Анна и Сергей Литвиновы - Сердце бога
Он налил себе еще чачи и лихо, бедово опрокинул рюмку. Продолжил:
– Я перед святыми отцами, конечно, в том давнем своем грехе покаялся… Я хоть и партийным был тридцать лет, а потом пришел-таки к вере… Так вот, отец Иоанн мне, конечно, грех мой отпустил и сказал, что Бог всемилостив и все простит… Но… Сам я себя простить не могу! – выкрикнул вдруг отставник и постучал кулаком себя по груди.
– А я, – спокойно молвила я, – эту вашу Леру не прощаю. Я догадывалась, что это она сделала. Она! И, как говорится, мне отмщение, и аз воздам.
– Не ты! – вдруг строго поправил меня Радий Егорович. – Не ты должна воздавать. В этом – смысл евангельского изречения. Мне отец Иоанн растолковывал. Не ты. Не ты – а Бог всем воздаст. А ты сама воздавать даже не думай.
– А скажите, – неожиданно спросила я (вспомнила, видно, как Рыжов обалдел, меня увидев), – вы мою бабушку любили?
И он ответил просто:
– Да, любил. Она хорошая была. Классная, огневая. Ее невозможно было не любить, – глаза его опять набухли слезами, но он смахнул их и проговорил с напускной веселостью: – Посему, дорогая Вика Спесивцева, я запросто мог быть твоим дедушкой.
Я улыбнулась:
– Я б не отказалась. Вы классный дедуля.
И правда, только сейчас я осознала: эта сука, Лерка Кудимова, лишила меня, помимо бабули, еще и возможности иметь дедушку!
Пока мы с Рыжовым взаимно исповедовались, за окнами стемнело. Он вдруг спросил: «А хочешь, я тебе спою?» – «Хочу, – не стала жеманиться я. – Спойте про осень». – «О, да ты знаешь мои песни!» – «Да, я подготовилась к интервью. Хотя совсем не журналистка».
Он принес откуда-то гитару и начал петь. И про осень, и другие песни, очень неплохие.
И я осталась у него до утра. Нет, конечно, ничего между нами не было – разве что я позволила ему за ручку себя подержать. А он рассказал, что шесть лет назад от него сбежала жена Эльвира: «Сорок лет мы вместе прожили, хоть она и дура была набитая. Но любила меня. А тут вдруг: до свиданья, дорогой, я уезжаю к своему сыну от первого брака в Германию! А там неожиданно с каким-то бюргером сошлась! Но теперь мне без нее знаешь как одиноко!» На глазах его снова заблестели слезы. Да, подумала я, старость – поганая вещь. Никого она не украшает и никого не делает счастливее.
* * *Спала я плохо – на чужих перинах, попахивавших плесенью. Наутро отставник напоил меня кофе. Я вызвала такси через интернет-сервис по телефону. Радию Егоровичу сервис этот понравился, он загорелся, как ребенок: «Скачай и мне! Научи!» Пока не прибыло такси, я перебросила программку на его древний лэп-топ и показала пару других возможностей Инета. Расстались мы друзьями, он долго жал мне руку и погладил по щечке.
Прямо от престарелого барда я поехала на кладбище, где был похоронен Старостин, – благо оказалось оно недалеко, на полпути к Москве.
На Богословском кладбище я долго искала нужное место. Даже стала думать, что старик Пайчадзе, давший мне номер, ошибся с участком. Пришлось от отчаяния обратиться к могильщикам. Они тоже разыскивали-разыскивали и, наконец, вооружившись планом, привели меня к искомому погосту.
Могила генерала и парторга Старостина напрочь заросла травой. Похоже, ее никто не посещал лет десять. А может, со дня похорон. На участочке даже стихийное дерево выросло. Памятник покосился. Фотографию размыло до неузнаваемости. В ветхой надписи на камне стерлась добрая половина букв. Она гласила:
С – Т-Н – Д-Р – ЬМ-ЧДаты рождения и смерти оказались и вовсе неразборчивы.
– Что, девушка? – спросил бодрый могильщик. – Расчистим могилку дедули? Облагородим? Поправим, обновим?
– Нет, ничего делать не надо.
– Для вас очень хорошую скидку дадим, для такой красавицы.
– Говорю вам, делать ничего не надо. И я вас больше не задерживаю, – я протянула им банкноту, и могильщики испарились. Дорогу к выходу я могла найти сама.
У Бориса Виана есть роман «Я приду плюнуть на ваши могилы». Я его не прочла, но название мне нравилось. Я долго мечтала плюнуть в могилу Старостина, но теперь поняла, что нет, не могу. Да и не нужно это. Как там трактовал вчера на веранде Евангелие старичок Радий Рыжов? Отмщение – это дело Бога. И Он воздаст.
Вот Он Федору Кузьмичу и воздал. В виде полного забвения и небрежения от родимой дочки. За все его труды.
* * *Сразу с кладбища я отправилась в дом Леры на Кутузовский.
Я понятия не имела, что стану делать, но мне хотелось поскорее покончить со всем и вернуться в мой милый, патриархальный М.
Дом, где проживали Кудимовы-Старостины, находился неподалеку от метро «Кутузовская». Опять, прошу заметить, сооружение сталинских времен. Некогда оно, как и все здания на проспекте, наверняка возвышалось над местностью. Олицетворяло силу советской империи. Теперь строение изрядно поблекло и потускнело, особенно в соседстве с небоскребами Москва-сити. Капиталистические сооружения из стекла и стали прямо-таки нависали над ним.
Въезд во двор перекрывал аккуратный шлагбаум – парковка только для своих. Автомобили во дворе толпились – под стать понтовому географическому положению здания: все сплошь «Мерседесы», «Лексусы» да «Ауди». Подъезды, разумеется, перекрыты стальными дверями с домофонами.
Я нашла тот, где жила Валерия Федоровна Кудимова. Подумать только, сейчас ей почти восемьдесят. Да помнит ли она, что сотворила здесь пятьдесят пять лет назад? Или впала в маразм, как ее отец, генерал-парторг Старостин?
К счастью, прямо перед кудимовской парадной располагалась детская площадка. Я уселась на лавочку, на всякий случай устроившись таким образом, чтобы видеть вход в подъезд. В песочнице сосредоточенно копошился единственный малыш. Его пасла дама с книжкой, по возрасту бабушка.
Я достала мобильник и набрала домашний номер Кудимовой, который дал мне вчера музейщик Пайчадзе. Прошел гудок, а потом трубку сняли. Немолодой женский голос проговорил: «Алло?» Адреналин в моей крови подскочил, но я не нашла лучшего продолжения, чем бросить трубку. Чуть успокоившись, я решила удостовериться, что мне ответила она, – и набрала мобильный номер Валерии. Раздался тот же голос. Я снова сбросила звонок.
Итак, Валерия Федоровна находилась здесь, дома. Мне вообще стало страшно везти с того момента, как вчера я перетерпела нудную лекцию музейщика Пайчадзе и была за это вознаграждена телефонами Кудимовой и адресом захоронения ее отца. И это везение было знаком того, что я нахожусь на правильном пути. И высшие силы одобряют мои действия.
Однако, что мне сотворить теперь, я придумать не могла. Как подойти к старой даме? Что сказать? Или совершить? И я решила потерпеть и подождать. Правильно говорят: когда не знаешь, что делать, не делай ничего. Я устроилась на лавочке поудобней и принялась читать в планшете книгу, не теряя из вида вход в подъезд. Оттуда появилась пара персон, но все явно не подходившие под образ дамы без малого восьмидесяти лет. Малышей на площадке в какой-то момент стало двое, а затем и четверо, прибавилось и мамашек, а может, бабушек или воспитательниц. От их суммарного галдежа у меня начиналась мигрень.
Часа через два, когда детишки отгуляли свое и отправились на тихий час, я стала подумывать над тем, чтобы тоже оставить свой пост и пойти пообедать. И тут из подъезда вышла совершенно явная она. Дама изрядного возраста – высоченная, с прямой спиной, слегка оплывшая, степенная, в длинной юбке и шляпке. Она не спеша отправилась к выходу на проспект.
Я, не раздумывая, последовала за ней. Я воображала, что она направляется в магазин, или в поликлинику, или в ДЭЗ, или куда там еще ходят старушки. Однако Кудимова меня удивила. Она прошла по проспекту, спустилась в подземный переход и в завершение своего пятнадцатиминутного маршрута завернула в кафе. Я последовала за ней. Женщина уселась за удачный столик у окна. Я притулилась в глубине помещения – так, чтобы не терять ее из вида, но и не бросаться в глаза.
Вела себя Валерия Федоровна не робко-растерянно, как можно было ожидать от пенсионерки, а по-свойски. Даже не глядя в меню, подозвала официанта и сделала заказ. Я тоже попросила принести мне блинчики и капучино. И тут пожилая дама удивила меня вторично. Через пару минут к ней за столик подсела довольно молодая девушка, по виду – явная иностранка. Они довольно тепло встретились, пожали друг другу руки и зачирикали – причем, третье удивление, на английском: я как-то привыкла, что люди родом из СССР обычно в иностранных языках ни бум-бум. Но наша пенсионерка изъяснялась (как до меня долетало) довольно сносно – правда, с тяжеловатым акцентом. А юница чирикала быстро, но ясно, используя простые обороты – явно приноравливалась к собеседнице. По словам и акценту, долетавшим до меня, я поняла, что девушка – коренная американка, причем, скорее всего, с Атлантического побережья. Болтали они о погоде, занятиях йогой, летнем отдыхе – довольно светский диалог. А я стала воображать: что мне с моей противницей сделать. Может, выплеснуть на глазах у ресторана чашку кофе в лицо? Глупо и совершенно бесполезно. А что еще я могла? Пока у меня фантазия не работала дальше, чем подойти, представиться и спросить: не стыдно ли ей за свой поступок.
