Ксавье Монтепен - Лучше умереть!
Затем господин Лабру добавил, меняя тему разговора:
— Вы составили баланс?
— Да, сударь, вот он, — ответил Рику и протянул инженеру испещренный цифрами листок.
— Семь тысяч сто двадцать три франка тридцать сантимов…
— Да, господин Лабру. Сейчас я их вам принесу.
— Ну что это у вас за причуда, дорогой Рику? Я должен служить кассиром у собственного кассира! Почему вы не храните деньги в своем сейфе?
— Я уже имел честь объяснить вам, господин Лабру: я страшно боюсь брать на себя такую ответственность. Поскольку живу я не на заводе, то не хочу ни за что отвечать. Если ночью вас обокрадут, я буду очень сожалеть об этом, но мне не в чем будет себя упрекнуть, да и у вас не будет ко мне претензий; и потом, что тут поделаешь, сударь, мне так спокойнее.
— Тогда несите деньги.
Рику отправился за семью тысячами ста двадцатью тремя франками тридцатью сантимами, передал их господину Лабру, а тот засунул деньги в свой личный сейф — эту процедуру ему приходилось делать каждый вечер. Послышался звон колокола, возвещавший конец рабочего дня. Кассир пожелал хозяину всего хорошего и удалился. Рассыльный пришел узнать, не будет ли каких поручений.
— Нынче вечером вы не нужны мне, Давид, — сказал инженер, — можете идти домой.
Давид вышел из кабинета, взял в коридоре свою шляпу и через двор направился к выходу. Основная часть рабочих уже ушла, к дверям спешили самые последние. Рассыльный, прежде чем уйти, заглянул в привратницкую.
— Ну вот! Жорж, — весело и громко позвал он, — ты что же, малыш, и попрощаться сегодня не хочешь со своим приятелем?
Ребенок подошел к нему.
— Что такое? — спросил Давид. — Да у тебя глаза красные. Почему ты плачешь?
— У мамы неприятности… — ответил маленький Жорж.
— Неприятности? — переспросил рассыльный.
Он просунул голову в дверь и спросил:
— Что ж тут такое произошло, госпожа Фортье?
Жанна рыдала.
— Ну скажите же что-нибудь… что у вас случилось?
— Ах! Бедный мой Давид, — пытаясь подавить рыдания, с трудом проговорила Жанна, — я несчастна… так несчастна… меня преследуют несчастья… Меня выгоняют…
— Выгоняют отсюда, вас! — воскликнул пораженный рассыльный. — Быть того не может! Ну не господин же Лабру такое выкинул?
— А кто, по-вашему?
— Как — хозяин! Ну и ну! Скажите на милость! А почему?… В чем вы провинились?
Жанна коротко изложила причины, вызвавшие недовольство инженера.
— А! Теперь ясно. Хозяин строг во всем, что касается порядка. Он был, надо думать, каким-нибудь чином в армии. А вы проявили недостаточное уважение к тому, что он больше всего на свете любит и почитает, — к инструкциям. Но не стоит отчаиваться, госпожа Фортье… все уладится. Вы же знаете: наш хозяин любит вспылить, но ведь в конечном счете лучше него человека и не сыщешь. Не может он вас уволить, вас — вдову Пьера Фортье. И не уволит!
— Я уйду, Давид! Через неделю меня на заводе не будет! — с горечью воскликнула Жанна. — Но, как я уже сказала господину Лабру, это ему счастья не принесет!
— Это все слова, госпожа Фортье. Сколько их люди на ветер бросают! Лично я уверен, что хозяин одумается… Вот увидите, все утрясется, и вы останетесь с нами. До свидания, госпожа Фортье. Спокойной ночи, кроха; ну-ка, обними своего приятеля…
Он раскрыл объятия, громко чмокнул Жоржа в обе щеки и ушел. Жанна ждала, когда ей принесут списки рабочих, чтобы можно было запереть дверь. Прошло десять минут, и появился Жак Гаро.
— Вот списки, — сказал он, положив листки на одну из полок у окна. — Что нового?
На этот вопрос ответил маленький Жорж — подошел, ухватил его за руку и сказал:
— У нас куча неприятностей, дружок мой Жак. Мы уходим с завода…
Старший мастер вздрогнул.
— Уходите с завода! — воскликнул он, глядя на вытиравшую слезы женщину.
Жанна кивнула.
— Значит то, что я предвидел и чего боялся, случилось! Хозяин принялся вас ругать… вы не смолчали… он разгневался и…
— И выгнал меня! — закончила за него Жанна.
— Вы, конечно, его страшно разозлили.
— Он был слишком резок со мной. Меня возмутили его упреки; может, они и небезосновательны, но высказать их можно было несколько иначе. Короче говоря, через неделю я ухожу.
— И куда же вы направитесь через неделю? Что вы намерены делать?
— Куда? Сама не знаю… Что буду делать? Работать… Конечно, мне нужно будет работать, и страшно много, чтобы заработать на хлеб себе и детям.
— Опомнитесь, Жанна, не стоит усугублять и без того тяжелую ситуацию. Хозяин может пересмотреть свое решение: он ведь принял его, поддавшись минутному гневу.
— Я хочу уйти.
— Вы это серьезно?
— Серьезнее некуда! Повторяю: я хочу уйти.
— А как же я, Жанна, ведь я вас больше не увижу!
— Все к лучшему. Вспомните, что я вам не так давно говорила. Перестав видеться со мной, вы меня забудете.
— А вы вспомните о том, что я вам ответил: «Моя любовь — это моя жизнь»! Без любви к вам мне не жить, ведь это все равно, что перестать дышать. Послушайте, Жанна, очень вас прошу: не совершайте необдуманных поступков. Завтра я поговорю с хозяином и очень попрошу его не увольнять вас.
— Вы не сделаете этого, господин Гаро, я запрещаю вам!
— Но вас же ждет нищета! Жанна, вы знаете, какие чувства я к вам питаю. И повторяю сейчас то, что сказал вам утром! Я люблю вас… Полюбите и вы меня… Давайте жить вместе!…
Женщина возмущенно выпрямилась.
— Жить с вами! — воскликнула она. — Быть вашей любовницей!… Должно быть, вы меня сильно презираете, коль скоро делаете такое предложение!.
— Всем, что для меня свято в этом мире: честью своей, честью покойной моей матери клянусь, что, как только истекут десять месяцев вашего вдовства, сразу же, в тот же день вы станете моей женой.
— Мамочка, — сказал вдруг Жорж, — не огорчай моего дружка Жака. Он обещал стать богатым, а когда разбогатеет, подарит мне новую лошадку — большую деревянную лошадку, красивее, чем эта… Жак, дружок, ведь правда?
— Да, милый… да… все, что захочешь… — сказал старший мастер, обнимая Жоржа.
Затем горячо продолжил:
— Жанна… Жанна, дорогая… Подумайте хорошенько… Ведь я предлагаю вам настоящую жизнь, счастье ваших малышей, которых вы так любите; и я тоже буду любить их всеми силами души. Если вы отвергнете меня, их, как и вас, ждет нищета… Беспросветная нищета. Много ли женщина может заработать? Вы никогда не заработаете детям на приличную еду и одежду, а они в этом так нуждаются.
— О! Искуситель! — вскричала вдова, лихорадочно схватившись за голову; лицо ее было бледным. — Вы сгущаете краски, чтобы запугать меня… привести в отчаяние… сделать слабой…
— Я говорю правду такую, какая она есть. Но, хоть бы и вопреки вашей воле, я спасу вас! Не брошу ни в нужде, ни в отчаянии. Вы будете моей женой!…
— Боже мой… Боже… — в отчаянии, граничащем с безумием, произнесла Жанна, ломая руки. — И ведь не сжалится надо мной, не замолчит, не уйдет!
— Желая доказать свою нежность к вам, я повинуюсь. Ухожу. Но и уйдя, буду думать о вас… о том, что можно сделать… чтобы счастье ваше стало безусловной реальностью…
И Жак Гаро ушел, оставив женщину в ужасном смятении.
Она села — или скорее рухнула — на стул и сбивчиво заговорила сама с собой:
— Он прав… И даже очень… Этих несчастных малышей, да и меня саму, подстерегает нищета. Как смогу я одними этими вот руками заработать Люси на кормилицу? Как мне вырастить Жоржа? Ах! Положение мое ужасно. А Жак предлагает покой… безмятежность… обеспеченность… Но ради этого нужно изменить клятве, которую я дала Пьеру, когда он лежал на смертном одре. Отвратительно!… Да это будет просто подлость!… Нет… нет… что бы ни случилось, я выдержу.
И Жанна поднялась, вытерла слезы и вышла из привратницкой. Как полагалось, заперла дверь, ведущую во двор, затем обошла опустевшие мастерские, заглянула в конюшню, где кучер кормил лошадей, и вернулась к себе.
Появился господин Лабру, собравшийся куда-то. Она молча выпустила его и вернулась в привратницкую. Жорж, устроившись в уголке, играл со своей ненаглядной картонной лошадкой и горсткой оловянных солдатиков. Потом ушел и кучер. Жанна осталась на заводе одна.
Глава 4
После кончины жены инженер перестал заботиться о своем хозяйстве. Слуг у него не было. В спальне убирала Жанна. Рассыльный подметал пол в кабинете. Ел господин Лабру не дома, а в альфорвилльском ресторане. К одиннадцати вечера возвращался после ужина и нередко работал до двух-трех часов ночи. Утром вставал чуть ли не на рассвете, опять работал, и, когда появлялись рабочие, шел в мастерские.
Кучер, так же как кассир и старший мастер, жил не на заводе. Конюшня, в которой обитали три лошади, стояла в сторонке от других зданий. Ночью на заводе оставались только Жанна и инженер. Хозяин отлучался лишь изредка: либо проведать сына, либо по делам — когда ему приходилось выезжать, чтобы заключить какую-нибудь сделку или закупить материалы. Госпоже Фортье он наказал ни в коем случае не ждать его, когда по вечерам он отлучался с завода: у него всегда был с собой ключ от маленькой двери, и он мог возвращаться когда угодно, не поднимая с постели привратницу. Помимо ворот и двери, что выходили на большую дорогу, на завод можно было проникнуть через маленькую дверь — напротив флигеля, где жил господин Лабру; она выходила на проселочную дорогу, ведущую в Мэзон-Альфор. Инженер частенько ею пользовался.
