Андрей Троицкий - Смерть по вызову
– Я не советовал Пастуховой принимать нитроглицерин, – сказал Ирошников. – А легче старухе стало после укола.
– У нас тут не врачебный консилиум, – Владыкин потушил сигарету в цветочном горшке и выбросил окурок через форточку. – Теперь уже не имеет ни малейшего значения, после чего покойнице стало легче. Нас интересует, слышит ли вас Куличов. А если слышит, то, узнает ли ваш голос.
– Слышу, хорошо слышу, – выкрикнул Куличов из-за стены. – Хорошо все слышу.
– Это вы потом расскажете, – Владыкин шагнул к стене, – когда протокол станете подписывать. А пока молчите.
– Чего в протоколе-то писать?
Стажер посмотрел на следователя взглядом исполненным обожания.
– Пиши так, – Владыкин прошелся по комнате. – При производстве опыта Ирошников зачитывает, – Владыкин продиктовал текст. – Так, сейчас четырнадцать часов пятнадцать минут. Начинайте, Антон Петрович.
Спортивный дед и женщина в вязаном платье затаили дыхание. Ирошников трижды зачитал вслух записку, уже не первый раз на дню чувствуя себя полным дураком. Владыкин подошел к стене и, трижды стукнул в неё раскрытой ладонью.
– Иди сюда, Куличов.
Прошагав по коридору мелким шагом, тот вошел в комнату и замер на пороге, одной рукой поддерживая штаны, вздувшиеся на коленях.
– Итак, что вы слышали? – обратился к Куличову Владыкин. – Если сможете, воспроизведите… Ну, повторите содержание услышанного.
– Все как есть слышал, – Куличов неожиданно злобно посмотрел на сидящего в кресле Ирошникова. – Этот, как его, врач, – он показал на Ирошникова пальцем. – Он говорит: лежите в постели и вызовите врача. Вам, говори, легче станет.
Куличов все не опускал руки с протянутым к Ирошникову пальцем.
– Он это. Узнал я его голос.
– Хорошо, Куличов, очень хорошо, – Владыкин взял соседа за плечи. – Слух у вас прекрасный, позавидовать можно. А ты, – следователь подошел к стажеру, – пиши в протокол: после первого опыта Куличов заявил, что слышал все слова Ирошникова, а также воспроизвел содержание этих слов. В голосе Ирошникова Куличов узнал голос врача, посещавшего Пастухову перед её гибелью. Записал? И молоток. Теперь так пиши: после окончания опытов их результаты оглашены понятым и свидетелям. Эксперимент закончен в четырнадцать часов сорок минут. Старший следователь, юрист первого класса Владыкин, стажер Ливанский. Свидетели, понятые подойдите, пожалуйста, к столу и распишитесь.
Проводив понятых до входной двери, Владыкин вернулся в комнату.
– Видите, как все быстро закончилось? – сонливость Владыкина как рукой сняло. – Дело мастера боится. Как на войне: быстрота залог успеха.
Ирошников сидя в кресле, моргал глазами, стараясь понять, какое дело боится мастера и о каком успехе ведет речь Владыкин. Сердце в груди тосковало, Ирошников не мог объяснить себе эту беспричинную тоску.
– Не спи, Юра, бди, – Владыкин шлепнул стажера ладонью по спине. – Дуй в прокуратуру и можешь пообедать в троллейбусном парке. А я ещё потолкую с Куличовым, чтобы его повесткой не вызывать. Он обещал мне свой сон рассказать с четверга на пятницу. Может, сон в руку?
Глава 3
– Ну и денек сегодня, – водитель «скорой помощи» Василий Васильевич Силантьев поежился, словно от холода, хотя в кабине «рафика» было тепло. – Так много вызовов. Неблагоприятный, видно, день, – он снял с баранки правую руку и, не отрывая взгляда от дороги, щелкнул пальцами. – Магнитные бури обещали. Сам я в это не верю, нет никаких магнитных бурь. Выдумывают все эти ученые, чтобы зарплату им, дармоедам, больше получать.
Врач Вербицкий, сидевший в кабине рядом с водителем, не задумывался над словами Силантьева. Водитель вечно несет какую-то околесицу, когда речь касается научных фактов или гипотез, темный человек. Высморкавшись в носовой платок, Вербицкий зевнул и распахнул на груди шерстяную куртку, надетую поверх белого халата.
– Не гони так, – сказал он Силантьеву. – На свои похороны мы ещё успеем. Гололедица, а у тебя резина почти лысая.
– Вот-вот, резина лысая, – отозвался как эхо фельдшер Максим Одинцов.
Ерзая на жесткой неудобной скамейке, он страдал от безделья и общался с водителем и врачом через окошко, соединяющее грузовой отсек микроавтобуса с кабиной. Последние четверть часа фельдшер решал для себя нелегкую задачу: выпить разведенный водой спирт прямо сейчас, в салоне «скорой», из горлышка нагретой грудью металлической фляжки. И подавиться сладкой карамелью. Или дождаться обеда и все сделать по-человечески, из вежливости предложить спирт Вербицкому, тот все равно откажется от угощения. Фельдшер морщил лоб, вздыхал, склоняясь к последнему варианту. Выпивать, так лучше из стакана, под закуску. Приняв решение, Одинцов повеселел, просунув голову через окошко в кабину, спросил, скоро ли на обед. «А то жрать уже хочется, – добавил он каким-то жалобным сдавленным голосом. – С утра ничего не жрал, даже маковой росинки».
– В два часа поедем, – повернул голову назад Вербицкий. – А сейчас на подстанцию.
– Так по радио с ними сейчас свяжитесь, скажите, что пообедать завернем, – не унимался фельдшер. – Ведь мы тоже люди.
Вербицкий и посмотрел на часы. А ведь, пожалуй, фельдшер прав, время обеденное, можно завернуть в столовую рядом со строительным трестом.
– Хотя, если Максим угостит нас обедом, – он подмигнул фельдшеру. – Если угостишь, я не возражаю.
– У меня мать готовила так, что просто зашатаешься, – вместо ответа сказал Одинцов. – А теперешняя моя жена невкусно готовит. Вот мать – это да. Царство ей небесное. Не ценил её в свое время.
– Что имеем, не храним, – глубокомысленно заметил водитель. – Твоя мать, кажись, уборщицей работала в булочной.
– Не уборщицей, а кассиршей.
– Ну, кассиршей, какая разница, – сказал водитель. – Просто прошлый раз ты говорил, что она уборщицей была.
– Сам ты уборщица, – обиделся Одинцова. – А вот отца я почти не помню. Он ушел из семьи, когда я ещё пешком под стол ходил. А мать умерла в возрасте шестидесяти одного года. Во время полового акта умерла, – Одинцов задумался, вспоминая обстоятельства кончины матери. – Прекрасная смерть. Чтобы всем нам так. А ещё говорят, что в наше время люди не умирают от любви. А вот моя мать, как я себе понимаю, умерла от любви.
* * *Покончив с обедом, фельдшер вышел из столовй стройтреста, залез в салон «рафика», опустив за собой заднюю дверцу и тут же, не дожидаясь, когда машина тронется с места, растянулся на носилках и уставился глазами в белый светильник над своей головой. Спать пока не хотелось, но после пустых споров с водителем Одинцов испытывал нечто вроде усталости. Он скрестил руки на груди и смежил веки, ощутив, что машина поехала, быстро ускоряя ход. Вспомнил вдруг, что резина на «рафике» лысая, он хотел уж ещё раз поделиться своим наблюдением с Вербицким, но, не успев раскрыть рот, провалился в сладкую дрему.
Но уже через несколько минут фельдшер поднял руку и посмотрел на часы. Получается, спал он совсем недолго. «Скорую» трясло на плохо чищенной мостовой, из кабины доносился зуммер рации и голос Вербицкого.
– Пятнадцатая приняла вызов, – говорил врач. Так… Адрес… Авто… Двое пострадавших…
Одинцов поднялся с носилок, сел на скамейку, решив, что за пять минут успеет выкурить сигарету.
Пронзительно взвизгивала сирена, голубая мигалка, прозванная синяком, хорошо заметная издалека, распугивала водителей и пешеходов. Набрав скорость, «рафик» занял левый ряд и ещё поддал газу. Увидев красный сигнал светофора, Силантьев пересек разделительную линию, выскочив на встречную полосу. Казалось, машина готова пойти юзом, но водитель успел вывернуть руль в сторону заноса, выровнял «рафик» и снова увеличил скорость. Сманеврировав на свободной площадке у светофора, Силантьев вернулся в свой левый ряд, на полном ходу промчался пару кварталов. Чуть сбавив скорость, на третьей передаче он сумел вписаться в крутой поворот и понесся по улице с двухрядным движением. – Ты нас риску подвергаешь, – выкрикнул Одинцов. – Не гони так, все харчи из меня вытрясешь.
Чтобы не слететь с лавки на пол он свободной рукой вцепился в металлическую скобу, приваренную к потолку. В другой руке дымилась сигарета. Машину сильно трясло и, чтобы найти фильтр губами и присосаться к нему, Одинцову приходилось координировать движения собственной головы и кисти руки, что оказалось не так-то просто, фильтр сигареты касался то носа, то подбородка. Плескался и булькал в металлической фляжке на груди недопитый в обед спирт пополам с водой. Вербицкий сидел молча, глядя на дорогу отстраненным взглядом. Он давно усвоил, в такие минуты нельзя отвлекать водителя вопросами или замечаниями. – Гони, Василич, – только и сказал Вербицкий, когда «скорую» вынесло на новый светофор, по обе стороны заставленный машинами, ждущими зеленого света.
