Дик Фрэнсис - По заказу
Я был приятно удивлен. Сначала он с неприязнью отнесся к браку своей дочери с жокеем. Неподходящая пара для дочери адмирала, подумал он. Но когда я обыграл его в шахматы, моя победа стала катализатором долгой и прочной дружбы, пережившей крушение моего брака и крах моей карьеры наездника. Эта дружба сделалась очень важной и едва ли не определяющей для успехов в моей новой жизни – вне седла. Чарлз не из тех людей, кто открыто выражает эмоции, ведь служба командира сама по себе – дело одиночки, и человек должен научиться быть сдержанным и замкнутым в присутствии младших по чину.
– Спасибо, – поблагодарил его я. – Мне очень нравится здесь бывать, и я скоро вас навещу.
Мы оба знали, что я склонен приезжать в Эйнсфорд, лишь когда у меня возникают серьезные проблемы, либо я в глубокой депрессии, либо первое сочетается со вторым. Эйнсфорд стал моим убежищем и моим лекарством. Это была моя скала в добровольно выбранных мной бурных водах жизни.
Я покинул Эйнсфорд сразу после завтрака и поехал в Лондон по довольно пустому шоссе М40. Дождь безжалостно стучал о крышу моего «Ауди», когда я обогнул угол Гайд-парка и двинулся по Белгравии. Я обосновался на четвертом этаже здания на Эбури-стрит около Виктория-стейшн и через пять лет начал чувствовать себя в квартире по-домашнему. Не в последнюю очередь потому, что жил там не один.
Женщину, «с которой сейчас трахался Сид Холли», или секрет, хранимый мной от бесцеремонных журналюг вроде Криса Бишера, звали Марина ван дер Меер. Эта голландская красавица и умница, натуральная блондинка, работала в химической лаборатории Института исследований раковых заболеваний в Линкольн'с Инн Филдс. Там занимались поисками чаши Святого Грааля, то есть пытались с помощью простых тестов обнаружить рак задолго до проявления его симптомов. Это раннее отслеживание, поясняла она, должно будет привести и к раннему исцелению.
Когда я появился у себя в полдень, то застал ее сидящей на большой кровати в пушистом, розовом халате. Марина читала субботние газеты.
– Ну и ну, настоящий маленький Шерлок Холмс! – Она указала на мою фотографию в «Телеграф». Ее очень часто печатали в газетах, и на ней я радостно улыбался, получив приз на скачках. Этой фотографии было уже больше десяти лет, и мне она нравилась, хотя бы из-за отсутствия седых волос на висках, успевших пробиться за последние годы.
– Тут говорится, что ты обнаружил тело. Могу поручиться, это дело рук полковника Мастарда. Он был в консерватории и сумел воспользоваться бас-трубой. – Она прекрасно владела английским, хотя в ее речи слышался легкий намек на акцент или, вернее, специфическое повышение и понижение интонаций. Настоящая музыка для моих ушей.
– Что же, он мог это сделать, но сперва должен был переплавить бас-трубу в пули.
– В газете не сказано, что в жокея стреляли. – Она не смогла скрыть удивления и постучала пальцами по страницам. – И у меня создалось впечатление, будто это была естественная смерть или самоубийство.
– Трудно три раза подряд выстрелить себе в сердце. Полиция решила держать все в тайне, а я ни словом не обмолвился прессе.
– Вау!
– Кстати, а что ты делаешь в постели? – спросил я, ложась с нею рядом на подушки. – Пора бы и позавтракать.
– Я не голодна.
– Увлеклась работой, чтобы отбить аппетит? – усмехнулся я.
– Думала, ты никогда не спросишь. – Она хихикнула и пожала хрупкими плечами, обтянутыми халатом.
Крис Бишер, съешь свою шляпу.
Почти весь день мы провели в постели, наблюдая по телевизору за скачками, а в перерывах я писал отчеты для клиентов. Сначала мы решили отказаться от прогулки в Сент-Джеймс-парк из-за непрекращающегося дождя. Но в конце концов прошлись под зонтами и по дороге пообедали в «Сантини», итальянском ресторане на углу. Марина заказала цыпленка, а я выбрал камбалу по-дуврски, без костей.
Мы дружно распили бутылку «Шабли» и прикупили запас вина на неделю.
– Расскажи мне поподробней об этом убитом жокее, – попросила Марина.
– Он был довольно симпатичный малый, – ответил я. – По правде сказать, я разговаривал с ним чуть раньше. – И тут же вспомнил, что сообщение Хью по-прежнему неслышно «сидит» в моем телефоне.
– Он победил в первом заезде, – продолжил я. Но при этом задумался, надо ли было ему побеждать. А вдруг ему велели проиграть? Не потому ли он погиб? Конечно нет. Его убийство казалось мастерски спланированным. Это была работа профессионала. Как я сказал полиции, кто-то явился на скачки с оружием в кармане. Обычно на ипподромах не ставят металлоискатели, однако в Эйнтри ими начали пользоваться после того, как там на год отложили розыгрыш Большого Национального приза, опасаясь заложенной бомбы.
Когда мы вышли из ресторана, дождь прекратился. Мы направились домой, держа друг друга за руки – я ее левую, а она мою правую. Мы обходили лужи и громко смеялись. Вот почему я никогда не брал Марину на скачки. Здесь был другой мир, где я мог расслабиться и вести себя как мальчишка. Мир, в котором я был предельно счастлив и мечтал сделать это счастье вечным. Мы останавливались и успели поцеловаться по меньшей мере четыре раза за время короткой прогулки в пятьдесят ярдов, а дома сразу улеглись в постель.
Я всегда предпочитал мягкую и чувственную любовную игру, и Марина тоже находила в ней удовольствие. После жестоких испытаний минувшего дня ее нежные объятия стали для меня утешением, и, похоже, подобный опыт пришелся по вкусу нам обоим. А потом долго лежали в темноте, изредка соприкасаясь и подремывая.
Как правило, я снимал свою искусственную руку перед нашим любовным «плаваньем», но сегодня порыв страсти смел все преграды и заставил меня забыться. Теперь, очнувшись от него, я осторожно выбрался из кровати и направился в ванную. Около пяти дюймов уцелевшего левого предплечья были плотно и точно пригнаны к открытому окончанию цилиндра из стекловолокна. Покрытая пластиком стальная рука с электробатарейками прикреплялась к другому концу цилиндра. Крис Бишер оказался прав – она немногим отличалась от «прикольного крюка». Пальцы постоянно находились в полусогнутом положении, и рука могла брать предметы, держа их между указательным и большим пальцами с помощью электрического моторчика, который питала батарейка, а ее надежно охранял незаметный зажим над запястьем.
Электроды внутри руки-цилиндра располагались рядом с кожей, у окончания живой руки. Постепенно я выучился владеть протезом, используя импульсы, с помощью которых прежде сгибал запястье.
К сожалению, между импульсом и действием существовал небольшой временной зазор, поэтому я бил яйца, схваченные бесчувственными пальцами. Сейчас я привык следить за собой, это сделалось моей второй натурой, но по-прежнему старался не останавливать импульсы слишком быстро и многое ронял. Однако хорошо усвоил уроки однорукой жизни, в полном соответствии со своим одноруким телом.
Конечно, другой человек мог бы спать, не снимая цилиндр, но я почти никогда не делал этого – ведь лежать с ним было очень неудобно, а жесткие, нечувствительные пальцы имели обыкновение впиваться в живую плоть. Однажды я чуть не ударил в постели красивую девушку, не осознав, что повернулся во сне. Пара фунтов стали и пластика явно не помогли нашему недолгому роману.
Открытый конец ручного цилиндра надевался поверх моего локтя, и пластиковые манжеты туго обхватывали остатки локтевой кости, а на каждой стороне локтя виднелись небольшие выступы. Крепкая связь между мной настоящим и искусственным до сих пор производила на меня впечатление.
Недавно я обнаружил, что руку приладили просто безукоризненно. С выпрямленным локтем и напрягшимися бицепсами я бы смог удержать ею весь свой вес. Но вовсе не собирался устраивать подобные проверки и рисковать жизнью.
А вот избавляться от протеза на ночь было тяжело и даже мучительно. Я с силой сгибал локоть, понемногу высвобождая свою кожу из плотной пластиковой оболочки. Клал цилиндр на полочку над раковиной и стягивал с «ладони и запястья» резиновую, косметическую перчатку, предохранявшую металл от капель дождя и пива. В этом резиновом муляже подчеркивалось сходство с живой пятерней. Его создатели не забыли о ладони с синими прожилками вен. Впрочем, я носил перчатку совсем не ради иллюзии двух нормальных рук. Просто она внушала мне отвращение и страх, когда лежала на полочке. Бесплотная, «дьявольская» копия, которую я всегда прикрывал полотенцем.
Прокравшись босиком по коридору в кухню, я выпил воды и заметил за соседней приоткрытой дверью кабинета (или бывшей спальни) вспыхнувший свет в автоответчике. Вошел туда, нажал кнопку, и механический голос произнес: «Вам поступило шесть сообщений».
Второе из них было от Хью Уокера.
– Привет, Сид, – по обыкновению весело начал он. – Скотина! Как же я хочу тебя застать! Нам срочно нужно поговорить. – В его голосе больше не слышалось веселья. – У меня появились кое-какие проблемы, и я… – Он осекся. – Знаю, что это глупо, но я боюсь. Последовала еще одна, короткая пауза.
