Леонид Словин - Ночь, прожитая трижды
Не умолкало радио.
Игумнов и потерпевший быстро шли вдоль перрона.
Начальник розыска спросил на ходу:
— Все произошло в вагоне?
— Именно.
— Они вошли после вас? Или уже были внутри?
— Я только успел войти, тут они и возникли… — Потерпевший держался с плохо скрываемым вызовом.
— Выходит, что в тамбуре?
— Это уж вы делайте вывод!..
Быстро пересекли перрон.
На справочном указателе, в начале платформы, когда они проходили мимо, что-то щелкнуло — на табло появилось время отправления первых утренних электропоездов.
— Что у вас взяли?
— Бумажник…
— Извините!.. — Шедшая навстречу пара заметалась, уступая дорогу. Игумнов словно и не заметил ее.
— А что внутри?
— Обычное: документы, деньги.
— Много денег?
— Немного, — Потерпевший подумал, — Половина зарплаты. Главное заграничный паспорт.
Остановились у срединной платформы.
— Здесь…
— Сейчас тут уже другая электричка.
— Я предупредил, что поезд ушел…
На междупутье повсюду валялись окурки, вмерзшие в снег молочные пакеты.
— Почему вы не пришли сразу?
— Подумал, все равно бесполезно… — Причина выглядела стандартной. Сходил купил сигарет. Еще раз подумал. «А вдруг паспорт подкинут?» Тогда написал заявление. Вот оно…
Игумнов взглянул мельком.
— Где вы писали?
— На почте.
«На почте ты бы писал на бланке телеграммы и шариковой ручкой…»
Потерпевший словно прочитал его мысль:
— У меня была бумага. И ручка тоже.
Можно было возвращаться в дежурку.
Игумнову важна был узнать платформу. Теперь можно было установить отправлявшийся от нее сцеп.
Быстро свежело. Несколько женщин с детьми пробежали мимо к парку прибытия. Там тормозил опаздывавший волгоградский скорый.
— Куда вы ехали?
— В Барыбино… — Потерпевший натянул ниже на лоб вязаную шапочку.
— Вы там живете?
— Нет, я ехал к знакомым.
Игумнов уточнил:
— Адрес их вы знаете?
— Они должны были меня встретить на станции.
— Вещи при вас?
— Какие вещи? Газета вот только. Завтра я возвращаюсь…
Назад, к дежурному, шли уже медленнее.
Игумнов продолжал задавать вопросы:
— А электропоезд барыбинский? Или дальний?
— Я не обратил внимания.
— Это как же?!
— В случае чего пересел бы на следующий…
— Но движение то заканчивалось!
Все выглядело более, чем странно.
— В крайнем случае взял бы такси…
— Ночью?! До Барыбино?!
— Это мои проблемы…
Возразить было нечем. Тем не менее ложь оставалась ложью.
Он уже решил для себя:
«Этого заявления не будет…»
Тем более с его подачи — начальника вокзального розыска.
«Иначе уголовное дело. Верняк. Искать кошку в комнате, где ее не было…»
— Я понимаю…
Отбиться от заявления выглядело делом непростым.
«Мужик серьезный. Бог знает, кому направит свою телегу…»
Вернулись в Линейное Управление. Тут все оставалось попрежнему. Дежурный отсутствовал, телефоны молчали.
— Что Качан?
— Не звонил, — помощник все еще занимался протоколом.
Отсутствие известий от Качана настораживало.
«Что-то произошло…»
Прошли в кабинет. Потерпевший подвинул все тот же стул, напротив Игумнова, сел:
— Заявление я должен отдать на регистрацию дежурному? Или вам?!
Он догадывался или знал о главном смертном грехе милиции — там не оченьто регистрировали преступления, раскрыть которые были не в состоянии боролись за высокий процент раскрываемости.
Если они делали это грубо и неосторожно, их выгоняли как нарушителей законности а, если регистрировали все подряд, но не могли обеспечить высокий процент, от них все равно рано или поздно тоже освобождались.
«Во всем мире отказались от игры в цифры. Кроме нас…»
Недавно вновьназначенный министр — без года неделя в милиции — с чьейто подачи тоже провозгласил — «задача — существенно повысить процент раскрываемости преступлений…»
— … Или переслать по почте?
— Можете отдать мне. Я проверю. Кстати, билет на электричку у вас с собой?
— Наверное. Надо поискать…
— Поищите, пожалуйста.
Игумнов по диагонали просмотрел заявление, составлено оно было грамотно, исполнено аккуратным разборчивым почерком…
Внизу стояла приписка:
«Об ответственности за ложный донос предупрежден».
Подписи не было.
«На почте он будто бы составлял, скотина…»
Игумнов отложил бумагу.
— Что вы скажете о нападавших?
Потерпевший пожал плечами.
Молодые ребята. Я там все написал. Один — брюнет, симпатичный парень, другой — тот что, повыше, блондин. Он грубее…
— Вы забыли подписать, — Игумнов снова вернулся к бумаге.
— Это мы сейчас… — Потерпевший достал ручку. Вернувшись с перрона в помещение, он почувствовал себя много увереннее. — Пожалуйста… — Он вроде даже повеселел. — Преступников можно будет перехватить. Оба заметные…
— Считаете?
— Без сомнения. Оба высокие, без головных уборов. В коротких куртках. Куртки темные, похожи на мою…
Он потряс полой.
«Как перед ищейкой оброненным на месте происшествия платком или перчаткой…»
Игумнов все не готов был взять след. К тому же подпись под заявлением явно отличалась по цвету от остального текста.
«Дома что ли писал или на работе?!»
— Вы собирались показать билет…
— Это важно? — Заявитель явно чувствовал себя хозяином положения. — А если ограбят безбилетника?! Вы преступников не ловите?!
Он для вида поискал по карманам.
— По- моему, я его выбросил.
— А сколько он стоил?
— Не помню. Это все?
— Минутку.
Игумнов набрал номер пункта оборота электропоездов.
— Что за электричка стояла… — Он назвал путь и примерное время. Дальняя?
— Нет, до Расторгуева. Перегоняли вне расписания…
— Спасибо, — он положил трубку. — Вы садились в голову? В хвост?
Потерпевший почувствовал недоброе — насторожился.
— В средину…
— В тамбуре, кроме вас, были еще пассажиры?
— Ни единого человека.
— А, вообще, на платформе?
— Со мной, помоему, мало садились…
«Вранье…»
В Расторгуевской электричке, пассажиры занимали как раз всю средину поезда — чтобы на конечной быть ближе к переходному мосту — к остановке видновского автобуса. Заявитель этого не знал.
«И вообще… Да никуда он не собирался, на ночь глядя!..»
Перед Игумновым сидел чиновник, из неплохо оплачиваемых. Возможно даже из одной из структур исполнительной власти. Целью его прихода было сделать ложное заявление о разбое.
«Только вот подготовился он недостаточно. А, может, не рассчитывал напороться на профессинала…»
— Долго еще?
Лжезаявитель взглянул на часы.
От Игумнова не ускользало ни одно его движение.
«Сейчас он свалит, а я должен буду либо зарегистрировать его фуфло, либо бросить в корзину»…
В первом случае вокзальный розыск будет обеспечен работой, лишенной смысла, — в ущерб раскрытию действительных преступлений.
Процент раскрываемости в Управлении и без того стоял на самой низкой из допустимых отметок. Дальше обычно следовал разгром с вызовом на коллегию. И такую коллегию уже готовили. С треском, с организационными выводами на самом высоком уровне…
Не регистрируя заявление, он, Игумнов, становился заложником в неизвестно чьих руках.
«При желании может в любой момент отправить в отставку, а то и под суд..».
— Чего ждем? — Потерпевший двинул стул.
— Сейчас закончим… — Игумнов снова взял заявление.
Можно было проверить заявителя по Центральному адресному бюро. Но с этим все могло обстоять благополучно. Заявление, скорее всего, было оформлено от действительно существующего лица.
— Вы не написали, где работаете…
— Название вам ни о чем скажет. Это закрытое учреждение… — Игумнов уловил скрытую насмешку.
— Пропуск у вас тоже похитили…
— Он лежал вместе с паспортом.
— Иначе говоря, у вас при себе ни одного документа…
— Нет…
Жестом, знакомым каждому менту, тот машинально дотронулся до куртки слева, на уровне нагрудного кармана, словно проверял. Игумнов немедленно уловил жест.
— Может посмотрите еще раз?
— Я и так знаю.
— В этом кармане… — Игумнов показал.
Заявитель не выдержал.
— Мне это уже надоело!
— Мне тоже.
Игумнов снял трубку прямой связи. У телефона был помощник дежурного.
Там у тебя носильщики. Пусть зайдут. Нужны понятые…
— Что вы задумали?! — Потерпевший вскочил. Это был крупный осанистый мужик.
Два дюжих носильщика уже входили.
— Будете понятыми!..
