Марина Серова - Стоит только захотеть...
Однако молодой человек не посторонился. Он выставил перед собой ведро, явно желая преградить мне путь.
— Ходят тут, — проворчал он, — а потом вещи пропадают…
На это я не нашлась что ответить.
— Вы к кому приходили-то? — спросил молодой человек.
— К Осокиной, — ответила я, — из Комитета социальной защиты. Может быть, вы меня пропустите, мне еще по двум адресам сегодня зайти нужно…
— По адресам… — прогудел молодой человек и вдруг, пошарив по стене рукой, щелкнул выключателем.
И примерно минуту внимательно изучал меня при свете ярко вспыхнувшей электрической лампочки. Заложив руки в карманы, я терпеливо стояла под его взглядом до тех пор, пока он не задал следующий вопрос:
— Что вам у Осокиной надо-то было?
«И профессиональному терпению сотрудника Комитета социальной защиты может прийти конец, — подумала я, — какие, однако, странные соседи у Осокиной».
— А вам какое дело? — строго спросила я. — Вы, извините, кто такой?
— Сосед я Осокиной, — представился молодой человек, — Санек… то есть Александр Михайлович. А ваше удостоверение можно посмотреть?
— Нельзя, — твердо сказала я, — удостоверение, будет вам известно, предъявляется людям, интересующимся личностью предъявляющего исключительно из служебных интересов — милиционерам, охранникам… Понятно?
Произнеся эту галиматью, я начальственно нахмурилась.
— П-понятно… — пробормотал молодой человек, которому, судя по выражению его лица, ничего понятно не было. — А это… мы в ваш Комитет, кстати, уже заявление подавали. Насчет Осокиной.
«Вот это уже интересно», — подумала я.
— Во-первых, кто это мы? — осведомилась я. — И по какому поводу заявление?
Молодой человек поставил мусорное ведро себе под ноги. Растерянность понемногу начинала покидать его.
— Мы — это соседи по коридору, — внушительно выговорил он, — а заявление по такому поводу: Осокина очень больной человек, за ней нужен уход. А мы — соседи — этот уход осуществляем. То есть продукты покупаем ей, квартиру ее убираем, понятно? Без нас она бы давно уже… в грязи утонула. Она ведь это… больная и одинокая.
— Одинокая? — переспросила я, — я только что разговаривала с Осокиной, она говорит, что живет с сыном…
— С сыном?! — Молодой человек хихикнул. — Который только что из армии вернулся? Который ушел за хлебом и через полчаса должен подойти?
— Н-ну да…
— Совсем вы уже в своем Комитете… — сбитый с толку поначалу молодой человек стал вдруг очень уверен в себе. — Да нет у нее никакого сына!
— Как это нет? — очень натурально удивилась я. — По документам — Осокин Сергей Владимирович. Год рождения, прописка…
— Прописка! — фыркнул молодой человек, извлек из кармана куртки папиросу и закурил, немедленно наполнив тесный коридор клубами сизого табачного дыма. — Ее сын пять лет как пропал без вести! Пять лет назад из дома вышел: за хлебом, сказал, пойду — и… все. Так и не вернулся. А старуха его ждала-ждала — заявление писала в милицию, бегала целыми днями по городу… Эта… девчонка тут его… бегала тоже… А потом — через месяц, наверное, — смотрим — притихло все. Мы к Осокиной зашли, а она уже того…
— Что — того? — не поняла я.
— Свихнулась! — четко выговорил молодой человек. — Сидит за столом и ждет своего Сереженьку. Говорит: он сейчас придет. Ну и… все пять лет так. И девчонка та куда-то пропала. А Осокина…
«Так вот оно в чем дело, — подумала я, — что-то в этом роде я и подозревала… Как же я сразу не догадалась — только что из армии…»
— Так что, — заключил молодой человек и выплюнул окурок папиросы себе в ведро, — вам тут, можно сказать, делать нечего. Мы за ней ухаживаем и это… В обиду ее не даем. Живет бабка.
— А что же? — спросила я еще. — Родственников у нее больше никаких нет?
— В том-то и дело, что никаких, — сказал молодой человек и цокнул языком, как будто был очень рад тому, что у Светланы Александровны Осокиной, кроме пропавшего сына, нет никаких родственников.
— А по документам, — снова сказала я, — у нее еще дочь…
— Дочь замуж вышла и совсем про мать забыла, — отрапортовал молодой человек, — такая, между нами говоря, сука… В прошлом году была один раз, полчаса посидела и выбежала. Рыдает, говорит: не могу я на нее смотреть на такую, — понятно, человек-то сумасшедший, кому же смотреть приятно. А мы так ничего… Приходим, продукты приносим, убираемся у нее…
— Хорошие соседи попались бабушке, — заметила я, — альтруисты.
— Чего? — не понял молодой человек и нахмурился, — вы тут не очень-то… За оскорбления тоже можно, между прочим, в суд подать. Да, да, не обрадуетесь…
— Извините, — проговорила я, — я просто хотела сказать… это хорошо, что вы несчастную женщину в беде не оставляете.
— Не оставляем, — подтвердил молодой человек, — так что по закону имеем все права… И нечего тут ходить, воду мутить…
— Какие права? — переспросила я.
— А то вы не знаете! — воскликнул молодой человек и достал еще одну папиросу. — Квартирку хотите оттяпать себе, да? Бабку в приют какой-нибудь или в психушку, а квартирку — себе. Не выйдет. Мы уже заявление подавали и писали куда следует. Мы теперь полные права имеем… Ходят целыми днями, — добавил разволновавшийся молодой человек, закуривая.
— Я первый раз только пришла, — осторожно напомнила я.
— Это вы в первый раз, — тут же отозвался молодой человек, — вчера заходили какие-то… в костюмах с «дипломатами», целую сумку жратвы принесли Осокиной, все про сына ее выспрашивали…
«Что-то никакой сумки я не видела у… Постойте, — вдруг ударило меня, — Гром ведь говорил, что никто, кроме меня, этим делом не занимается. Ни менты, ни… Вот так новости…»
— А откуда они приходили? — быстро спросила я. — Из какого ведомства?
— А хрен их знает, — ответил молодой человек, мигом помрачнев, — они со мной даже разговаривать не стали, гады… Сказали только, что из какого-то… опекунского совета. Я про такой и не слышал.
«Я тоже, — подумала я, — и вообще, сомневаюсь, существует ли такое ведомство».
Молодой человек поднял ведро, выплюнул туда второй окурок и, буркнув что-то на прощание, прошел мимо меня и скрылся за дверью, располагавшейся как раз напротив двери в квартиру Осокиной.
Я вышла на лестничную площадку и медленно начала спускаться вниз по лестнице.
«Что же мы имеем? — размышляла я. — Немного, надо сказать. Осокин тут явно не появлялся… Представляю, какой резонанс вызвало бы среди соседей его неожиданное возвращение. А с другой стороны — я получила важную информацию. Настолько важную, что сообщить ее Грому необходимо. Может быть, он что-то скажет мне о тех людях, что заходили к Осокиной».
* * *Он вошел в подъезд, поднялся по лестнице на нужный ему этаж, привычно повернулся к двери, нажал на кнопку звонка и услышал хорошо знакомую ему трель.
За дверью было тихо. Сергей терпеливо подождал несколько минут и снова позвонил.
Потом он звонил еще и еще, но дверь ему так никто и не открыл.
Сергей ударил кулаком по ребристой поверхности двери и только сейчас ощутил, что никакого живого тепла в квартире нет.
Он тряхнул головой и снова позвонил, хотя уже знал, что этот звонок бесполезен.
В квартире никого нет. Или… Мертвое тело не излучает живого тепла, которое мог почувствовать Сергей через дверь.
«Он ее убил, — шевельнулась в его голове мысль, — убил — и все… Как мавр Дездемону…»
Отчетливо качнулась перед его глазами перекошенная черная физиономия, и на белой подушке в окружении разбросанных темных волос — посиневшее лицо. И потянулась черная рука к длинному кинжалу, низко — по последней моде — висящему на бедре.
— Бред! — отшатнувшись от двери, прохрипел Сергей. — В квартире просто никого нет. Она ушла в магазин или… Или уехала куда-нибудь… Этот ее муж… как его… мог отправить ее от греха подальше… на Канарские острова, например…
Сергей закурил и поднялся на лестничную площадку на этаж выше. Там он закрыл глаза и опустил голову, совершенно исчезнув в клубах синего дыма.
Через полчаса, выкурив несколько сигарет подряд, он немного успокоился.
«Подожду, — решил он, — идти мне все равно некуда. А если… Сколько понадобится, столько и буду ждать. Хоть год. А как дождусь… Мне бы только увидеть ее. И она пойдет вместе со мной. Пусть это нечестно, но когда все успокоится, тогда… я со своими способностями могу дать ей гораздо больше, чем этот бандит. Только пусть пойдет со мной. Пусть сначала не по своей воле, но потом… Она же любила меня раньше, значит, сможет полюбить снова. И ничего страшного нет в том, что я использую свою силу внушения, чтобы увести ее. Она ведь считает, что я ничего не могу ей дать и потому не уходит, она даже боится меня. Она и раньше немного побаивалась моих фокусов — как она называла мои… сверхспособности, но теперь она поймет, что я многое могу… Я просто помогу ей понять. Эти кретины из ФСБ, сами того не зная, своими дурацкими упражнениями и опытами разбудили во мне силы гораздо большие, чем… чем раньше у меня были. Спасибо им. Наверное, кого-нибудь уже пустили по моему следу…»
