Дик Фрэнсис - Ноздря в ноздрю
Я неукоснительно следовал ее советам. Начинка для пирожков мариновалась сорок восемь часов со специями, пряностями (состав маринада — мой профессиональный секрет), лимоном для кислинки и парой стаканчиков виски. Потом пирожки готовились на медленном огне и лишь последние минуты — при очень высокой температуре, чтобы корочка подрумянилась. По такому рецепту пирожки получаются пальчики оближешь.
Карл и я сидели на табуретках на кухне и дремали. Летние пудинги уже подали, со взбитыми сливками и клубничкой, а за кофе, к счастью, отвечала компания, обслуживающая все ложи. Я положил руки на разделочный столик, на них — голову и заснул.
* * *— Шеф! Шеф! Мистер Мортон. — Женский голос. Кто-то тряс меня за плечо. — Мистер Мортон, — повторил голос. — Просыпайтесь, шеф.
Я приподнял голову и открыл один глаз. Луиза.
— Они зовут вас в обеденный зал.
— Хорошо. — Я тяжело вздохнул. — Иду.
Усилием воли заставил себя встать, рукой пригладил волосы, пересек коридор.
Меня встретили аплодисментами. Я улыбнулся. Шеф-повар отчасти шоумен. Выходить на поклоны так приятно. Сразу забывается жар кухни.
Даже Ролф Шуман широко улыбался. Элизабет Дженнингс сидела по его правую руку и просто сияла. «Отраженной славой», — неблагодарно подумал я. Она гладила его руку и что-то шептала на ухо, отчего у меня создалось ощущение, что шалит как раз она, а не он.
Насладившись аплодисментами, я вернулся на кухню, где Карл уже проснулся и начал загружать металлические контейнеры собственностью «Стресс-фри». Я не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы помочь ему, поэтому вновь пересек коридор, чтобы налить чашечку крепкого кофе.
Ленч закончился. Часть гостей делала ставки на первую скачку, до начала которой оставались считанные минуты. Многие решили не подниматься из-за пола, пить кофе и наблюдать по телевизору, как жокеи будут бороться на дорожке за позицию, которую полагали наиболее удобной для финишного спурта. Но я слишком устал и решил, что смогу посмотреть все это позже, на повторе. Повернулся и понес две чашки, себе и Карлу, на кухню.
Как выяснилось чуть позже, это решение спасло мне жизнь.
Глава 3
Бомба взорвалась, когда я пересекал коридор.
Сразу я и не понял, что произошло. Шею обдало жаром. А по спине ударило паровым молотом.
Я врезался в дверь и упал, верхняя половина тела оказалась на кухне, ноги остались в коридоре.
Я все еще не понимал, что происходит. Вдруг установилась мертвая тишина. Я ничего не слышал. Попытался заговорить, не услышал и себя. Закричал. С тем же результатом. В ушах пронзительно шипело. Источник этого звука я установить не смог.
Куда бы ни поворачивал голову, громкость шипения не изменялась.
Я посмотрел на руки. Обе при мне. Шевельнул. Никаких проблем. Хлопнул в ладоши. Ничего не услышал. Это пугало.
Поднялся. Левое колено болело. Посмотрел вниз. Увидел, что брюки порваны в том месте, где моя нога ударила в дверь. На брючине белые клетки быстро окрашивались моей кровью в красный цвет. Что есть черное и белое, политое красным?.. Мозг застилал туман.
Я пощупал колено руками, убедился, что оно целое, не свернуто в сторону, решил, что боль не усилится, если я сдвинусь с места. То есть повреждение было поверхностным.
Слух внезапно вернулся, и уши заполнила какофония звуков. Рядом кто-то кричал. Пронзительный женский крик прерывался лишь изредка: кричавшая вновь набирала полные легкие воздуха. Где-то дальше по коридору дребезжал звонок охранной сигнализации, на женский крик накладывались мужские, в основном просили помочь.
Я снова лег на спину, прижался затылком к полу. Вроде бы пролежал вечность, но на самом деле, полагаю, минуту или две. Крики продолжались. Если бы не они, я бы точно заснул.
Потом почувствовал, что лежать как-то неудобно. Помимо левого колена, заболела правая нога. Как выяснилось, я лежал на ступне, которая каким-то образом оказалась под моим задом. Я выпрямил затекшую ногу, и ее словно закололо иголками. Хороший признак, подумал я.
Посмотрел вверх и увидел солнечный свет между стенами и потолком, где появилась широкая трещина. Вот в этом хорошего было мало. Из щели текла вода. Я подумал, что где-то наверху разорвало трубу. Вода бежала по стене, растекалась по бетонному полу. С каждой секундой граница лужи приближалась ко мне. Я повернул голову, наблюдая, как сокращается расстояние между нами.
Решил, что лежать и не мешать миру заниматься своими делами — это хорошо, но вот лежать в луже совершенно не хотелось. С неохотой перевернулся па живот, поднялся на колени. Идея оказалась не из лучших: боль в левом колене усилилась, икру начало сводить судорогой. Я поднялся, пользуясь дверным косяком как подпоркой, оглядел кухню.
Ничего в ней особо не изменилось, разве что все покрывала мелкая белая пыль, частички которой висели и в воздухе. Только подумал, где Карл, как он возник рядом со мной.
— Что, черт побери, случилось?
— Не знаю. Где ты был?
— Ходил отлить. В мужской туалет. — Он указал и конец коридора. — Чуть не обделался, когда рвануло.
Я привалился к кухонной двери, перед глазами поплыло. Не хотелось идти и смотреть, что сталось с двумя моими сотрудниками и гостями в ложах, но я понимал, что должен. Не мог стоять здесь весь день, когда другим требовалась помощь. Крики затихали, я нетвердым шагом пересек коридор, заглянул в ложи.
Никак не ожидал увидеть столько крови.
Яркой, свежей, ало-красной крови. Она залила все. Не только пол, но и стены. Пятнала даже потолок. Столы взрывом швырнуло в стену, и мне пришлось пробираться через завал из сломанных стульев, чтобы попасть в ложу, которую я совсем недавно с легкостью покинул.
В детстве отец частенько жаловался, что моя спальня выглядит так, будто в ней взорвалась бомба. Как и каждый маленький мальчик, я обычно все сваливал на пол, и меня это полностью устраивало.
Однако моя спальня никоим образом не напоминала внутреннее пространство двух застекленных лож в тот день. Да и остекления они лишились. Стеклянные панели окон и дверей как ветром сдуло вместе с большими участками ограждения балконов и частью боковой стены в ложе 1.
«Если взрыв мог нанести такой урон бетону и стали, — подумал я, — то у людей, которые находились в ложах, шансов на спасение не было».
«Бойня» — только это слово, наверное, и подходило для описания того, что видели мои глаза.
На ленч за столы сели тридцать три человека: еще двое не появились, к неудовольствию Мэри-Лy. Плюс двое моих сотрудников. То есть в двух ложах находились как минимум тридцать пять человек, то ли в объединенной комнате, то ли на балконах, не считая тех, кого могли пригласить после ленча понаблюдать за скачкой.
Большая часть их исчезла.
Стоны по левую руку заставили меня заглянуть под перевернутые столы.
Мэри-Лу Фордэм лежала на спине у стены. Я видел только верхнюю часть ее тела, от талии, нижнюю закрывала порванная и быстро краснеющая скатерть. Кровь, которая пропитывала белую, накрахмаленную материю, цветом не отличалась от яркой шифоновой блузы, ошметки которой висели на шее Мэри-Лу.
Я опустился рядом с ней на правое колено, коснулся ее лба. Глаза Мэри-Лу сместились в мою сторону: большие, широко раскрытые, испуганные карие глаза на смертельно-бледном лице, порезанном осколками стекла.
— Помощь скоро подоспеет. — Я попытался ее подбодрить. — Держитесь.
Крови под скатертью было так много, что я приподнял ее, чтобы посмотреть, что случилось с Мэри-Лу. Задача была не из простых, света под столами явно не хватало, мешали обломки стульев. Я чуть нагнулся, сощурился и только тут наконец-то осознал, что вижу. Вернее, чего не вижу. Стройных ног Мэри-Лy как не бывало. Их оторвало взрывом.
Господи, что же мне делать?
Я оглядывался, словно мог найти недостающие ноги и вернуть их на место. Увидел других жертв. Тех, кто потерял не только ноги, но и руки, и жизнь. Меня начало трясти. Я не знал, что же мне делать.
Внезапно комната наполнилась голосами, в нее ворвались люди в черно-желтых плащах и больших желтых касках. Прибыли пожарные. «Не так чтобы быстро», — подумал я. И заплакал. Такое со мной случалось крайне редко. Мой отец был человеком старой закалки, который твердо верил, что мужчинам не пристало плакать. «Хватит хныкать, — говорил он мне, десятилетнему мальчишке. — Взрослей. Будь мужчиной. Мужчины не плачут». Вот как он меня учил. Я не плакал, когда моего отца раздавил трейлер, груженный кирпичом. Не плакал даже на его похоронах. Знал, что он не одобрил бы моих слез.
Но теперь шок, усталость, ощущение собственного бессилия и облегчение (помощь наконец-то пришла) сделали свое черное дело: по моим щекам покатились слезы.
— Пойдемте, сэр. — Один из пожарных обнял меня за плечи. — Давайте я уведу вас отсюда. У вас что-то болит?
