Олег Северюхин - Учитель
В начале февраля я зашел к начальнику отдела, который сказался больным и находился у себя на квартире. Хозяев дома не было. В комнате начальника было накурена. На столе стояла четверть самогона, на газетке лежали нарезанные сало, хлеб, соленые огурцы, а около правой руки лежал «наган». Видно было, что начальник крепко выпивши и что он недавно плакал.
– Садись и пей.
Он налил чуть ли не полный стакан самогона и придвинул ко мне.
– Пей. Чокаться не будем.
– Погиб кто-нибудь?
– Погиб. Пей за упокой его.
Мы выпили. Закусили. Молча закурили.
– Ты кто такой, - глядя подозрительно на меня спросил начальник.
– Как кто? Ваш сотрудник, каждый день вместе работаем.
– Я тебя спрашиваю, ты человек или не человек?
– Я человек.
– Смотри, человек, - начальник взял в руку «наган», - я тебя прямо здесь, у стола, положу, если только почувствую, что ты не человек, а гадина ползучая. Читай, - и он протянул мне листок бумаги.
На машинке было отпечатано циркулярное письмо ЦК РКП(б) о расказачивании, секретно. С казачеством вести беспощадную войну путем поголовного их истребления. Никакие компромиссы недопустимы. Приказывалось провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно. Беспощадный массовый террор к тем казакам, кто хоть как-то боролся с Советской властью. Среднее казачество поставить в условие заочно приговоренных. Конфисковать хлеб и все продукты. Расстреливать всех, у кого будет найдено оружие. Оружие выдавать только иногородним. Казачьи земли заселить пришлыми и беднотой. Комиссарам проявлять максимальную твердость.
– Прочитал?
– Прочитал.
– Что скажешь.
– Ничего не скажу.
– Почему ничего не скажешь?
– Не хочу.
– Боишься меня?
– Боюсь.
– Налей еще по полстакана.
Налил. Выпили.
– Ты понимаешь, что я из казаков. Из зажиточных. С войны пошел с большевиками, а вся родня моя взяла нейтралитет, ни у красных и ни у белых не служить. И сейчас их всех под корень вырубят. Весь род. Кто я буду такой? Я буду палачом своей семьи. Скажи я что-то против, меня расстреляют здесь же, на месте, как скрывшего казачье происхождение и как врага революции. Что же делается. Что за звери пришли в нашу Россию и почему я им служу? Боже, за что ты меня наказал безумием. Сатана придет тоже будет строить новую жизнь, сжигая старые храмы, отбирая семьи и давая взамен блудниц. Я знаю, что ты не простой человек, поэтому и позвал тебя. Я видел тебя мельком на собрании учителей. Я тоже был учителем, имел своего ученика, но был определен в чекисты и моего ученика забрали. Я не знаю, кто твой учитель, где он, но знаю, что вы имеете право доносить наверх ваше видение ситуации. Доложи, что циркуляр ЦК бесчеловечен. Да что я говорю - это документ, пришедший от Дьявола. Нельзя уничтожать русских в России. Нельзя! Помоги нам, а?
Я молчал.
– Я знаю, что тебе нельзя иметь свое мнение, но слова мои ты передашь своему учителю. Помогите нам чем-нибудь, если сможете. Кстати, я там отписал тебе указание, что на тебя возлагается обязанность по оперативному поиску твоего учителя и тебя, его ученика. Срок поиска не ограничен. Пополняй изредка папочку бумагами, чтобы никто не заподозрил, что ты не выполняешь указание. Про этот циркуляр никому и ничего не говори. Я тебе ничего не показывал. Иди. Да пришли ко мне хозяйку.
Я ушел. Часа через два прибежала хозяйка дома и сообщила, что начальник отдела застрелился.
Расследование сделало вывод, что застрелился он по пьяному делу от тоски по семье. Дело закрыли.
Глава 9
Секретариат действительно передал мне документ о розыске моего учителя, его приметы, возраст, возможные районы нахождения. Примет ученика не имеется, но он постоянно находится с учителем. Документ я подшил в картонную папочку, подписал просто «Учитель» и положил в железный ящик. Буду искать.
В Перми у меня закрутился такой роман, что я совершенно потерял голову и допустил ту ошибку, которую совершают один раз в жизни.
Я познакомился с ней на собрании комсомольской ячейки отряда ЧОН (части Особого назначения), приданного Особому отделу для противодействия бандитским элементам в тылу действующих войск. Ее звали Татьяна.
В любом романе есть Татьяна,
И для нее есть добрый гений,
Печальный демон без изъяна
С известным именем Евгений.
У меня нет имени, а то, которое есть, конечно, не Евгений.
Мы сидели рядом и я видел ее греческий профиль, вьющиеся волосы, подвязанные красной косынкой. Я сидел и никак не находил повода первым заговорить с ней и она поглядывала на меня, хотя одежду мою никак не назовешь щегольской. И имя ее я узнал от председателя собрания.
– Слово предоставляется комсомолке Лариной. Татьяне, - и улыбнулся. Сочетание имени и фамилии ничьего внимания не привлекло, а на сцену уже выпорхнула Татьяна Ларина:
– Товарищи. Нашему отряду поставлена важная задача по обеспечению тылов действующей армии. Задача очень важная и мы все учимся военному делу, чтобы быть во всеоружии при встрече с нашим классовым врагом. Я вот, например, хорошо стреляю из нагана, а меня не берут на боевые задания. Как это называется? Это называется нарушением политики партии по эмансипации женщины. Женщина перестала быть рабыней и вместе с мужчинами имеет равные права. Поэтому я требую, то есть предлагаю, записать в протокол, чтобы девушек тоже брали на задания, потому что вдруг кого ранят, некому будет оказать квалифицированную помощь. Вот. Все у меня.
Татьяне достаточно активно поаплодировали. Когда она села на свое место, я протянул ей руку и сказал:
– Молодец, Татьяна. Мужчины всегда храбрее ведут себя в присутствии женщины.
– Я это вижу, - отпарировала Татьяна. - А я вас знаю, вы работаете в Особом отделе и все говорят, что вы геройский человек.
– Ну, уж и геройский человек, - сказал я, - а вот все сидел рядом и не мог набраться храбрости познакомиться с вами. Можно я вас провожу после собрания?
Щеки Татьяны немного покраснели и она согласно кивнула головой.
Несмотря на то, что в Перми стояли части Красной Армии, уровень преступности был нисколько не меньше, чем в то время, когда здесь были белогвардейцы. Любая война поднимает вся грязь, которая скапливается в общества и она, как пена, скапливается на поверхности. Налетчики, насильники, просто хулиганы нападали на советских служащих и военных в поисках денег и оружия. Этим пользовался враг. Да и мы не пренебрегали уголовным элементом. Иногда из уголовников получались неплохие работники, а от некоторых приходилось избавляться без бюрократических закорючек. Навсегда.
Наши отношения развивались очень быстро. Слово отношения нужно понимать в старомодном стиле, как дружеские, а не интимные. Мы даже за руки не могли взяться, чтобы не вызвать каких-то кривотолков о двух комсомольцах. Я рассказывал ей о Петрограде, об улицах, зданиях, о реке Неве, она мне рассказывала о своей Самаре, иногда напевала: «ой, Самара городок, неспокойная я, неспокойная я, успокойте меня…» и это так получалось интересно и естественно, что ее хотелось взять на руки и крикнуть на всю улицу - смотрите, это я и моя невеста!
Однажды, когда мы вечером гуляли по берегу реки Камы, я почему-то рассказал о конференции учителей, на которой выступал тов Л (У). И вдруг:
– Так ты тот разыскиваемый учитель? Руки вверх! Два шага назад! Руки за голову! Иди вперед! Не оглядываться! При попытке бегства стрелять буду без предупреждения, стреляю я хорошо.
И я пошел вперед.
– Откуда ты взяла, что я какой-то учитель?
– Нам доводили ориентировку о его розыске.
Вот черт. Попал на агента. И чувствуется, что агента опытного и решительного, несмотря на молодость. Ориентировка находится у меня. Начальник отписал, чтобы ознакомили оперативных сотрудников и учли в проведении оперативно-розыскной работе. Сам ознакомил всех сотрудников отдела под роспись. Чья она агент? То ли я в разработке, то ли сейчас прокололся случайно. Танька, конечно, дура большая. Как плотвичка. Увидела наживку и сразу клюнула. Нет бы доложить своему оперу о том, что слышала. Отличиться захотела. Сама вражину поймала, орден давайте на грудь.
В темноте я не заметил корень дерева, запнулся за него и, взмахнув руками, стал падать. Сзади загремели выстрелы. Я выхватил свое оружие, такой же наган, как и у Татьяны, и несколько раз выстрелили в ее сторону. Моей конвоирши не было видно. Держа револьвер наготове, я пошел в ее сторону. Она лежала ничком на тропинке. Повернув ее лицом вверх, я увидел темное пятно на груди и темное пятно на лбу, из которого сочилась кровь. Она не дышала. И я чувствовал, что ранен, левая рука с трудом двигалась и сильно болела. Взяв руку Татьяны вместе с ее наганом, я сделал еще три выстрела, оставив один патрон. Свой барабан я тоже расстрелял до конца. Кое-как сняв себя гимнастерку, я попытался сделать перевязку на плече из своей нательной рубашки, но у меня получилась то ли повязка, то ли перевязь для левой руки. Шатаясь от слабости, я пошел к виднеющимся вдали огням. Добравшись до первых домов, я попросил помощи и с провожатыми дошел до штаба дивизии. В лазарете мне сделали настоящую перевязку и уложили в постель. Подошедшему работнику Особого отдела я рассказал о нападении на нас, описал место, где оставил убитую Татьяну. Сказал, что стреляли из темноты сначала в меня, а затем Татьяна начала стрелять по нападавшим, и я тоже открыл ответную стрельбу. Попали в кого или нет, я не знаю.
