Сергей Устинов - Проигрыш
- Я знаю эту дорогу, - уверенным голосом говорил он Нестору. - Через два километра она заканчивается, и начинаются девственные альпийские луга. Вот по ним покатим как по асфальту!
Мне он, однако, объяснил серьезно со вздохом:
- Не хватает на все средств у республики. Главное - курорты, там надо в первую очередь строить, благоустраивать...
Вчера мы были у Никиты дома, он позвал меня на ужин. Епифанов, даром что не грузин и не абхазец, местный житель, родился и всю жизнь прожил на этой благодатной земле. Меня угощали мамалыгой - кукурузной кашей (в ней, оказывается, самое вкусное - хрустящая золотистая корочка" в которой эта каша печется), вяленым мясом, козьим сыром, другими местными излюбленными блюдами. После ужина пошли купаться на близкое, но невидимое в темноте море. Потом опять вернулись и допоздна сидели, тихонько разговаривая. Никита с Нестором вспоминали разные истории из своей практики.
А тихонько мы разговаривали потому, что рядом, за фанерной стенкой, спали жена Епифанова и двое его детей. Маленькая полуверанда-полукомната, стеклянной перегородкой отделенная от крошечной четырехметровой кухоньки, да смежная с ней комнатушка, где спит семья, - это и есть постоянное жилище руководителя группы по борьбе с особо опасными преступлениями. Обещают скоро дать квартиру, но пока... А еще раньше Нестор Кантария смущенно извинялся, что не может позвать к себе в дом, потому что дома нет: с тех пор как женился да ребенок родился, живет на частной квартире, снимает комнату. Не хватает у республики сил, не хватает средств, рабочих рук мало, стройматериалы в дефиците...
Обо всем этом я вспомнил, когда дорога действительно кончилась. Мы свернули направо и легко покатили по небольшому, длиной метров в двадцать пять, ее отростку, покрытому самым настоящим асфальтом. Асфальт упирался в чугунные литые ворота. А за воротами возвышался дом, при виде которого сразу становилось ясно, что на него-то хватило сил, средств, рабочих рук и даже дефицитных стройматериалов. Этот дом и был целью нашего путешествия. Мы приехали в гости к бывшему шашлычнику, а ныне рабочему ремонтного завода Харлампию Матуа.
Но прежде чем толкнуть затейливую калитку, необходимо сделать отступление назад во времени и вниз с горы, на которую мы только что взобрались.
Вчера после ухода семейства Квантаришвили Епифанов, Кантария и Гольба побывали у остальных трех мальчишек, с которыми играл Заза. (Я ездил с Нестором.) Когда все снова, уже под вечер, собрались в министерстве, обнаружилось удивительное однообразие обстоятельств.
В каждом случае Квициния сам находил будущего партнера и небрежно предлагал сыграть на какую-нибудь мелочь, но мелочь реально осязаемую. Не просто абстрактные деньги, а нечто, что можно потрогать, что можно пожелать иметь: картинку с портретом сборной Бразилии, например, или импортный перочинный ножик. "Мелочь", впрочем, имела денежный эквивалент, который заранее оговаривался. Естественно, выигрывал Заза. И чем больше оказывался его выигрыш, тем сильнее было желание партнеров отыграться, тем выше становились ставки.
А потом наступала расплата. Только один из ребят попытался было добыть деньги обманом: попросил у отца тысячу рублей якобы для того, чтобы послать дяде с материнской стороны, который попал в аварию. Скоро он был разоблачен, но деньги ему уже были выданы. Епифанов только закатывал глаза и мотал головой: родители всех проигравших оплатили их долги на общую сумму около четырех тысяч рублей! Ни один почему-то не воспротивился, не заявил в милицию, даже к матери Зазы не сходил пожаловаться. Но что еще более странно, еще более поразительно - все они, словно сговорившись, не желали хотя бы теперь получить свои деньги назад! В их рассуждения о долге и чести Епифанов верить категорически отказывался.
Немало пришлось поудивляться и Нестору Кантария. Еще вчера ему с помощниками надо было целый день бегать по квартирам, чтобы раздобыть хотя бы несколько крупинок информации, а сегодня она лилась прямо на голову потоком! Правда, никто почти не мог утверждать, будто сам был свидетелем, но зато все охотно рассказывали, что "многие видели", как все три последних перед смертью Зазы дня он с Русиком Матуа играл в "зари" тут и там: на задворках школы, во дворе, на пляже. Назывались самые разные, чаще всего астрономические, суммы, которые якобы проиграл Русик. А еще говорили, будто у Матуа в семье еще чуть ли не со времен гражданской войны хранится дедовский пистолет. И все давали решительное резюме, которые мы уже слышали от Квантаришвили-мамы: Русик Матуа убил Зазу Квициния, чтобы не платить долг.
Кантария тяжко вздыхал, ухал и бухал:
- Вот бы найти того, кто первым эти слухи пустил! А то получается все знают, а свидетелей нет! Но разве поймаешь слух за хвост. Всякий говорит - от соседа слышал...
Одно обстоятельство, впрочем, слухам противоречило: деньги, найденные у Зазы. Пять человек, считая Ахубу, проиграли ему примерно шесть тысяч. Десяток же, как мы помним, было гораздо больше. Выходит, Русик все-таки расплатился?
К Матуа домой мы приехали в последнюю очередь, оставив их, по выражению Епифанова, на закуску. Но закусывать оказалось нечем: их трехкомнатная квартира, или, как в Сухуми говорят, секция, была заперта, в окнах темно. Вот тогда соседи и рассказали нам про дом на горе.
Несколько лет назад Харлампий Матуа развелся с женой. Соседи, как о чем-то само собой разумеющемся, сообщили, что развод был фиктивным. Зато он дал "обездоленному" трудящемуся шампура формальное право просить у горисполкома земельный участок за городом под застройку. На участке в поражающие сроки выросла дача - практически вторая квартира семьи Матуа. Сегодня утром мать, отец и трое детей, включая Русика, погрузились в машину и отбыли. Наверное, считали соседи, туда, в горы.
...Мы толкнули калитку, и дом предстал перед нами во всей красе. Двухэтажная громада из белого силикатного кирпича сверкала многочисленными окнами в лучах утреннего солнца. Матово отсвечивала крашеная металлическая крыша. Но лично меня больше всего поразила наружная лестница, ведущая, видимо, на второй этаж: совершенно бесстыдным образом она представляла собой не что иное, как два обычных пролета и площадку между ними из тех, которые устанавливаются в стандартных многоквартирных домах!
Чтобы пройти к крыльцу, следовало миновать тенистый дворик. Тень создавали большое шелковичное дерево и две или три груши. Два хилых персиковых деревца отступили на задний план, к забору. Посреди дворика умиротворяюще журчала вода: выложенная гранитными плитками дорожка огибала небольшой, но изящный бассейн с мраморными краями. Проходя над ним, я увидел, как, по-змеиному извиваясь, среди камней ходит кругами форель.
С громким сердитым лаем нам навстречу выскочила припозднившаяся собачонка, она заливисто гавкала и даже грозно рычала, не подпуская нас к крыльцу.
- Назад, Худыш! - послышался уверенный голос, и в дверях появился хозяин. Харлампий Матуа смотрел на нас с высоты своего крыльца - чуть было не сказал: положения. И никакой радости не отражалось на его скуластом и смуглом, словно прокопченном на углях мангала, лице при виде нежданных гостей.
- Привет, Харлампий! - помахал ему снизу Кантария. - Почему в дом не зовешь, держишь на улице?
- Проходите, - угрюмо посторонился Матуа.
Комната, в которой мы оказались, была просторной, но с очень уж низкими сводами. Епифанов едва не задевал головой потолок. Потом мне объяснили, что это распространенное здесь явление: помещение с потолками меньше двух метров по каким-то неведомо кем придуманным правилам считается уже подсобным и оплате как жилое не подлежит. Свое "подсобное помещение" Матуа превратил в гостиную: здесь была мягкая финская мебель, горели по стенам светильники, посредине стоял огромный, персон на двадцать пять, обеденный стол. В углу на специальной подставке помещался видеомагнитофон "Панасоник", а над ним почему-то сразу три цветных японских телевизора разных размеров, установленных пирамидкой один на другом.
- Зачем три? - не удержался, спросил удивленно Кантария.
- Бывает, по разным программам интересные передачи в одно время идут, - нехотя пояснил хозяин.
Нестор только в затылке почесал.
- Ну ладно, - сказал он, усаживаясь за стол. Мы сели рядом. - Знаешь, почему приехали?
Харлампий угрюмо молчал.
- Позови сына, - сурово потребовал Кантария.
Лицо Матуа застыло. Он сжал кулаки на полированной поверхности стола и вдруг со всего размаху ударил ими себя по лбу.
- Мамой клянусь! - закричал он, и в голосе его была неподдельная мука. - Не трогал Русик этого шакала!
- Разберемся, - прогудел Епифанов. - Но для этого одних клятв мало.
- Вы разберетесь... - с тоской и угрозой процедил Матуа.
Несколько секунд он еще сидел, прижав к лицу кулаки, потом крикнул:
- Мзия! Позови Русико.
