Стиг Трентер - Нынче в порфире…
Над резным сервантом висело громадное полотно в лепной барочной раме. Сюжет, вдохновивший старого голландского мастера XVII века, был более чем жуткий: нагая девушка, юная, прелестная, как роза, свежая, как парное молоко, сидела, улыбаясь черепу, который держала в руке. Улыбка девушки и белый оскал черепа являли отталкивающий, но колдовской контраст, и меня неудержимо потянуло подойти к картине, на удивление ярко освещавшей сумрачную комнату, куда темные драпри пока что не впустили утренний свет. Подойдя ближе, я обнаружил третью фигуру — на заднем плане выглядывал из-за дерева сам нечистый. Он смотрел на девушку с ухмылкой, для которой иного эпитета, кроме как «дьявольская», не подберешь.
— Мрачно, однако завораживает,— послышался у меня за спиной звучный голос начальника уголовной полиции. Несколько секунд он со странной усмешкой разглядывал полотно.
— Вы служите у директора Лесслера, верно? — неожиданно обратился он к женщине, вошедшей в комнату следом за нами.
Она кивнула и, машинально отведя со лба прядь растрепанных волос, тихо сказала:
— Я горничная.
Полицейский начальник смотрел на нее сочувственно и вместе с тем испытующе — худая, уже в годах.
— Как ни прискорбно, я должен сообщить вам, что с директором Лесслером случилось несчастье, его нет более в живых,— наконец сказал он.
Женщина оцепенело глядела прямо перед собой, потом опустилась на стул и заплакала. Веспер Юнсон сделал знак полицейскому в форме, тот подошел к ней и стал рядом. Сам Веспер Юнсон быстро пересек комнату и скрылся за раздвижной дверью, ведущей в соседнее помещение. Полицейский фотограф медленно двинулся за ним.
Я стоял в нерешительности, чувствуя себя совсем лишним, как вдруг мой взгляд упал на дверь в торцевой стене — там была лестница наверх. Когда шеф уголовной полиции вернулся, я привлек к этому его внимание:
— Видимо, там еще один этаж.
Он кивнул и тотчас направился к лестнице. Я поспешил за ним.
Мы очутились в небольшом светлом холле, обставленном матссоновской[6] мебелью: тонконогий овальный столик, вокруг него — легкие современные кресла. На светло-розовых стенах красиво сгруппированные картины. Одна из них внезапно заинтересовала меня. Это был вариант «Прислужников смерти» Дарделя[7].
Невольно напрашивался вывод, что здешний хозяин отличался при жизни весьма мрачными вкусами. Судя по всему, мысль о смерти посещала его с давних пор. Неужели он предчувствовал свою нежданную кончину?
Странный царапающий звук заставил меня повернуть голову. Приоткрытая дверь. Не оттуда ли доносится этот звук? Я на цыпочках шмыгнул к двери, но маленький усач, опередив меня, распахнул створки. И мы оба замерли на пороге.
В этой большой красивой комнате нам предстала третья картина на тот же мрачный сюжет. Только на сей раз она была реальностью. На блестящем паркете был распростерт молодой мужчина, худощавый, светловолосый, весьма элегантно одетый. А на груди у него, на светлом блейзере, виднелось большое красное пятно.
ПРОПАВШИЙ СТАКАН
Веспер Юнсон опустился на колени, тронул бледную руку, которая ладонью вверх замерла на полу.
— Мертв,— тихо пробормотал он.
Потом осторожно расстегнул пиджак покойного. Белая шелковая рубашка на левом боку была вся в полусвернувшейся крови. Стекая под спину, кровь насквозь пропитала одежду и лужей темнела на паркете. Спереди, посредине багрового пятна — черная дырка. Круглая, окаймленная кольцом темных пятнышек.
— Из пистолета стреляли, с близкого расстояния? — предположил я.
Он кивнул, надел тонкие перчатки, слазил в левый внутренний карман покойного и достал бумажник из мягкой коричневой кожи. Ловкие пальцы привычно перебрали содержимое. Мятая пятикроновая купюра, пачка закладных, несколько квитанций и водительские права в изящном кожаном футляре. Веспер Юнсон взглянул на права и присвистнул.
— То-то мне показалось, что я его знаю,— буркнул он.
— Кто это? — спросил я.
— Гильберт Лесслер,— ответил он и коротко добавил: — Единственный сын и один из известнейших в городе плейбоев.
Я пристально взглянул на покойного. Белесые брови, лоб в неглубоких морщинах, светлые волнистые волосы, уже чуть поредевшие. Закрытые глаза, крупный горбатый нос. Рот маленький и до странности вялый, подбородок круглый, незначительный. Вокруг рта и глаз — сетка тонких морщинок, отчего он казался старше своих лет. Я отметил легкую смазанность черт, которая не слишком сочеталась с дерзким орлиным носом. Модный, хорошо сшитый костюм, броский галстук и элегантные замшевые туфли дополняли картину — типичный сынок богача, с неистощимым упорством транжирящий отцовские денежки и собственное здоровье.
— По-моему, я его как-то раз видел,— сказал я.— В Фальстербу, кажется.
— О нем много чего писали в светской хронике,— заметил Юнсон, сунув бумажник обратно в карман покойника, встал и огляделся.
По всей видимости, мы находились в гостиной. Комната очень большая, метров пятнадцать в длину Тянется от одной стены дома до другой и выстроена углом. По торцу с обеих сторон — огромные окна, там взбираются по бамбуковым шпалерам мощные стебли циссуса. В угловой выступ вделан камин из неоштукатуренного кирпича.
В обстановке выделялись две группы мебели, по углам длинной стены. Закругленные диваны, прекрасной работы столики и мягкие кресла. Посредине стоял коричневый рояль на прозрачных ножках. На кремовых стенах целая армия модернистов пронзительными красками и диковинными формами вопила о своей оригинальности и жизнерадостности. С потолка свешивались две хрустальные венецианские люстры.
В ближайшем от холла углу царила мерзость запустения. Два кресла перевернуты, у одного отвалилась спинка. По полу раскиданы подушки, а когда я подошел к закругленному угловому дивану, под ногами что-то захрустело. Посмотрев вниз, я заметил осколки фарфора и стекла. На диване лежал стакан для грога, целехонький, красная обивка вокруг него намокла.
Как же стакан мог очутиться на диване? Я терялся в догадках, пока не поднял взгляд и не увидел узкую стойку из зеркального стекла, тянувшуюся вдоль спилки дивана. На ней стояло полбутылки французского коньяка, еще два стакана, оба пустые, и пепельница того же синего фарфора, осколки которого валялись на полу.
И этот комбинированный диван-бар был отнюдь не там, где надо. Позади него располагался шкаф для напитков с дверцами из зеркального стекла, но для бармена места не было совершенно. Кто-то настолько резко пихнул диван в угол, что край стойки врезался в дверцу шкафа и разбил стекло.
— Видно, тут крепко повздорили,— сказал я.
Веспер Юнсон будто и не слышал меня. Зорким взглядом он ощупывал стены. И похоже, интересовался вовсе не произведениями искусства. Неожиданно он быстро, развалистой походкой прошагал к камину и наклонился, рассматривая один из кирпичей. А немного спустя удовлетворенно воскликнул:
— Вот она!
Я подошел взглянуть. Сантиметрах в десяти над зевом топки в обожженной красной глине была круглая дырочка, и кирпич потрескался. Выходит, именно тут и закончила свой путь смертоносная пуля.
— Ну-ка, посторонитесь,— сказал начальник уголовной полиции.
Он стал позади мертвеца и поднял руку, как бы целясь в камин, а взгляд его тем временем выверял расстояние от трупа до кирпичной кладки. В конце концов послышалось удовлетворенное ворчание.
Вошел полицейский-фотограф.
— Я не сразу вас нашел,— виновато сказал он.
— Вы лучше фотоаппарат найдите,— бросил Веспер Юнсон.— Есть работенка.
При виде трупа полицейский вытаращил глаза.
— И еще: скажите Класону, пусть опять съездит за доктором Герхардом,— добавил начальник.
Полицейский щелкнул каблуками и исчез. Веспер Юнсон расправил усы.
— Печальная история,— вздохнул он.
— Семейная драма с нежданным исходом,— сказал я.
Маленькая круглая голова склонилась набок.
— Любопытно послушать,— проговорил он, глядя совсем в другую сторону.
— Сын приходит к отцу, ему нужны деньги, отец отказывает, сын выхватывает пистолет, угрожает, вспыхивает драка, отцу удается разоружить сына, но гремит выстрел, и сын падает замертво.
— Ну-ну, продолжайте,— благодушно обронил начальник уголовной полиции.
— Жизнь отца рушится словно карточный домик. Он убил сына. Что ему теперь все миллионы. Его доброе имя опозорено, жизнь разбита. Единственный выход — разом положить этому конец. Он глотает горсть снотворных таблеток, садится в машину, потом, возможно, засыпает за рулем у Исбладсвикена, а возможно, нарочно едет в воду.
— Не исключено, что он именно так и сделал,— задумчиво согласился Веспер Юнсон.
— Выходит, в определенных условиях миллионер может покончить самоубийством,— подытожил я.
