивая девица лет двадцати.
– Кто такая? – ревниво спросила Маша.
– Эксперт. Из НТО. Катей звать.
– Красива… слишком, – скептически поджала губы Маша.
– А Витька? – поправил Коля. – Он, по-твоему, урод?
– Глупо! – рассердилась Маша. – Она излишне красива! Такая женщина всегда на виду! Она его не дождется, уплывет, вот что я хотела сказать!
– Ты же не уплыла? – заметил Коля. – А ведь ты куда красивее. – Он посмотрел на жену влюбленно и горячо, словно было ему не под сорок, а только восемнадцать, как тогда, в Москве.
– Я – другое дело, – безапелляционно заявила Маша.
– И она тоже, – серьезно сказал Коля. – Лишь бы вернулся.
Подошла Маруська, пряча тревогу, сказала:
– Мой-то каков? Нарком иностранных дел! – И, сдерживая слезы, добавила: – Боюсь я, миленькие. Там ведь стреляют не так, как здесь.
– Там легче, – сказал Коля. – Мы выходим один на один с бандитами. Другой раз – и нож в спину можем получить. А там товарищи и слева и справа. И враг перед тобой. И все ясно.
Бушмакин поднял рюмку, встал:
– Два слова скажу. Здесь все свои, все привыкли хранить секрет, как зеницу ока. Поэтому говорю открыто: ты, Витя, наш боевой оперативный работник, наша, можно сказать, гордость. Ты едешь помочь рабочим Испанской республики. Не знаю, что тебя ждет, но уверен: ты всегда будешь достоин и своей профессии, и своей Родины, которая доверила тебе такое дело.
С улицы донесся гудок автомобиля. Генка выглянул в окно, бросился к Виктору:
– Воюй, Витя. А я за тобой очень скоро, это уж будь спок!
– Я вот покажу тебе «будь спок», – заметила Маша.
– Не удержишь, мать, – серьезно сказал Генка. – Когда надо, отцы и матери – не указ.
Все вышли на улицу.
Виктор обнял Маруську, Машу, Генку, распрощался со своей девушкой и подошел к Коле.
– Тебе одно скажу, Николай. – Виктор с трудом сдерживал волнение. – Ты ни разу не пожалел, что подобрал меня тогда, на Дворцовой?
– Что ты, Витька, – Коля даже рукой махнул. – О чем ты говоришь…
– А нынче и вовсе не пожалеешь. Я знаю, куда и на что иду. Я это делаю потому, что все люди, по моему разумению, должны для справедливого дела отдать все! И я должен…
…Автомобиль свернул на улицу Белинского и скрылся. Коля долго смотрел ему вслед, потом подошел к Бушмакину:
– Пойдем, батя, посидим.
– Нет, мне пора. – Бушмакин надел кепку. – Знаешь, мы тут прощались, и я все думал: вчера это было. А жизнь-то уже прошла – как один день пролетела. Ребят-то хоть наших помнишь? Васю, Григория, Никиту? Смотри, Николай. Про это никогда забывать не смей. Иди, я сам доберусь, у тебя завтра дела.
Бушмакин ушел. Коля облокотился на чугунный парапет, задумался. По воде шла легкая рябь, светлые дорожки фонарей подрагивали на черной, стекловидной поверхности. Откуда-то издалека, с залива, порыв ветра донес печальный пароходный гудок. «Переживает старик, – подумал Коля о Бушмакине. – Трудно вот так, сразу, уйти от привычных забот, от напряженного ритма розыскной службы. Надо будет ему какую-нибудь работенку подыскать. Чтобы по силам и чтобы не расставаться нам всем».
Потянуло холодком. У «Анны пророчицы» слабо ударил колокол. Коля вынул часы – подарок наркома: они, как назло, стояли. Коля оглянулся. Неподалеку, у парапета, темнел силуэт человека.
![Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]](/uploads/posts/books/153335/153335.jpg)
