Леонид Могилев - Созвездие мертвеца
Просто руки ни у кого не дошли до этого помещения. Наверное, когда про печальную желнинскую планиду узнали, решили что-то предпринять, но не успели. Затея эта с корпунктом совершенно неумная. Это раньше уездный город кипел событиями и страстями. И по инерции его так живым и дееспособным и воспринимают. А он уже не живой. Но еще и не мертвый. В состоянии комы.
Мишка сбегал все же за «Смирновской». Парацетамол и аспирин принес также. Поужинали скромно консервами и чаю дегтярного выпили. Мощеный телефона корпунктовского номер записал, договорились, что позвонит утром, и они аккуратно как-нибудь встретятся. Желнин пока не представлял, с чего ему начать. Потом Мишка ушел, а он почитал, что там на ленте факсовой, а там ему план работы на месяц и рукописные пожелания. Здоровья и внуков побольше. Усмехнулся он, из-под дивана подушку вынул, одеяло. Две таблетки выпил и провалился в черную яму. Только свет успел потушить.
Аня Сойкина
…В то утро трижды звонил телефон. Я поднимала трубку, и никто не отвечал. АТС у нас великая затейница на такие штуки. За день пару звонков попадают обыкновенно мимо, а я с детства верила в блуждающие голоса. Те слова, что сказаны были когда-то, остаются в этих ужасных проводах и блуждают по ним. Они там накапливаются, живут своей жизнью, ссорятся, встречаются снова, когда балуются, и тогда раздаются звонки в квартирах. Сами по себе. Но на этот раз никаких блуждающих фраз не было. Просто кто-то набирал номер, а потом укладывал трубку на рычаг.
Отец приходит с работы в шесть. Вообще-то он на пенсии, но сейчас работает в фирмочке какой-то при заводе. Живем мы с некоторых пор вдвоем. В другое время я бы из дома не вышла. Не хотелось мне сегодня никуда выходить. Но факультатив сегодня должен был быть в одиннадцать часов. Обычно он вечером, но у Дяди Вани вечером какие-то дела. Вообще-то он Игорь Михайлович, но его лет десять уже зовут Дядей Ваней. Французский он знает блестяще, в газетах про него писали, звали в столицы. Чудак остался у нас. Оттого и Дядя Ваня. Еще не человек в футляре, но уже не роковой герой. Все говорят, что ко мне он относится особенно трепетно, и что мужчина он хоть куда. Вполне возможно. До школы минут двадцать идти. Можно и на автобусе, но я люблю вот так.
Нас собралось шесть человек, и мы ждали его час целый, потом позвонили домой. Оказалось, и он звонил в школу, но Римма нам не передала. Это завуч, и она Дядю Ваню не уважает и пакостит по мелочи. Говорят, раньше у них что-то было, но потом он ее отшил, или она его бросила. У Дяди Вани случился грипп, и потому навещать его мы не стали. Потом я отсидела две пары, математику и историю, и отправилась домой. У меня оставалось два часа, до прихода отца, и можно было что-то предпринять на ниве кулинарии. Я по пути купила майонез и треску. Он любит. Хлеба купила черного и батон городской и примерно в половине пятого была дома. Дверь оказалась открытой, я вошла и окликнула его, но никто не отвечал. Я, в прихожей раздеваясь, обнаружила, что в коридоре натоптано, и собралась задать папе трепку. Только никакого папы не было и в помине, а вот вор уже ушел…
Я начала было собирать книги с пола, но потом вспомнила про милицию и позвонила. Приехали как-то очень быстро. Наверное, в этот день бандюганы друг с другом не разбирались и ларьки никто не грабил. Минут двадцать прошло, а машина уже была у подъезда. Вошел следователь в штатском, двое в форме, собаку привели, соседей опросили, поинтересовались, что пропало; я сразу понять не могла, вроде бы все было на месте. Книги у нас старые и дорогие. Я стала их на полки возвращать в том порядке, в каком они и должны были стоять, но следователь спросил про деньги, одежду, драгоценности, и все, что могло под это дело подпадать, оказалось на месте. В это время и отец появился, ругаться не стал, а присел в кресло, опечаленный и недобрый. Потом у нас с ним сняли отпечатки пальцев и еще с ручек дверных, с дверок на стеллажах, на секретере.
Потом мы написали, или как там… с нас сняли показания. Кто, где был когда, кто, во сколько ушел, кто где был, пришел, кого подозреваем. Я сказала про утренние звонки, и следователь все записал. Потом папу пригласили утром прийти в горотдел и написать заявление с перечнем пропавшего. Когда милиция ушла, мы стали прибираться. Ничего не пропало. Вернее, не хватало одной вещи. Папка такая кожаная. Трофей. Папе моему все же семьдесят пять лет. Я ребенок поздний. Это же умудриться надо было. Почти в шестьдесят лет сподобиться. А вскоре мы и остались вдвоем. Кому нужен старик? Разница в двадцать пять лет, а как там у них все произошло, я толком не знаю. Ну так вот, папку эту кожаную он с войны привез, вместе с книгами. Им, конечно, цены нет, но это для тех, кто понимает. И вот они все здесь остались. А папки нет.
Я ребенок поздний. А поздние умные. Говорят, что я умная как-то ненормально. Ровесники от меня шарахаются. А вот с Дядей Ваней у нас бы составилась прекрасная пара. Хотя и разница в возрасте. Ему сорок три. Мне шестнадцать. Но это нормально. Я бы согласилась. Через двадцать лет ему было бы шестьдесят три, а мне тридцать шесть…
Я треску пожарила. Сыра натерла, потом майонез сверху, лука мелко. Сели ужинать.
— Давай выпьем, — говорю.
— А ты уже когда вино пробовала?
— А то…
— Тогда неси. Там шампанское осталось. Полбутылки.
Я принесла коньяк. Он посмотрел на меня и ничего не сказал. Потом налил себе рюмку, а я себе половину. После праздников много добра всегда остается. Потом он себе еще налил, и я хотела, но он не дал. Тогда я за шампанским сходила и маханула фужер. Не каждый же день квартиры обворовывают.
— Ну и кто бы это мог быть? — спрашивает папа.
— Кто-то заинтересованный. Не бандюганы же.
— Ты хочешь сказать, что кто-то знает, что было в этой папке?
— Хочу сказать.
— Ты кому-то рассказывала?
— Только одному человеку.
— Дяде Ване?
— Да.
— И это он.
— Ему это ни к чему.
— То есть?
— У него и так все тексты.
— Как все?
— А вот так. Давай еще выпьем.
— Давай, — неожиданно соглашается он. Я допиваю шампанское, а он коньяк. И ни в одном глазу.
— Может, в ларек сходить? — спрашиваю.
— Я вот тебе схожу. Пьянь болотная. Ты хочешь сказать, что все тексты у твоего учителя?
— Именно.
— А в папке что?
— Ксероксы. Конверты перепутались.
— И давно это все продолжается?
— Давно. Я вначале просто бумажки перебирала. Игралась. А когда стала язык изучать, поняла, что кое-что могу прочесть. Но не все. И отнесла один листок Игорю Михайловичу. Он заинтересовался. Долго не отдавал. А когда узнал, что у нас с тобой есть целая папка этих листков, просил их приносить. А потом стало можно все это ксерить. И недавно мы все скопировали с Игорем Михайловичем. И вот у него сейчас оригиналы, а у нас были копии.
— Так нужно пойти и забрать тексты.
— А ты знаешь вообще, что это такое?
— А ты?
— Примерно.
— То-то же.
— Но лучше никуда не ходить. А в милиции сказать, что ничего и не пропало. Папку, правда, жалко. Старинная, крепкая. Кожа с бронзовыми застежками. Стоит немерено.
— Черт с ней, с папкой.
И мы никуда не пошли.
Дядя Ваня
То, что у меня оказались подлинники текстов, я обнаружил утром. Ненавижу это слово «ксерить», но именно так я поступил накануне. Нужно было дождаться, когда никого не будет рядом, чтобы пачку бумаги скопировать.
Ее и трогать-то боязно, а тут класть в это пластмассовое достижение цивилизации. Завуч наш, Римма, к аппарату этому чудесному, полученному от спонсоров, никого не подпускает, и только «по острой производственной необходимости» сама что-то ксерит. Например, брошюры по садоводству. Поэтому план отвлечения Риммы от аппарата я продумал основательно и выполнил филигранно. Пока ей по другому телефону задавали дурацкие вопросы, на принесенной с собой бумаге всю операцию произвел. Знала бы она, что только что прошло через вверенное ей оборудование, она меня почти застала на месте преступления, но бумажки для отвода глаз — вот они, а тексты в портфеле.
Потом, как совершеннейшие заговорщики, мы с Аней Сойкиной встретились в темном углу, и она забрала конверт толстый, даже не потрудившись скотч оторвать и посмотреть, что там.
Будучи человеком порядочным, я решил немедленно тексты ей вернуть. Ведь, возможно, подмена уже обнаружена и меня заподозрили! Другими словами, не дожидаясь факультатива, я выскочил из дома, Ане позвонив, но ничего не сказав, а только убедившись, что она дома. Я никак не успевал уже в школу и потому, сказавшись больным, пообещал Римме по возможности к пятнадцати часам быть, но она, услышав про грипп, запретила мне в школе появляться вовсе и велела вызвать врача.
А дальше и начинается вся история. Взбежав по лестнице на второй этаж ее дома — а я там раньше никогда не бывал, знал только адрес, — я позвонил, но дверь никто не открыл. Но я явственно слышал мужские голоса за дверью…
