Ирина Градова - Источник вечной жизни
– Не может быть!
– Мне тоже так кажется – это на Кая не похоже. Вакуленко, по словам мужа, рассказывала ему о том, что лечится амбулаторно, но лечение видимых результатов не давало, поэтому она вызвала Кая на откровенный разговор, в результате которого он и послал ее, как говорится... В общем, теперь уже не узнаешь, как дело было, но надо срочно что-нибудь предпринимать, иначе комиссия возьмется за Кая всерьез, а их ведь хлебом не корми – дай загубить человека! Ладно, ты иди, куда шла, доктор Лиля, но не забудь...
– Только между нами!
– Хорошая девочка!
Во второй половине дня Лиля находилась в ординаторской, пытаясь разобраться в многочисленных назначениях Елены Проскуряковой – Никодим лично попросил девушку этим заняться, так как сам укатил на совещание в комитет. Лиле хотелось что-то сделать для Елены, хотя в глубине души она и понимала, что женщине вряд ли удастся помочь. Она успела показать новому доктору фотографии детей – очаровательных близнецов одиннадцати лет. Елена все спрашивала, что изменилось бы, обнаружься опухоль на более ранней стадии. Лиля сказала ей правду: возможно, ее дело тогда вселяло бы больше надежд. Однако зная, что развитие опухоли такого рода на первых порах протекает бессимптомно, Лиля сознавала, что «прихватить» ее вовремя, пока не началось метастазирование, практически нереально – разве что при рутинном осмотре, если какому-то врачу вдруг вздумалось бы ни с того ни с сего сделать Елене хотя бы КТ головного мозга!
Размышляя над этой невеселой ситуацией, Лиля услышала тихий стук в дверь.
– Войдите! – крикнула она, и в проеме показалась худенькая женщина лет сорока. Лиля уже видела ее раньше – она лежала в соседней палате с Еленой и Ольгой.
– Здравствуйте, – неуверенно проговорила пациентка. – А Павел Евгеньевич...
Ее палату курировал Павел Дмитриев, но его на месте не было, о чем Лиля и проинформировала женщину. Видя, что та не торопится уходить, переминаясь с ноги на ногу и явно желая сказать что-то еще, Лиля пригласила больную присесть и поинтересовалась:
– У вас какая-то проблема? Может, я смогу помочь?
– Это... было бы здорово, – пробормотала женщина. – Видите ли, я лежу в палате с Ларисой... Ларисой Мартыненко, и ей колют обезболивающие...
– Какие?
– Не знаю, честно говоря, но они... Понимаете, похоже, они ей не помогают!
– А с чего вы так решили?
– Да кричит она – просто воем воет!
Лиля удивленно потерла подбородок.
– Ну, знаете, не видя назначения врача, я не могу сказать ничего определенного – Павел Евгеньевич ведь знает, что делает!
– Наверное, вы правы... Я тогда пойду, да?
– Погодите!
Лиля решительно встала.
– Я сейчас пойду и поищу Павла Евгеньевича. Если не найду, тогда я зайду к вам и посмотрю, что можно сделать, идет?
Лицо пациентки заметно просветлело.
– Спасибо, доктор! – сказала она. – Большое вам спасибо!
Лиля обежала все отделение, но так и не нашла Дмитриева. Ничего не оставалось, как вернуться в палату, из которой заходила пациентка. В самом ее конце, у окна, скорчившись, лежала пожилая женщина. Судя по тому, что она тихо постанывала, именно ее имела в виду просительница.
– Здравствуйте, – сказала Лиля, подходя. – Это у вас сильный болевой синдром?
– У нее, у нее, – закивала ближайшая соседка, скорчив недовольную гримасу. – Просто невозможно здесь находиться! Я уж и по коридору гуляла, и на улицу выходила, а она все стонет и стонет...
Лиля попыталась взять больную за руку, чтобы проверить пульс, но женщина свернулась в тугой калач, просунув руки между коленей и сжав кулаки с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Не нужно было уметь читать мысли, чтобы понять – она находится в ужасном состоянии! Лиля не представляла, что делать. Никодим отсутствует, лечащий врач где-то шляется, а пациентка тем временем умирает от боли. К счастью, на посту в данный момент находилась Рыба.
– Нельзя вмешиваться! – авторитетно заявила она, когда Лиля объяснила ей ситуацию. – Ты не представляешь, как болезненно местный народ реагирует на такие штуки. Кроме того, ты – просто ординатор, и права голоса не имеешь!
– Могу я хотя бы посмотреть назначения для этой больной?
– Павел меня грохнет! Ну да ладно – гляди, только быстро, и не рассказывай ему, что это я тебе показала!
Лиля взяла в руки большую общую тетрадь, в которой сестры записывали рекомендации врачей. На самом деле, данные полагалось вводить в компьютер, но, как в первый же день объяснил Никодим, «обновленная» программа, на которую в принудительном порядке перевели всю больницу, постоянно «висла» и давала сбои, поэтому гораздо сподручнее оказалось использовать старый добрый бумажный способ.
– Ей дали трамадол... шесть часов назад?
– Ну да, раз так написано, значит, дали, – пожала плечами Рыба. – А что?
– Действие должно было продлиться до двенадцати часов, а пациентка уже как минимум два часа чуть на стенку не лезет!
– Может, уже не действует? – предположила озадаченная медсестра. – Нужно что-то посильнее?
– Очень странно... Она после операции?
– Да нет...
– И что делать?
– Лично я предлагаю дождаться Павла – в конце концов, эта тетка – его пациентка.
– Но ей же больно!
– Надо же, жалостливая какая выискалась! – уперев руки в тощие бока, воскликнула Рыба. – Если бы Никодим не уехал, можно было бы обратиться к нему, а так... В общем, не лезь ты, куда не просят, а то геморроя потом не оберешься!
Но Лиля уже не могла успокоиться: мысль о том, что пациентка испытывает жесточайшую боль, лишала ее покоя. Она вспомнила последние месяцы маминой болезни. Бабушка старалась делать дочери инъекции морфина так, чтобы Лиля этого не видела. Когда она возвращалась из института, мать обычно мирно спала или находилась в полудреме. На ее лице блуждала счастливая улыбка – спасибо, у бабушки имелись свои способы добычи опиатов через многочисленных бывших коллег. Иначе пришлось бы устраивать маму в хоспис, потому что многие пациенты, не получающие вовремя свою «дозу», теряют сознание от боли или находятся на грани самоубийства.
Пока Лиля размышляла над тем, что же предпринять, из-за угла вывернул не кто иной, как Кан Кай Хо.
– Кай! – крикнула она и тут же покраснела, сообразив, что называет врача по имени, на что вряд ли имеет право в отличие от Никодима, но ведь отчества у него нет, так как же, простите пожалуйста, ей к нему обращаться?
Мужчина с удивлением посмотрел в сторону Лили. Казалось, он не сознавал ее присутствия, а осознав, был потрясен тем, что столь мелкая личность посмела оторвать его от собственных мыслей.
– Это ты мне? – спросил он.
– Я...
– Не смей! – прошипела Рыба, мило улыбаясь приближающемуся хирургу.
– Ну? – потребовал он, возвышаясь над Лилей на добрых сорок сантиметров. Ей пришлось задрать голову, чтобы смотреть врачу прямо в глаза.
Запинаясь, девушка, несмотря на предостерегающие знаки со стороны медсестры, делающей большие глаза, рассказала Кану Каю Хо, в чем дело. Он слушал ее, поджав губы и сузив и без того узкие глаза, и, когда она закончила, спросил:
– И чего ты хочешь от меня?
– Разве... никак нельзя помочь?
– Послушай, как тебя...
– Лиля.
– Послушай, Лиля, тут написано: трамадол в девять тридцать. Не можем же мы просто так вкатить этой больной еще одну дозу – а если она загнется?!
– А если она загнется от боли?
Хирург вздохнул, закатив глаза, осмотрелся по сторонам, словно собирался совершить нечто противозаконное и прикидывал последствия, и сказал:
– Ладно, давай-ка я сам ее посмотрю.
Семеня позади Кана Кая Хо и едва за ним поспевая, Лиля обернулась и увидела, что Рыба стоит у поста, вытянувшись в струнку, выпучив глаза и слегка приоткрыв рот. Впервые она поняла, что кличка прицепилась к девушке не только из-за фамилии – уж больно сильно медсестра смахивала на выброшенную на песок рыбу, тщетно пытающуюся втянуть в легкие немного кислорода.
Осмотр пациентки много времени не занял.
– Странно, – пробормотал Кай, потирая подбородок. – Чертовски странно... Ладно, вот что мы сделаем: два миллиграмма бетаметазона внутривенно – чтобы купировать боль. Потом, когда вернется Дмитриев, он решит, что делать – снижать дозу и переходить на таблетки или продолжать то, что и раньше.
– Но почему трамадол действовал такое короткое время? – недоумевала Лиля. – Она ведь уже давно мучается, а прошло всего...
– Не могу объяснить – не знаю, – покачал головой хирург. – Может, дело в привыкании?
Опиаты быстро убирают болевой синдром, но так же быстро развивается резистентность: уже через две-три недели первоначальная доза оказывается недостаточной... Анальгезирующий эффект соответственно укорачивается.
– Но пациентка поступила всего шесть дней назад – о каком «укорачивании» действия может идти речь? – возразила Лиля.
Кан Кай Хо посмотрел на нее, впервые – внимательно, словно изучая, как муху под микроскопом.
