Олег Волынец - Серебро и свинец, иной вариант
— Чего вам надобно, ши?
Зря он не послушал этого гильдейского. Может, и впрямь умней было затаиться по лесам, ждать подмоги… только откуда? Из столицы?
— Объясниться с вами, — ответил демон. — Поговорить.
— О чем мне говорить… с тобой?
"И что я тебе сейчас наговорю… когда мне так плохо?.."
— Вам больно? — не то чтобы с тревогой, но и не безразлично спросил ши. — Мы можем… отогнать боль.
— Зачем… вам?
— Мы не чудовища, как бы ни считали ваши… вожди, — на последнем слове ши замялся. — Мы не желаем вам зла.
Брендайг смежил веки, не в силах ответить.
Демон бросил что-то повелительным тоном на своем птичьем наречии. Чьи-то умелые, сильные пальцы впились в локоть чародея, надавили; почуялось на сгибе сосущее давление, почти незаметное на фоне мучительного колокольного битья в висках и тупой злой боли в распоротом боку. Мука не то чтобы ушла, но как бы отстранилась, встала за спиною, точно надоедливый демон-толмач, глумливо заглядывая через плечо. И очень захотелось спать… если бы только его не теребили, не тормошили эти руки… если бы не мешали наблюдать за прекрасными арабесками, плывущими неторопливо изнутри сжатых век…
"Скажите… — нудел голос за спиной, — ответьте… разъясните…"
Брендайг знал, что это говорит боль — она ведь не ушла, она стоит там, за левым плечом, только и ждет случая впиться в тело вновь. И он отвечал. Отвечал, покуда не провалился в сон. Глубокий-глубокий.
— И что вам удалось узнать? — осведомился Макроуэн.
Подполковник расхаживал взад-вперед перед палаткой, мерно, как маятник.
— Больше, чем за все предыдущие недели, — ответил Обри, вытирая лоб. В лагере не было жарко, но многочасовой допрос измученного, поминутно проваливающегося в морфиновое забытье пленника вымотал майора донельзя.
Макроуэн остановился.
— Они действительно… парапсихики… эсперы… называйте, как хотите. Чародеи, колдуны, чернокнижники — вот как они воспринимают это сами. Их способности передаются по наследству, а здешние дворянские роды — это семьи ведьмаков. Наш подопечный, — он кивнул в сторону палатки, — Брендайг, младший брат лорда соседнего владения, и его дар — пирокинез.
Макроуэн помрачнел лицом. Это ему пришлось отдавать приказ — просеять весь пепел в сгоревшем бронетранспортере в поисках личных жетонов погибших.
— Тогда почему он, — подполковник тоже указал в сторону палатки подбородком, будто опасаясь называть ее жильца по имени, — не пытается…
— Он попытался пережечь ремни, которыми его примотали к койке. Я дал ему понять, что это плохо для него кончится, — без улыбки ответил Обри. — Кажется, он понял. Их нельзя назвать неуязвимыми. Кроме того, его накачали промедолом по самые брови. Их… колдовство требует ясности рассудка.
— И что вы еще узнали? — спросил Макроуэн, прокашлявшись.
— Что мы тонем в дерьме, — без обиняков ответил Обри. — Трудно с ним общаться, он и вообще-то не слишком умен, да вдобавок засыпает от наркотика. Но кое-что мне удалось установить. Здешний государственный строй — что-то вроде феодализма, где все ключевые посты заняты эсперами. Лорды в своих владениях — почти самовластные хозяева, покуда они не нарушают общеимперских законов. Центральная власть есть, но скорее символическая, император царствует, но не пытается править. Мы оказались на самой границе страны, еще сотня миль к западу — и упрешься в море, где на островах живут дикари. Здешние жители привыкли сражаться, благо налеты тут случаются часто. А мы по глупости Уолша начали пальбу. Кстати, ведь убили здешнего лорда.
Подполковник поднял брови.
— Туземцы просто выбрали себе нового — "по доверенности", если я правильно понимаю, — и продолжают, как мы видим, сражаться дальше, — пояснил Обри. — Нет, в меня надежду вселяет совсем другое.
Макроуэн опять пошевелил бровями. Обри показалось, что на лице его собеседника других подвижных деталей просто нет — остальное так и отштамповано на листовой стали.
— Местные лорды плохо ладят между собой, — объяснил он. — Этот парень оказался на стороне партизан только потому, что те убедили соседей помочь им. Но брат нашего пленника не слишком доверяет своим ближним… а у нас есть хороший повод завязать с ним переговоры.
Листовая сталь треснула и раскололась в улыбке.
— И все же я посоветовал бы направить посольство к императорскому двору, — предупредил Обри. — Получится у нас натравить здешних князьков друг на друга или нет… а подстраховаться не помешает.
Глава 11
Никогда не думала Моренис, что ей придется лечить такое количество раненых и в такой спешке. Она вообще не готовилась на дружинного целителя. Полем ее деятельности были личики и ручки благородных дам, с возрастом неизбежно терявшие белизну и гладкость. Она привыкла наводить красоту на стареющих супруг и молодящихся дочурок владетелей, пользовать богатых купцов и гильдейских магов, вращаться в таких высоких кругах, что собственный дар Моренис уже не казался таким скромным. В конце концов, пусть всякий знахарь может срастить перелом или заживить дурную рану, пусть любой мало-мальски достойный целитель способен исправить последствия удара или избавить от падучей, но кто лучше Моренис тау-Эпонракс сведет старый шрам или сотрет следы длительных и неумеренных возлияний? Известность ее была совершенно определенного рода, но именно эта, чуть постыдная слава позволяла Моренис странствовать по всей Серебряной империи, не задерживаясь особенно нигде, да, в общем, и не стремясь к тому. Весть о ее пребывании распространялась скорей лесного пожара, и приглашения не заставляли себя ждать. Неделя здесь, две недели там, а через год глядишь — и она уже у другого берега смотрит на другой океан. Подобный образ жизни она вела уже пятый год, и менять его не собиралась. Так она попала в замок великого владетеля Бхаалейна — по протекции владетеля Дайтекса, хотя и не великого, но весьма уважаемого соседями за могучий дар и не менее солидное состояние. Так ее и втянуло в войну.
И вот теперь она, точно дурно сработанный голем, брела по замковому двору, по рядам раненых.
Поначалу Моренис пыталась соблюдать те правила, которые установила для себя сама, — заглаживала шрамы, стирала все следы своего вмешательства, чтобы и пятнышка не осталось на ровной коже. Потом махнула рукой — лишь бы не ощутить, что жизнь вытекает из больного прямо у нее на глазах, как это случилось с одним мальчишкой, чье оцарапанное оружием демонов сердце пыталось колотиться еще несколько секунд после того, как кровяная подушка сдавила его мертвой хваткой. Возвращать умерших к жизни целительница не умела — это был не ее дар.
Потом Моренис перестала даже снимать боль тем раненым, кому не грозила смерть от болевого шока. Быстрей, быстрей, пока еще можно… бросить короткий взгляд, наложить руки на кровавое месиво, плеснуть живительной силой, заставляя ткани отторгать мертвечину и затягивать рану, отряхнуть руки, перейти к следующему… и так, пока глаза ее не начинали закрываться, а ноги — подкашиваться от усталости.
Внезапно что-то остановило ее. Целительница попыталась проморгаться, чтобы разогнать висящий перед глазами туман. У лежащего перед ней паренька была почти отрублена кисть — запястье висело на коже и рваных жилах, и только грубо наложенный жгут не дал ему истечь кровью до подхода лекарей. Но не это привлекло внимание Моренис. На парне была не кольчуга воителя и не кожаная рубаха-подкольчужник. Он был одет в грязно-зеленую форму захватчиков.
Первым побуждением Моренис было остановить раненому сердце. Она умела это делать — такие вещи входили в лекарский тривий, потому что всякий целитель должен быть в силах отпускать тех, кому не в силах помочь.
Но этому парню она помочь могла. Не самая страшная рана — если бы рука потерялась или начала портиться, восстановить ее было бы гораздо сложнее. Клятва, которую давали целители дням, не дозволяла убивать силой иначе как для облегчения страданий. Даже врагов.
Кроме того, это была не ее война. Усталость лишала целительницу способности рассуждать здраво, и те, кто наполнил просторный двор ранеными, казались ей едва ли не ближе тех, кто заставил ее, Моренис тау-Эпонракс, выплескивать все свои силы, без остатка, на их исцеление.
И Моренис склонилась к раненому пришельцу. Ей пришло в голову, что его тело может и не поддаться ее силе и тогда стоящая перед ней дилемма разрешится сама собой. Но нет — ткани его ничем не отличались от людских, это был всего лишь человек. Даже не чародей. Без громобойной железки он выглядел жалким и совсем не страшным.
Небрежным движением сорвав жгут, Моренис аккуратно затянула сосуды мыслью — не годится, чтобы больной истек кровью, пока она мешкает. Вообще-то этот дар не входил в способности целителя, но в роду Моренис встречались движители, хотя оба ее родителя были анойя; и вот такая непроявленная способность оказалась очень кстати. Раненый, бормоча что-то, пытался не то отодвинуться, не то оттолкнуть целительницу, но от слабости мог только вяло махать здоровой рукой.
