Павел Саксонов - Можайский — 2: Любимов и другие
Мы выдохнули и оживились.
— Продолжайте, поручик, продолжайте!
Наш юный друг опрокинул стопку — исключительно в целительных целях — и вернулся к своему рассказу:
— Так вот. Когда я выплюнул то, во что превратилось бордо, и после того, как мой, ряженый пожарным, тезка пошутил насчет Ганимеда, все мы и как-то вдруг стали очень серьезны. То есть, я-то, конечно, был серьезен и так: шутка ли — оказаться во власти невесть чего желавших похитителей! А вот сами мои похитители, еще вот только что хихикавшие и ухмылявшиеся, буквально посуровели.
«Что ж, Николай Вячеславович…» — это мой тезка приступил к объяснениям. — «Пора бы нам и потолковать. Вы, поди, уже весь извелись от неизвестности?»
— Я, разумеется, кивнул, но ответить — не ответил: в горле у меня как-то неожиданно и очень неприятно пересохло.
«Ну, вот и чудненько…»
— Мой тезка поднялся с ящика и навис надо мной. Должен признаться, в этот момент его лицо, на улице казавшееся таким… одухотворенным… Прошу вас, господа, не смейтесь и давайте не будем пререкаться…
Митрофан Андреевич, уже собиравшийся было вновь сердито одернуть поручика, осекся: черт, мол, с вами, говорите, что хотите! И поручик продолжил:
— В тот момент, когда мой тезка всем своим телом навис надо мной, его лицо было страшным! Не потому, господа, что оно исказилось какими-то нехорошими чувствами… ну, жаждой убийства, например, или чем-то подобным. А потому, напротив, что было оно настолько бесстрастным, холодным, невыразительным, насколько это вообще возможно у живого человека. Признаюсь честно: я по-настоящему испугался!
Поручик отер внезапно выступивший пот: вероятно, пережитое им впечатление было и впрямь по-настоящему сильным!
— Если бы доктор… не спал, он, полагаю, мог бы вам подтвердить: такие примерно лица бывают у маньяков! У настоящих маньяков, захваченных идеей и отрешенных от всего остального. В общем, увидев это склонившееся ко мне лицо, перепугался я не на шутку.
Инихов пыхнул сигарой и медленно кивнул головой:
— Да. Видел я одного маньяка… за работой. И представить себе нельзя лицо отрешенней, чем было в тот момент у него! Похоже, поручик, вам повезло куда больше, чем мы полагаем. Как вообще вам удалось убраться оттуда живым и невредимым?
Наш юный друг опять отер лицо и проглотил еще одну стопку.
— Меня спасли карты!
— Как так? — Инихов от любопытства даже отставил в сторону сигару. — Ах, да! Вы говорили, что выиграли в карты револьвер. Но как вообще вы ухитрились взяться за колоду?
— Началось с того, что мне было сделано предложение.
Поручик покосился на еще непочатую бутылку, но вскрыть ее самостоятельно не решился: не по чину. Я пришел поручику на помощь и, как бы между делом и как бы не для него, бутылку откупорил, плеснул себе и поставил бутылку нарочито рядом со стаканом поручика. Наш юный друг не замедлил моей любезностью воспользоваться и, дорогой читатель, судить его за это никак нельзя!
— Предложение было диким, хотя и казалось вполне логичным.
«Вы, Коля», — мой тезка сделался фамильярным, — «бедны, очень бедны, и ваше жалование вам не в помощь. Ведь вы — игрок, не так ли?»
— Я был вынужден согласиться.
«Иногда вам везет… вон: и шарфик у вас такой замечательный, и портсигар — залюбуешься…»
— Я хлопнул себя по карману и вдруг обнаружил, что не только мой настоящий револьвер перекочевал к похитителям, но и некоторые из моих вещей. Среди них — вот этот портсигар. — Наш юный друг достал на всеобщее обозрение уже и ранее подмеченный мною золотой и прямо-таки неприлично дорогой для обер-офицера[17] без состояния портсигар. — И вот этот porte-monnaie[18].
Кошелек у поручика тоже был весьма примечателен. Явно сделанный на заказ, из дорогой кожи, с тиснением. Таким кошельком не побрезговал бы и натуральный богач, разве что предпочел бы размер побольше: бумажник нашего юного друга отличался изяществом и вкусом, но вряд ли был способен вместить по-настоящему крупную сумму. Кошельки наших миллионеров выглядят все-таки основательней.
— Вы что же, ограбили меня?
«Что ты, Коля, что ты!» — мой тезка с простой фамильярности перешел и на «ты». — «Ну, какие из нас грабители? Держи».
— Кошелек и портсигар вернулись ко мне, причем портсигар — весьма кстати: я закурил, чтобы скрыть все больше охватывавший меня ужас. Бандиты, особенно тот самый юнец, о котором я уже говорил, смотрели на меня едва ли не с насмешкой. И эта насмешка — Богом клянусь! — была страшнее даже, чем полная серьезность.
«Но ты ведь не прочь разбогатеть?»
— Признаюсь, я не поверил своим ушам: разбогатеть? Мне что — предлагают деньги? И если да, то за какие такие дела?
«Вижу, не прочь. Но вижу и сомнения». — Мой тезка — хвала богам! — отвис от меня и снова уселся на «свой» ящик. Я как-то сразу почувствовал себя легче. — «Успокойся. Ничего невозможного мы от тебя не потребуем. Тебе всего лишь нужно нас арестовать…» — Я подскочил от изумления. — «…и за это ты получишь… Вась! Сколько у нас есть, чтобы не жалко?»
— Юнец вскочил на ноги и метнулся в дальний, совсем уж затемненный, угол подвала. Что он там делал, я видеть не мог, но до меня донеслись скрип кожи, лязг металла — похоже было на застежки…
Все, кто были в моей гостиной, включая и меня самого, не сговариваясь, уставились на чемодан: тот самый, набитый деньгами, чемодан, который наш юный друг так эффектно вволок при своем появлении.
— С полминуты, наверное — вряд ли больше, — юнец возился с чем-то в полной темноте, а потом вдруг вынырнул обратно. Из его рук на «стол» — точнее, на заменявший стол большой ящик — посыпались пачки ассигнаций.
«Как-то вот так, полагаю!»
«И сколько здесь?»
— Юнец только плечами пожал!
«Ну, давайте тогда посчитаем!»
— Мой тезка — нарочито медленно, явно с тем умыслом, чтобы я до конца осознал грандиозность предлагаемой суммы — начал пересчитывать купюры. Вышло на двести пятьдесят тысяч рублей!
Чулицкий вздрогнул и пристально посмотрел на поручика. Инихов едва не поперхнулся сигарным дымом. Даже приятель поручика — Монтинин — едва не присвистнул, хотя уж он-то должен был знать, что если наш юный друг в чем-то и нечист на руку, то никак не на склонность к предательству! И только его сиятельство отреагировал уместно для чести офицера: он поднял на поручика свои улыбающиеся глаза, но при этом по чувственным губам его скользнула настоящая улыбка. Его сиятельство кивнул, давая понять, что ни на йоту не сомневался в своем подчиненном!
— Двести пятьдесят тысяч, господа! И это — за то, чтобы арестовать моих похитителей? Признаюсь, я вообще перестал что-либо понимать!
«Совсем, совсем неплохо, Коля, да?» — Мой тезка, закончив пересчет, придвинул все деньги ко мне. — «Ну что: согласен?»
— То есть, — уточнил я, — вы даете мне эти деньги за то, чтобы я сейчас вывел вас из подвала на дорогу, свистнул в полицейский свисток и доставил вас всех в участок? Юнец расхохотался. Мой тезка улыбнулся. Третий же из молодых людей сплюнул на пол и спросил: «Совсем дурак?»
«Нет, Коля, не в участок». — Тезка положил ладонь на деньги. — «Конечно, не в участок».
— Но если я вас арестую…
«… то отконвоируешь нас туда, куда мы скажем».
Поручик сделал небольшую паузу ради очередной целебной порции смирновской микстуры. Мы терпеливо ждали.
— До меня, наконец, начало доходить. Я вовсе не должен был арестовывать этих молодчиков. Напротив: я — своим присутствием подлинного, неподдельного, не ряженого, если так можно выразиться, полицейского офицера при исполнении — должен был обеспечить их бегство!
— Понимаю. — Михаил Фролович уже отошел от изумления названной поручиком суммы. — А ведь молодчики эти оказались умнее иных, а, господа?
Митрофан Андреевич смерил поручика скептическим взглядом и возразил:
— И чином не вышел, и возраст доверия не внушает!
— Да что с тех чина и возраста? Вон: каждый Божий день и нижние чины в полицейские дома задержанных доставляют. Кому придет в голову чинить проверку? А тут — офицер!
— Так то — в полицейские дома. А тут… — Митрофан Андреевич запнулся, что-то прикидывая в уме. — Куда, поручик? Не на вокзал ли?
Наш юный друг порывисто покачал головой:
— Нет, господин полковник, не на вокзал!
— Гм? — усы Митрофана Андреевича начали приподниматься в параллельную полу плоскость. — Куда же тогда?
— На Турухтанные острова.
— Куда?!
Чулицкий, Инихов и Можайский одновременно вскочили на ноги. Михаил Фролович буквально подпрыгнул к поручику, схватил его за отвороты шинели и заревел:
— На Турухтанные острова?!
Наш юный друг заметно опешил от такой реакции на свои слова и даже не попытался вырваться из цепких рук начальника Сыскной полиции. Он только откинул голову, чтобы лицом оказаться подальше от искаженного гримасой ярости лица Михаила Фроловича.
