Мила Бояджиева - Круиз "Розовая мечта"
— Но почему вы так уверены, что Клава — это я?
— Вадим показал на вас: «Мирей Матье в масштабе 1:2 и вся в желтом». Ошибиться трудно.
Я подвинулась, уступая место в очереди рядом с собой чрезвычайно представительному брюнету, одетому без всякого форса в потертые джинсы и аккуратную белую тенниску. Несмотря на заурядный прикид брюнет привлекал женские взгляды — прямые, откровенные и застенчивые, брошенные из-под ресниц. Что и говорить, рядом со мной возвышался выдающийся экземпляр для роли героя-любовника, кумира девичьих грез.
Спортивная гордая осанка без нарочитой демонстрации «выездки», прекрасная голова с копной каштановых волос, бронзовый загар, белозубая улыбка и обволакивающая все это великолепие доброжелательная скромность производили ошарашивающее впечатление.
— Вы, конечно, знаете, что похожи на Грегори Пека сорокалетней давности?
— А вы в курсе, что знаменитый голливудский герой родом из Одессы? Гриша Печковский.
— Шутите?
— Нисколько. Ого, моя очередь и вправду движется быстрее. Возвышавшийся над толпой незнакомец легко разглядел патлатую голову низкорослого Эдика. Он помахал кому-то рукой и предложил:
— Ну, что, переметнемся? Моя приятельница отчаянно манит меня обратно.
«Ах, вот оно что!» — с обидой подумала я и предложила:
— Лучше пришлите сюда Вадима. Мы будем соревноваться, как на бегах, и ещё посмотрим, кто первый выйдет к финишу.
— Если уж играть в тотализатор, то советую ставить на меня. — Парень шутливо раскланялся следящим за нашим диалогом очередникам. — Везуч до противности. — Кивнув мне на прощание, он поспешил к своей девушке.
Сеанс уже начался, а до окошка оставалось с десяток голов. Разволновавшись, я забыла о красавце и затеянном соревновании. А когда мы, наконец, зажав в кулак билеты, ринулись к стадиону, незнакомца и след простыл.
К своим местам мы пробирались в темноте и бухнувшись в пустые скрипучие кресла, тут же врубились в происходящее на экране: крестообразный оптический прицел следил за благообразным мужчиной в толпе, метя то в лоб, то в висок. Террористы абсолютно распоясались, не давая зрителям ни минуты передыха — кровь лилась рекой.
Когда фильм кончился и зал притих, сраженный гибелью главного героя, переводчик гнусавым голосом объявил, что внеконкурсная немецкая кинокомедия начнется через 2–3 минуты. Я торопливо поднялась.
— Ты куда? Рубля не жалко? — возмутился Эдик.
— Пятьдесят копеек я уже отработала. Хуже, чем в анатомичке — сплошные трупы… А ты сиди, сиди, дорогой, и смотри внимательно. Завтра все расскажешь. Говорят, «поцелуй грешницы» — сплошная эротика.
— Да ну? — оживился Вадик, интересовавшийся откровенными лентами более, чем какими-либо другими достижениями киноискусства.
Выбравшись из гигантского парника, переполненного вспотевшими телами, я с удовольствием вдохнула вечерний воздух. Мой желтый крепдешин прилип к спине, вышивка на груди казалась жеваной. Я тщательно разгладила её ладонью.
— Не любите фривольности в киноискусстве? — Разминая плечи Грегори Пек глядел в бледное вечернее небо. Никакая спутница рядом с ним не маячила.
Мы стояли на широких ступеньках, опоясывавших здание спортивной арены. Панорама Ленинских гор с вышкой лыжного трамплина и венчающим зеленый холм зданием МГУ сияла открыточным глянцем. Лента Москвы-реки, стеклянный тоннель метромоста над ней и громады Университета — все сверкало и золотилось в последних лучах солнца. Даже как-то не верилось, что тысячи человек добровольно сидят во мраке гигантского амфитеатра, ожидая веселья и чувственных радостей от пустячной кинокомедии.
— Здесь фривольностями и не пахнет. Какая у этих гедеэровцев может быть эротика? Да и юмор… Ну, ущипнут кого-нибудь пониже спины…
— Вы же сами кричали, что фильм довольно откровенный и этим соблазнили мою подружку. Мы с Ритой сидели прямо перед вами. Что, не заметили?
— Боже! Я же измучилась, кляня торчащую передо мной голову… Так это была ваша…
— Если честно, она мне и самому часто мешает. Не только в кино. Всего пять минут назад любимая девушка назвала меня заумным. Не знаете, это можно расценивать как комплимент?
— Если девушка при этом не последовала за вами — вряд ли.
Мы неторопливо зашагали к станции метро «Ленинские горы». Я искоса разглядывала своего спутника, и чем придирчивей был мой анализ, тем становилось очевидней, — придраться абсолютно не к чему. И зачем мужику такие ресницы, безукоризненная кожа, густые волосы, спускающиеся на шею романтическими прядями?
— Но ведь Эдик тоже не побежал за вами? Если честно, я его не понимаю: такую девушку отпускать решительно нельзя. Тем более, в синие августовские сумерки.
— С «заумным незнакомцем» — вполне безопасно. Мне на «Проспект Вернадского». Последний вагон от центра. — Я остановилась в начале платформы.
— А мне на «Кировскую», посередке.
В тоннеле загрохотал состав, сверкая из темноты свирепыми «глазами».
— Спасибо, что составили компанию, удрав с фильма. Я-то вообще люблю «срываться» — с лекций и торжественных мероприятий. — Прокричала я сквозь металлический лязг. — К тому же, подбиваю «неустойчивые элементы», как уверяет наш декан. Пока!
Перед нами со скрежетом затормозил состав, идущий из центра. Незнакомец поймал меня за локоть.
— Постойте! Все равно уже «двери закрываются»! Не надо тянуть одеяло на себя. Я всегда считался чрезвычайно устойчивым и вовсе не хочу, чтобы вы приписывали победу на свой счет. Терпеть не могу немецкий юмор и ещё когда девушка, пришедшая со мной в кино, не прислушивается к моему мнению… Аркадий. — Представился он и настороженно посмотрел на меня.
— Владислава.
Я с трудом сдержала усмешку, предчувствуя реакцию, которую почти всегда вызывало мое имя. Но Аркадий не раскрыл рот от удивления, а, напротив, радостно шлепнул себя ладонью по лбу, будто комара убил.
— Фу! Ну, это совсем другое дело… Совсем другое. Знаете, Слава, у меня болезненное чувство гармонии. Эдуард назвал вас Клавой, вернее, мне так послышалось, и я как-то не мог с этим смириться. Клава — это же солидная дама из сферы обслуживания с облупившимся красным маникюром. А вы — художница.
Я засмеялась:
— Нет, не угадали. А вы — хвастун. За пять минут представили себя лидером, не поддающемся постороннему влиянию, сердцеедом, весьма пренебрегающим женским вниманием, да ещё натурой утонченной, наделенной особым чувством гармонии…
— И правда — не художница. — Присмотрелся ко мне Аркадий и сосредоточенно сдвинул брови. — Социолог или психолог.
Мы все ещё стояли посреди платформы в грохоте проносившихся в обе стороны составов. И нам совсем не хотелось расходиться. Когда Аркадий угадал то, что я едва осознала сама, выбрав специализацию психотерапевта, мне почему-то стало жутко весело, а все совпадения сегодняшнего вечера слились в одно вопиющее знамение: да, Славка, этот Грегори Пек попался на твоей дорожке неспроста!
— Мне совсем не хочется домой. У сестры гости. В основном, девицы. Придется со всеми танцевать. Маринка очень любит мною хвастаться… Есть идея — выходим на противоположный берег реки и пешком топаем до метро «Университет». То есть, я как бы вас провожаю. В благодарность вы купите мне пломбир — в очереди кошелек стащили. И дадите свой телефон — я очень нуждаюсь в помощи профессионала, — мания величия, как вы правильно отметили, совсем измучила. Да и вам, Слава, наверняка нужны подопытные мышки.
— Собачки. У них другая организация нервной деятельности.
Мы смеялись всю дорогу, наслаждаясь легкостью общения и чувством внезапной симпатии. Потом, съев у метро две порции «Ленинградского» мороженого, Аркаша проводил меня домой. Мы узнали, кажется, друг о друге почти все. Аркадий Тайцев заканчивал юридический факультет МГУ, являясь отличником и любимцем руководителя курса — профессора международного права Л. В. Кадочникова. А также спортсменом, красавцем и правнуком известного в России адвоката. Я прихвастнула сложным происхождением, смешавшем словацкую и грузинскую кровь, и серьезным отношением к избранной профессии. Прозвучало вскользь и то, что поклонников у меня полно, но вот серьезного пока нет — критерии завышенные. То есть, как поется в старой песне эпохи фокстротов и твиста: «Ах, кавалеров мне всегда хватало, но нет любви хорошей у меня». На прощание, рассматривая меня прищуренными, внимательными глазами, Аркадий сказал очень серьезно:
— Ты похожа на приз. Ну, знаешь, такой изящный и дорогой кубок, которым награждают победителей международных турниров. Слава… А ведь кому-то и в самом деле повезет.
Мы простились, едва коснувшись ладонями. Я быстро нырнула в темный подъезд, ожидая за спиной его торопливые, догоняющие шаги. С площадки первого этажа я выглянула вниз — в голубоватом свечении единственного фонаря белела спина быстро удаляющегося Аркадия.
