Марина Серова - Рыбка в мутной воде
В это время к нам подошла еще одна пожилая женщина, приблизительно того же возраста, что и та, рядом с которой я сидела. Видимо, приметив нас, она решила поинтересоваться, что за новое лицо объявилось в их селе, а заодно и скоротать свободное время.
— Слышь, Шур! Вот девушка о нашем соседе расспрашивает, — тут же ввела ее в курс дела моя собеседница. — Хочет узнать все о нем, куда да зачем уехал. Может, ты чего о нем знаешь?
Подошедшая женщина не стала присаживаться рядом, а остановилась под тенью дерева и равнодушно переспросила:
— Сосед? Степан, что ли?
— Ну да, — подтвердила та, продолжая жевать свой хлеб, словно ее не кормили уже неделю.
— Да месяцев около трех уж, наверное, его здесь нет, — ответила та, немного подумав, а потом обратилась за подтверждением своих слов к соседке: — Да, Пава?
Женщина со странным именем или прозвищем Пава, моя первая собеседница, отодвинулась на край лавочки и предложила:
— Садись, Шур. Аль куда торопишься?
— Да нет. Некуда мне теперь торопиться. Пенсионерка, — ответила подошедшая, усаживаясь рядом с ней.
Эта женщина разительно отличалась от своей соседки тем, что была более спокойной и ухоженной. Старенький выцветший халатик был застегнут на все пуговицы, чист и аккуратно выглажен. Ее соседка, которая наконец расправилась с коркой хлеба, собрала с коленей крошки в ладонь и отправила их в рот, не могла похвастаться тем же. Ее халат в мелкий цветочек явно давно не видел мыла или порошка, а утюг ему не был известен вообще.
— Скажите, — обратилась я к женщине, которую Пава назвала Шурой, — вы живете рядом с семейством Курник?
— Да, — не спеша ответила та. — Через стенку. Мы с ними в одном доме живем. Да вы, наверное, и сами видели.
— Что вы можете рассказать об этой семье? — задала я ей все тот же вопрос.
— А что рассказать? Хорошая, дружная семья. Соня — женщина общительная, добрая. Дети уважительные. Степан, тот мужик работящий. Все умеет. В руках у него все горит.
Я хотела было опровергнуть ее слова, так как, посетив семью, не увидела особого трудолюбия со стороны ее членов: двор зарос травой, яблони и вишни одичали, дом давно не крашен. Но спорить с тем, что семья очень общительна, я, конечно, не могла, да, в общем-то, и не стала, ведь принимали меня Соня и ее дети очень радушно, вроде бы открыто рассказывали обо всем, о чем я их спрашивала и даже не спрашивала. Тут уж не поспоришь.
— Они никогда и ни с кем не ругаются. Мирно живут, ладно. Хорошие соседи, — заключила все та же женщина после паузы.
— А чем они занимаются? На что живут? — неожиданно созрел в моей голове новый вопрос, вызванный тем, что в рабочее время я застала всю семью Курник дома, что было немного странно, по крайней мере — в отношении Сони.
Тут в разговор снова вмешалась Пава. Она поудобнее расположилась на лавочке, расправила складки своего грязного мятого халата и проговорила:
— Чем занимаются… Сонечка — она мастерица. Она хоть и не работает, но денежки умеет зарабатывать. Шьет хорошо. Вот и перешивает кому что надо. Вяжет иногда. А мы, кто деньгами, а кто продуктами, с ней расплачиваемся. У пенсионеров-то денежки есть. Но она ничем не гнушается, все берет. И деньги, и продукты. Кто что даст.
— А Степан? — спросила я, обращаясь к тетке Шуре, решив, что она знает чуть больше Павы.
— Степан тоже не работает, — ответила та. — Он рыбак хороший. На речке целый день пропадает. Наловит рыбы и продает. Вот так и живут. Сейчас все так, кто как может. Работы-то у нас нет, ничего другого и не остается. А в город уехать немногие могут.
— Ох ты, мамочки мои! — вдруг сорвалась со своего места бабка Пава. — Да за что ж мне такое наказание! — запричитала она, быстро удаляясь от нас на своих коротких толстых и, как оказалось, неимоверно кривых ножках. — Ох, оказия какая! Да чтоб тебя…
Я недоуменно посмотрела по направлению продвижения женщины и увидела то же, что и она. Тогда мне сразу стали понятны и ее негодование, и причина столь жарких причитаний.
Из небольшого овражка, который ограничивал переулок с противоположной стороны, двигалась небольшая вереница «живности» — никак иначе это назвать было нельзя. Но, как я смогла разобраться через некоторое время, эта «живность» в недалеком прошлом была не чем иным, как домашними гусями. Теперь же из овражка один за другим двигались… совершенно голые птицы. Лишь маховые перья крыльев, хвосты и головы имели оперение. Весь пух на их телах отсутствовал, отчего они казались очень смешными и забавными.
Бабка Пава же, все причитая и охая, обошла их сбоку и направила в сторону двора.
— Батюшки! — проговорила моя соседка по лавочке. — Да это ж гуси! То-то, я гляжу, вчера сынок ее Алеха с дружком гусей ощипывают… Думала, зарезали. А они, ироды, видно, пьяные были. Ох-ох-хох! — покачала головой она.
— Как пьяные? Вы про кого? — не поняла я.
— Да остатки бражки многие в овраг вываливают, а они небось нажрались и уснули все, — пояснила мне женщина. — А эти, хулиганы, приняли их, поди, за мертвых.
Теперь мне все стало ясно, и я снова повернула голову в сторону гусей. Бабка Пава, догнав тех до двора, громко закричала:
— Леха, а ну иди сюда, горе ты мое луковое!
Из раскрытого окна дома выглянула заросшая недельной щетиной физиономия мужчины. Определить его возраст было трудно. Щетина, всклокоченные, давно не видавшие расчески волосы, мешки под глазами — все свидетельствовало, что их владелец большой любитель выпить.
— Чего тебе? — осипшим голосом спросил сынок.
— Ты, ирод, чего с гусями наделал? — негодовала бабка Пава. — Ты зачем их ощипал?
Леха, видимо, еще не увидев «творение своих рук», проговорил:
— А че ж, с пухом, что ль, выбросить надо было?
— С каким пухом! — кричала его мать. — Зачем выбрасывать-то надо было?
— Так сдохли они, гуси твои, — невозмутимо ответил Леха, и я едва не рассмеялась в голос, наблюдая эту забавную картину.
— Сам бы ты сдох быстрее, — парировала его мамаша. — Сдохли… Остатки браги-то куда вчера с дружком вылили? На кучу навозную?
— Ну да, — все так же невозмутимо ответил похмельный Леха.
— А вот тебе и да, — ворчала Пава. — Варенье ведь в ней было прошлогоднее. Вот они и наклевались ягоды. А ты — сдохли…
В это время Леха увидел гусей. Сначала глаза у него полезли, что называется, на лоб от увиденного. Потом он грубо заржал, оглашая округу неприятными звуками.
— Подумаешь! — усмехнулся он спустя некоторое время, когда удалось сдержать смех. — Зато в такое пекло им теперь не жарко будет.
Он исчез из окна, потеряв интерес к гусям. Бабка Пава, продолжая охать и причитать, стала загонять птиц во двор.
— Пьяница он горький у нее, — пояснила мне тетка Шура, заметившая, с каким интересом я на все смотрю. — Измучилась она с ним. Пьет, не работает. Из дома все тащит. Меняет на самогон. Да и сама она еще зачем-то гонит. Разве можно, если в доме есть любитель выпить…
Тем временем солнце, совершая свой обычный круговорот, начало клониться к закату. И хотя еще не скоро наступит ночь, однако день был на исходе. Тень от дерева, под которым мы сидели, ушла, и солнечные лучи теперь светили нам прямо в лицо. За день воздух прогрелся настолько, что даже деревянный забор, около которого мы сидели, стал горячим.
— Ну и жара! — проговорила женщина. — На речку бы сейчас, только там и есть спасение.
При слове «речка» я вдруг поняла, что именно это-то мне сейчас и не помешает. Прохладная вода взбодрит расслабившийся от жары организм и даст возможность о чем-то еще думать и что-то делать. Иначе не будет ни желания, ни сил заниматься чем-либо. Я вспомнила, что из дома прихватила с собой на всякий случай купальник. Вот такой случай как раз сейчас мне и представился. Я расспросила тетку Шуру, как добраться до местного пляжа, и направилась туда. Но едва сделала несколько шагов, как вспомнила о том, что не все еще сделала сегодня, а потому решила поход на реку пока отложить. Теперь мой путь лежал в дом ко второму заказчику: быть может, там мне повезет больше и я найду хоть какую-то зацепку.
Насколько мне было известно после предварительных расспросов, дом Ивана Михеева находился где-то рядом с Красным уголком, значит, у меня была возможность захватить купальник, потом посетить нужный дом, а там уж отправиться и на реку. Идя к своему временному месту проживания, я немного задумалась, вспоминая данные по второму делу.
«Итак, что мы имеем? Пока, в общем-то, ничего. Есть смутная информация относительно убийства или просто исчезновения Михеева Ивана Ивановича—старшего. Будем называть отца моего второго клиента так, поскольку сын его, то есть клиент, носит ту же фамилию, имя и даже отчество. Есть еще сожительница первого — Галкина Татьяна Андреевна. Кроме того, бабка Фекла, мать Михеева-старшего, очень пожилая женщина, со слов ее внука — к тому же еще и выжившая из ума. Она-то и заявила внуку, Михееву-младшему, что ее сына убили. На самом ли деле так? Или это ее старческая выдумка?..»
