Андрей Кивинов - Инферно
К чести азера, он все оплатил. Правда, на пятнадцать суток все равно уехал, потому что ни одной партии так и не выиграл. Ты прикинь, они на партию по десять минут тратили. А ты говоришь «случайность»! Все, можешь больше не бросать. Партия.
Белкин откинулся на стуле. Собеседник смешал фишки.
– Будешь еще?
– Не…
Вовчик сидел в кабинете оперативника одного из территориальных отделов района. Было воскресенье, он дежурил от убойной группы и приехал сюда в девять утра на очередной криминальный труп.
Ничего интригующего в сегодняшнем убийстве не было, кроме, пожалуй, самого способа. Двое друзей, перебрав кристально грязной, решили выкинуть из окна третьего. Почему и зачем они внятно объяснить не могли, но, кажется, из-за спора «расшибется – не расшибется». Десантники. Высота не то чтобы очень – третий этаж «хрущевки».
Будущий потерпевший тем временем мирно дремал на диване, даже не подозревая о заключенном товарищами пари. Его не очень аккуратно подняли, сумели дотащить до окна и вытолкнуть наружу. Спор выиграл тот, кто поставил на «расшибется».
Разрешив таким образом вопрос, оба завалились на освободившийся диван и погрузились в здоровый сон. Утром, не обнаружив приятеля, долго вспоминали минувший вечер, пока наконец не догадались выглянуть в окно, под которым уже стояли машины «Скорой» и милиции.
Быстренько сговорившись о том, что друг в знак протеста против правительственной политики на Северном Кавказе прыгнул сам, собутыльники вышли из квартиры с намерением исчезнуть на время с линии горизонта, но были задержаны бдительным участковым.
Участковый работал на территории давно и одного из друзей ввиду прежних судимостей последнего сразу признал. По бегающим глазкам и ароматному выхлопу он быстро сообразил, что ребята идут не к бочке с молоком, и проводил обоих к машине.
К приезду Белкина один из спорщиков уже сознался в содеянном местному оперу, а второй, тот, что судимый и, естественно, более сведущий в юридических тонкостях, решил поиграть в Штирлица, дабы избежать карающей десницы закона. В общем, начал лопотать про доказательства, отпечатки пальцев, экспертизы и адвокатов.
Вовчику пришлось изобразить «возмущенную общественность», случайно проходившую мимо. Самым мягким возмущением было обещание повторить спор, выкинув судимого из окна третьего этажа отделения милиции. Все остальное относилось к «возмущению действием».
Вовчик, однако, границ беспредела не переступал, хотя и имел большое желание. Действие заключалось вовсе не в популярном методе крушения ребер кулаком или дубинкой – Белкин всего лишь прыгал вокруг судимого, как индеец на ритуале посвящения в мужчины, размахивал руками, иногда попадая по затылку судимого, брызгал слюной и выдавал классические уличные тирады. При слове «адвокат» он начал мелко Дрожать и рыть каблуком паркет, словно бык перед атакой. Товарищ, завидев это, поспешил подальше от греха сознаться, что и сделал за секунду до прыжка опера. Вовчик словно завис в воздухе, осадил и сразу успокоился.
Последующие пару минут он сглаживал шероховатости произошедшей беседы, рассуждая о причудах жизни и сводя до минимума возможность последующих попыток судимого пойти в отказ. Перед дверьми камеры они расстались, как два старых приятеля на автобусной остановке.
Сейчас Белкин и местный опер с чувством выполненного долга резались в нарды и ждали приезда дежурного следователя прокуратуры.
Каких-либо мероприятий по раскрытию убийства Антона на выходные не планировалось. Во-первых, людям нужен отдых, у всех семьи и личная жизни; во-вторых, «Центурион» и нотариальная контора были закрыты; а в-третьих, вопрос времени в данном случае не являлся определяющим фактором.
– Ты слышал, с лета у нас собираются ввести суд присяжных? – сообщил Белкину опер, пряча в стол коробку с нардами.
– Слышал, Шура, слышал. Допустимость доказательств, независимость решения, дополнительные права подсудимым… Кретины, доиграются в Америку. Хотят устроить расцвет демократии, не выбравшись из первобытно-общинного строя. Кому на пользу пойдет, если этих мамонтов сегодняшних оправдают? Они же воспримут эту победу демократии только с одной точки зрения – убивай, грабь, насилуй дальше. Наши «присяжные» – нормальные люди, любят смотреть «Дикую розу», читать статьи об обиженных милицией несчастных миллионерах; они никогда не скажут «виновен», потому что о судебном процессе имеют представление только из тех же сериалов.
Не говоря уже о судах над «папами» и «авторитетами». Там левых заседателей и близко не подпустят. Сегодня у нас заседают «тамбовцы», завтра – «казанские». Наши сограждане приспосабливаются к шараханью закона, как каракатицы к цвету морского дна.
– Да, верно. Самосуды начнутся. Оружия в городе столько…
– Да пошли они все…
Вовчик подошел к окну, выходящему в милицейский двор. Двое молодых постовых волокли к дверям отдела буянящего пьяного мужика. Мужичок отбивался как мог, осыпал постовых угрозами и пятиэтажным, плевался и рычал. Одного удара по печени дубинкой хватило бы, чтобы свалить крикуна с ног и мгновенно успокоить, но ребята не применяли спецсредств, а просто тащили нарушителя за руки. Крики с улицы переместились в коридор, затем в дежурку.
– Менты! Суки сраные!!! Удавлю! Ненавижу! Ненавижу! Козлы… Га-а-ады…
ГЛАВА 4
Вадим Семенович Свиристельский, Дядечка сорока с небольшим лет от роду, был довольно авторитетен и уважаем в сфере питерской юриспруденции. За свою трудовую биографию он успел потрудиться в одной из районных прокуратур, защитил диссертацию, проявил способности адвоката и, наконец, открыл собственную нотариальную контору на Апрельской улице.
Впрочем, нельзя было утверждать, что Вадим Семенович талант юриста и выдающийся ум получил по наследству – действительно грамотные люди, общавшиеся с ним, потом в ладошку посмеивались над некоторыми его юридическими перлами.
По наследству он получил энную сумму, позволившую в свое время преодолеть экзаменационный барьер юрфака, многими сверстниками до Свиристельского считавшийся непреодолимым.
Также ему достались шустрый характер типичного пройдохи, благородно-слизняковая внешность и любовь к наличным и бестаковым.
Делая первые шаги по выбранной стезе, он старался не столько вникать в тонкости дела, сколько приобрести максимальное количество выгодных связей и создать для себя приличную рекламу высокопрофессионального правоведа. Постепенно его сфера знакомств начала распространяться и на криминогенный слой общества, особо бурные ростки подобные связи пустили, когда Свиристельский перешел на адвокатскую практику.
Поговаривали, что именно с помощью этих связей, а главное – с помощью денег новых знакомых, Вадим Семенович впоследствии благополучно открыл вышеупомянутую нотариальную контору. Но слухи – это всего лишь слухи, они придумываются менее удачливыми, чтобы портить жизнь счастливчикам.
Рекламу себе Вадим Семенович создал не сколькими громкими процессами, которые даже без его участия, скорее всего, завершились бы благополучно. В других же делах он действовал довольно традиционно – советовал подозреваемым побольше жаловаться на милицейский произвол, при шатких доказательствах идти в отказ, искал чисто технические огрехи следствия и довольно умилительно выступал в суде. Все это лишний раз доказывало, что специалистом он был средней руки и основную ставку делал на еще меньший профессионализм других.
Способности его как нотариуса, вероятно, были повыше – за короткий срок он успел не только поменять старенький «Москвич» на новенький «Мерседес», но и переехать в более просторную квартиру.
К раннему утру октябрьского понедельника никаких айсбергов по курсу его плавного движения в океане жизни не наблюдалось. И до полудня на горизонте не возникло ни одной тучки, предвещающей надвигающуюся бурю. Однако ровно в двенадцать вахтенный гонг дал первый сигнал тревоги, пока едва различимый, будто пьяный матрос случайно зацепил головой рынду. За ним последовал второй удар – уже не случайный. Ага, свистать всех наверх. Кажется, тонем.
Ровно в двенадцать часов ноль-ноль минут в его приемную каюту зашли два пассажира, по выражению лиц которых Свиристельский как-то сразу догадался, что фамилии их Гончаров и Казанцев, идут они в обратном его курсу направлении и представляют команду корабля с весьма неприятным названием «Отделение по раскрытию умышленных убийств». Об этом нотариус Догадался не столько по лицам, сколько по протянутым вперед удостоверениям личности, причем тот, кто представился Казанцевым, предъявил свой документ вверх ногами. Вадим Семенович счел благоразумным умолчать сей неудобный факт.
Конечно, никаких умышленных убийств господин Свиристельский пока не совершил, и вроде бы гонгу звонить рановато, но что-то в глубине подсознания дернуло за веревочку, потому что пришельцы хоть и представились ментами узкой специализации, но все же были ментами. И пришли они не для того, чтобы снять копию с какого-нибудь свидетельства о смерти.
