Дмитрий Серков - Корпорация «Коррупция»
По дороге к кабинету советника губернатора он углядел несколько видеокамер в коридорах и на лестнице и пару – при входе в здание.
Лосневский поморщился:
– Не работает ни одна. Старое оборудование сняли, а новое еще не смонтировали: не успели. Говорят, в бюджете денег не было. Должны были закончить на этой неделе… Но через парадный вход он не проходил.
Это ли не злая гримаса судьбы? Понавешать всюду дорогостоящего оборудования и оставить все в нерабочем состоянии. Одно слово: РОССЕЯ!!!
– Другие входы в здание? – не мог же киллер прилететь на воздушном шаре.
– На окнах сигнализация включена, пока ключи на посту хранятся. Постовой утверждает, что отключений не было. Сам он не отлучался. Есть пожарные выходы, и один технический. Но все закрыты. С ними работаем.
– Чудеса, – протяжно повторился Леднев. – Может, лукавит наш постовой и до ветру все-таки бегал? А возможно, убийца затаился с вечера. Вчерашних посетителей и работников, думаю, еще не отработали?
– Не успели.
Это было плохо, но вполне предсказуемо. За прошедшую пятницу в здании побывала уйма народу, и работа предстояла нешуточная: выяснить, кто из них не отметился на выходе. Причины могут быть разные, но среди этих людей запросто может скрываться убийца.
– В котором часу советник пришел на работу?
– Без двенадцати шесть, – следователь сверился со своими записями. – То же подтвердил постовой. Штурмин вообще ранняя птица.
Робкий стук в дверь прервал их измышления. На пороге стоял худой мужчина с седыми усами и уставшими водяными глазами в синей форме фельдшера скорой помощи.
Длинные пальцы цепко держали ручку дежурного чемоданчика. Его взгляд безошибочно остановился на Ледневе, определив в нем старшего и по статусу, и по званию, а значит, следователя.
– Виталий Евгеньевич? Женщину привели в чувство, она адекватно реагирует, можете беседовать… Если мы вам больше не нужны, то смею откланяться.
– Спасибо большое, – Виталий Лосневский направился в сторону двери. – Конечно, езжайте, – он благодарно пожал фельдшеру руку и повернулся к Ледневу. – Василий Петрович, нисколько не сомневаюсь, что захотите принять участие в разговоре с секретарем Штурмина…
– Обязательно. – Леднев хищно улыбнулся, прекрасно понимая, что сейчас Вера Глонти для них самый ценный источник информации. – Вы не против, Виталий Евгеньевич?
– Только если не будете мешать.
Фельдшер, внимательно наблюдая за коротким диалогом между пожилым и молодым сотрудниками органов, сокрушенно покачал головой, досадуя, что так непростительно ошибся в личности следователя. Вздохнул, перехватил чемоданчик в другую руку и усталой походкой, покачиваясь из стороны в сторону, побрел продолжать выполнять клятву Гиппократа.
2Вере Георгиевне Глонти недавно стукнуло тридцать пять, из которых почти семнадцать, т.е. весь свой трудовой стаж, она отработала в администрации: сначала в канцелярии на посылках, затем подай-принеси по имени «помощница» у разнокалиберных чиновников и вот теперь личным секретарем у Бориса Андреевича Штурмина. Честность, исполнительность и трудолюбие вкупе с непревзойденной производительностью превратили ее в яблоко раздора межу советником и губернатором. Колобов неоднократно пытался забрать ценного сотрудника с неплохими внешними данными себе, а Штурмин активно сопротивлялся, поясняя, что без Верочки со всем объемом взваленных на него дел ни за что не справится. Была Вера обаятельной и скромной, с иссиня-черными волосами и медовыми теплыми глазами, с чувственными губами и кожей смуглого, золотисто– бронзового оттенка, в теле, но совсем не полная. С выпуклостями и округлостями, изгибами и плавными линиями в положенных женщине местах, с четко ощущаемой талией и небывалой статью. Некоторые сплетники, коих в любом коллективе всегда найдется в достатке, поговаривали, что происходила Вера из старого сванского рода, проживавшего издревле на северо-западе Грузии: отсюда и красота почти неземная, и грация благородная.
Сейчас же на пергаментном лице с правильными чертами не осталось ни кровинки, безжизненные глаза, оттеняемые темными полукружиями, ввалились и высохли, щеки опали, и плечи согнулись точно под невыносимым грузом. Нижняя губа неровно подрагивала. Вся свойственная ей привлекательность, испугавшись увиденного недавно лика смерти, растаяла в одночасье, оставив болезненную бледность и морщины скорби.
От зрелища Леднева передернуло. Перед ним сидела согбенная старуха, человек, мигом проживший к своим еще лет тридцать или сорок жизни. Абсолютно сломленный, потерявший смысл существования. Она бы билась в истерике, и только введенное врачом «скорой» успокоительное удерживало от активного проявления чувств.
Не выдержав, Лосневский отвернулся к окну.
Вера, ссутулившись, сидела на стуле и вопросительно смотрела на двоих вошедших в кабинет мужчин, вяло теребя пальцами подол юбки. А они молчали, не зная, как начать разговор, чувствуя свою слабость перед всепоглощающим ужасом развернувшейся человеческой трагедии.
Представив следователя и умолчав о собственном участии в расследовании, Леднев назвал только имя-отчество.
– Мы знаем, что вам очень трудно сейчас говорить, Вера Георгиевна, но не могли бы вы рассказать, как все случилось? – говорил он медленно и тихо, даже немного вкрадчиво, опасаясь, что Вера замкнется в себе, и тогда из нее слова не вытянешь.
Она долго мерила их взглядом, переводя глаза от одного к другому, прежде чем произнести хоть слово. Затем все же разжала губы.
– От чего же? Я уже почти в порядке. – Ее тон был нейтрален – сказывалось действие успокаивающего – и речь замедлена. – Еще вчера Борис Андреевич просил меня выйти в субботу, чтобы помочь разобрать бумаги. Он с головой закопался в документах по "Золотым воротам", а сроки, на сколько я знаю, поджимали. Проект вступает в активную стадию, нужны согласования…
– И часто вам приходится трудиться в выходные? – полюбопытствовал следователь.
– Да. Это нормальная практика. У нас ненормированный рабочий день. Иначе не успеть. Но Борис Андреевич всегда относился ко мне с пониманием. Не требовал невозможного. Сам-то работал с раннего утра и – часто – до глубокой ночи. А у меня ребенок. Он меня и отпускал, когда надо, и прийти позже иногда позволял. Сегодня собирался с шести работать, а мне сказал часам к десяти подходить.
– Как вы обнаружили труп? – при слове «труп» Вера вздрогнула.
Закатив глаза, она воскрешала в памяти страшную картину сегодняшнего утра. Ее нижняя губа заметно задрожала.
– Я прошла в здание… Ваня, – шепотом Лосневский пояснил, что это она про постового полицейского на входе, – сказал, что Штурмин уже давно работает, а я опаздываю… Он всегда надо мной подтрунивает… Поднялась на третий этаж, удивилась, что двери в приемную и в кабинет Бориса Андреевича открыты настежь – он обычно закрывается, чтобы ему не мешали ходоки всякие – и зашла поздороваться. А там… – она замолчала, принявшись раскачиваться на стуле из стороны в сторону, и Леднев искренне пожалел, что они отпустили «скорую». Молчание длилось несколько минут, и все это время они испытывали на себе гнетущее воздействие тишины. – Штурмин сидел, откинувшись, в кресле. Вокруг все было в крови.
– Вы видели кого-нибудь?
Вера замотала головой.
– Нет. Никого не было.
– Куда-нибудь отлучались до приезда полиции?
– Нет… Да. Я испугалась. Побежала к Ване… Потом вернулась обратно: не могла поверить, что Борис Андреевич мертв.
– Вы что-либо трогали? К чему-то прикасались в кабинете? Может, что-то убрали или переложили автоматически?
Отвечая механически, Вера почти не выражала эмоций. Только красивые длинные пальцы теребили юбку, и дрожала обескровленная губа.
– Нет, я даже не заходила в кабинет. Так и стояла в дверях, оперевшись на стену. Не могла поверить… Мы же с ним вчера прощались, он улыбался. Он живой был!
Понимаете?! Живой… – она хотела кричать, но не могла. Эмоции рвались наружу, но не находили выхода.
Дав Вере немного успокоится, Леднев задал следующий вопрос:
– Вы говорите, что Штурмин собирался прийти на работу к шести. Он ждал кого-то, может, хотел с кем-то встретиться?
Немного подумав, Вера ответила:
– Да нет. Он всегда приходил на работу рано. Вчера сказал, что за сегодня/завтра необходимо закрыть вопрос с «Золотыми воротами». Иначе головы не сносить.
– Он так и сказал, – поинтересовался Виталий Лосневский, – «не сносить головы»?
