Берталан Маг - В тупике
— Пожалуйста. Места их заключения известны, — ответил майор. — Ты думаешь, можно выудить еще что-нибудь из этого запутанного клубка? Очень темное дело.
— Попробуем.
— Ну что же… Желаю удачи. Мы распрощались.
Имена и приметы Ганса Реннера, Франца Кольманна и Эриха Шмидта я разослал — на всякий случай, разумеется, — на все пограничные заставы и контрольно-пропускные пункты. В шифровке указал, что в случае обнаружения лиц, имеющих документы на эти имена, независимо от того, выезжают они или въезжают, прошу незамедлительно сообщить в главную дежурную часть телефонограммой на мое имя.
В комнату следователя при тюрьме ввели ротмистра хортистской жандармерии Арпада Бодьо, бывшего начальника участка жандармерии на озере Балатон. Приговором народного трибунала он был осужден на пятнадцать лет.
Передо мной стоял высокий, грубо сколоченный, массивный мужчина лет сорока, почти лысый. Держался он подчеркнуто спокойно, но сквозь это наигранное спокойствие проглядывала тревога перед неизвестным.
— В свое время органы следствия вас как бывшего начальника жандармского участка допрашивали неоднократно, не так ли?
— Точно так, — ответил Бодьо. — Считаю своим долгом еще раз заявить, что я лично никаких пыток или экзекуций не проводил.
— Возможно. Но на совершение таковых отдавали приказы своим подчиненным. Если же на допрос приводили коммуниста, вы присутствовали лично. Например, когда Каролю Пензешу перебили руки и ноги. Вы еще заявили тогда: «Так будет с каждым коммунистом, запомните это». Вы видели Пензеша на судебном заседании? Его привезли на инвалидной тележке, не так ли?
— Точно так.
— Вы были знакомы с Юлией Кочишне?
— Был.
— Почему ее убили?
— Не знаю. Это сделали не мы.
— Тогда кто же?
— Немцы, которые жили в ее пансионе. У нее обнаружили радиопередатчик.
— Кто обнаружил, точнее?
— Те же немцы. Они сказали мне об этом только тогда, когда я прибыл на место смерти Кочишне. Кухарка пансиона лежала в своей каморке связанная, с кляпом во рту. В кабинете Кочишне я увидел остатки разбитого радиопередатчика.
— Очень интересно. Сейчас вы говорите, что Кочишне убили немцы. А в то время утверждали, что убийцами были коммунисты-подпольщики. Так ли это?
— Неправда! Я ничего не утверждал. Я сказал лишь то, что услышал сам от кухарки Терезы.
— Вот-вот. А кухарка Тереза показала, что впервые услышала это от вас. Кроме того, в донесении сотрудника уголовной полиции также зафиксировано это утверждение. Этот детектив, кстати, указывает, что вы не разрешили ему подробно осмотреть жертву и место происшествия. Больше того, вы запретили врачу приближаться к трупу.
— Извините, но я получил указание никакого осмотра и расследования не производить и похоронить Кочишне немедленно.
— От кого вы получили такое указание?
— От немцев.
— От кого из них лично?
— От резидента гестапо.
— Как звали этого резидента?
— Франц Кольманн.
— Каким путем вы получили это указание?
— По телефону.
— И вы поверили тому, что Кочишне убили коммунисты? Те самые коммунисты, у которых она была радисткой, как вы сами утверждаете?
— Нет, не поверил.
— Тогда почему же вы распространили эту версию?
— По приказу.
— Когда вы познакомились с Кольманном?
— Впервые Кольманн появился в наших краях в конце 1942 года, а в течение всего сорок третьего часто приезжал на Балатон. С 1944 года, после того как немцы оккупировали страну, он постоянно находился в этом районе и жил в пансионе Кочишне.
— На каком языке вы объяснялись с Кольманном?
— На немецком.
— А на венгерском?
— Кольманн не знал венгерского языка.
— Кто была та блондинка-служанка, за которой ухаживал герр Кольманн?
— Ее я лично не знаю.
— Кому принадлежал дом, который Кочишне арендовала под свой пансион?
— Насколько мне известно, Акошу Драгошу.
— Вы знакомы с этой семьей?
— Немного. Шапочное знакомство.
— Ай-ай, господин Бодьо, какая у вас слабая память. Те бесчисленные оргии, которые устраивал Драгош и в которых вы принимали участие наравне с немцами, свидетельствуют о том, что это знакомство было совсем не шапочное. Так, так. А за что убили выстрелом в затылок Петера Руми?
— Кто это сделал, мне неизвестно.
— Неизвестно… А Яноша Баги? Разумеется, это тоже вам неизвестно. Вы не знаете, по-видимому, и о том, что ваш подчиненный, вахмистр Лайош Береш, самым наглым образом угрожал тюрьмой жене Яноша Баги и запретил ей работать кухаркой у Кочишне. Хотя Береш дал на суде показания, что сделал это по вашему указанию. Это правда?
— Правда. Но и на это я получил приказ от Кольманна.
— Почему?
— Он не объяснил.
— Оригинально. Получается, что вам никто ничего не объяснял, а вы сами или руками своих подчиненных слепо выполняли чужие приказы, да еще самым беспощадным и жестоким образом. Конвойный! Уведите заключенного.
Когда лысого ротмистра увели, я затребовал для допроса Лайоша Береша, бывшего жандармского вахмистра.
Ввели здоровенного детину лет тридцати с низким лбом и квадратной челюстью.
— Приказывайте, господин майор! — Увидев меня, бывший жандарм вытянул руки по швам и щелкнул каблуками арестантских башмаков.
— Приказывать не собираюсь. Садитесь и отвечайте на вопросы. Кто был вашим начальником на участке Балатон?
— Ротмистр королевской жандармерии господин Арпад Бодьо.
— Кроме вас, кто еще служил в этом участке?
— Старший вахмистр Янош Боршоди, вахмистр Бела Шимо и вахмистр Петер Далош.
— Что с ними стало после прихода советских войск?
— Насколько мне известно, они удрали вместе с немцами на запад.
— Почему вы не последовали их примеру?
— Я не чувствовал за собой вины, поэтому остался дома. Жена, дети, господин майор.
— За что же вы получили тогда двенадцать лет тюрьмы?
Подумав немного, Береш решительно сказал:
— Собственно говоря, даже не знаю.
— Но ведь на заседании трибунала свидетели обвинения Кароль Пензеш, Бела Лакош и другие прямо в лицо сказали вам о той животной жестокости, с которой вы с ними обращались. Или они солгали, сказали неправду?
— Правду, господин майор.
— Тогда почему же вы заявляете, что не знаете, за что получили наказание?
— Двенадцать лет. Многовато, считаю.
— А я считаю, в самый раз. Скажите, Береш, почему вы запретили жене Баги работать кухаркой у Кочишне?
— Так приказал ротмистр, господин Бодьо.
— А ему кто приказал?
— Об этом, прошу прощения, он мне не сообщил. Не знаю.
— А кто убил вдову Кочишне и за что, вы тоже не знаете?
— Не знаю. Я слышал только от господина Бодьо, что это дело рук коммунистов-подпольщиков.
— И вы этому поверили?
— Нет.
— Почему?
— В поселке все знали, что вдова Кочишне всегда помогала бедным людям, особенно их детям. Покупала им одежду, ботинки и всякое такое прочее. Но мы обязаны были распространить этот слух, таков был приказ.
— Ну вот, хоть один раз вы сказали правду!
— Что правда, то правда. От нее не уйдешь.
— Кто был тот высокий немец в очках и в цивильном платье, который часто приходил к вам в участок?
— Их много приходило, прошу прощения. Особенно начиная с 1944 года. То один явится, то другой, и все приказывают, командуют. Однажды произошло крушение на железной дороге, немецкий эшелон пустили под откос, вагоны загорелись. Эх, как они тогда переполошились! Хватали всех по малейшему подозрению, а железнодорожников всех до одного согнали в сарай. Допрашивали день и ночь. Многих избивали, конечна
— В этом деле и вы не сидели сложа руки, так?
Береш промолчал насупившись.
— И конечно, в каждом задержанном видели коммуниста?
— Верно, — негромко отозвался бывший жандарм.
— А истинных виновников крушения так и не поймали.
— Верно.
— Но все равно всех задержанных избили до полусмерти.
— Это немцы умели…
— Ну, ну, вы тоже далеко от них не отстали! Расскажите о том фашисте, который был среди всех главным и разговаривал только с Бодьо с глазу на глаз.
— Извините, но с господином Бодьо тогда многие немцы разговаривали с глазу на глаз. Если вы имеете в виду того очкастого, то его фамилия была Кольманн.
— Может быть, вы знаете фамилию и той белокурой девицы, за которой ухаживал Кольманн?
— Не знаю, хотя видел. Думаю, на этот вопрос вам лучше ответит Акош Драгош.
— Почему? Разве Драгош был тоже знаком с этой девицей?
— А то как же. Как-то раз, поздно вечером, я понес срочную телефонограмму господину Бодьо, который в это время ужинал в доме у Драгошей. Там я и увидел эту девицу. Она сидела за столом рядом с Кольманном. А потом я слышал, что она не венгерка, а какой-то другой нации.
