Евгений Сухов - Бандитская губерния
— Именно так, — успел вставить фразу в сделанную Воловцовым паузу околоточный надзиратель.
— Ну, и как вы это себе представляете? Старушка Кокошина ложится на пол, разглаживает юбку, чтобы было все пристойно и аккуратно, потом обливается керосином и зажигается? И лежит неподвижно, стиснув от боли зубы и боясь пошевелиться, дабы не испортить свой облик и не помять юбку? Но это же абсурд!
— Да-а, что-то тут не та-а-ак, — глубокомысленно протянул городовой, став после ответа Воловцову явным его союзником.
— Ты еще тут будешь свои заключения строить, — едва не прошипел Петухов, не собирающийся сдаваться.
— Виноват! — вытянулся городовой.
— Допустим… Только допустим, что вы правы: здесь было совершено преступление, — стараясь быть уверенным и спокойным, произнес околоточный надзиратель. — Но как преступник вошел к старухе? Ведь все в один голос твердят, что она никому из незнакомых ей людей дверей никогда не открывает. И главное, как он вышел, если окна были наглухо затворены, а дверь закрыта изнутри?
— А вот это хороший вопрос, — уже примирительным тоном произнес Иван Федорович. — Знаете, у меня недавно было дело, когда вот так же труп находился в запертой комнате, окна не открывались, а преступление было явно налицо: от сильного удара кастетом имелась рана на голове, были следы удушения и похищение денег и дорогого товара. Потом оказалось, что вторая дверь, которая вела из комнаты убиенного в комнату хозяев, наглухо, как поначалу казалось, забитая гвоздями, не так уж и крепко забита. И при достаточно сильном нажатии на нее в двери образовывалась щель, куда после свершения преступного деяния и пролез преступник. Может, и здесь есть какой-нибудь нюанс?
— Ну, здесь, положим, никакой второй двери, как видите, нет, — развел руками Петухов. — Окно разбил городовой Еременко, поскольку в комнате стоял дым несусветный, и нельзя было дышать. Какие тут, простите, могут быть… нюансы?
— Видите ли, нюансы могут быть в любом деле, — наставительным тоном ответил Воловцов. — Вы должны бы это знать не хуже меня… Да, кстати, а вы не выяснили, не пропало ли чего из вещей старушки? Деньги, украшения, предметы быта…
— А как это узнать, если она никого к себе не пускала? — отозвался на вопрос Воловцова городовой Еременко, поскольку околоточный надзиратель промолчал.
— Но у нее есть сын, — заметил Иван Федорович.
— Откуда вы знаете? — удивился Еременко.
— Знаю. Его-то она к себе пускала, надо полагать. Он наверняка может определить, не пропало ли чего из вещей его матушки. И если что-либо пропало, то совершение преступления неизвестным покуда нам лицом, несомненно, имеет место быть, не так ли, господа?
— Сына Кокошиной мы, конечно, вызовем, — согласился Петухов, — телеграммой. И ваши доводы, господин судебный следователь, вполне убедительны. И все же, сударь, позвольте мне остаться при своем мнении. Я уверен, что это несчастный случай. Нет никаких мотивов ее убивать. Жила она бедно, в роскоши не купалась. Да и какие деньги могут быть у таких старух? Разве что оплата за наем комнат в ее доме?
— Не скажи-ите, господин околоточный надзиратель, — протянул Иван Федорович, категорически не согласный и с этим утверждением Петухова. — У таких вот «божьих одуванчиков» как раз и имеется заветная кубышка со златом-серебром. Только они об этом не кричат на каждом углу, а хранят свои сбережения в строжайшей тайне, никому не показывая и, уж конечно, никого к этой кубышке не допуская…
— До приезда ее сына мы не можем утверждать этого наверняка, — покачал головой Петухов.
— Вот тут я решительно и полностью согласен с вами, — произнес Воловцов вполне искренне.
— А знаете что? — Околоточный даже слегка порозовел от пришедшей вдруг в его голову дерзкой мысли. — Я готов заключить с вами пари, что судебный врач, который, очевидно, скоро прибудет, не найдет никаких телесных повреждений на теле Кокошиной, которые могли бы привести к смерти, после чего, как вы полагаете, ее облили керосином и подожгли. Более того, он будет констатировать в своем медицинском заключении, что смерть произошла от ожогов, не совместимых с жизнью. Вы как? — задорно посмотрел он на Ивана Федоровича. — Принимаете мое предложение?
— Принимаю! — ответил Воловцов, и они пожали друг другу руки. — Ладно, господа, небось дворник Ефимка и жиличка Квасникова заждались нас. Кстати, а почему дворника все зовут Ефимка? Он что, мальчик совсем?
— Да нет… ему, чай, восемнадцать уже стукнуло. Просто я же вам говорил, что он, таво, — и городовой сделал неопределенный жест рукой.
— Ладно, поглядим… — кивнул Иван Федорович. — Давайте с него и начнем…
Они прошли на кухню, где дожидались полицейского дознания Ефимка и жиличка из флигеля Наталья. Ефимка был безмятежен. Нежный розовый румянец покрывал его пухловатые щеки. Наталья, напротив, сидела хмурая и нервически перебирала пальцами подол короткого передника.
— Здравствуйте, — поздоровался со свидетелями Воловцов. — Вы — Наталья Квасникова? — спросил он девушку.
— Да. — Она подняла на Ивана Федоровича печальные глаза и встала.
— Пройдите, пожалуйста, с господином городовым в коридор, — сказал ей Воловцов. — Мы сначала побеседуем с господином дворником, а затем с вами. Не возражаете?
— Нет, — удивленная таким обходительным отношением незнакомого мужчины в рубахе навыпуск и плисовых штанах, заправленных в сапоги, ответила Наталья.
— Вот и славно. Городовой, проводите барышню…
Квасникова послушно вышла из кухни. Следом за ней вышел городовой. Когда двери за ними закрылись, Наталья спросила:
— Это кто?
На что городовой Еременко закатил глаза и серьезно ответил:
— У-у, не спрашивай. Господин судебный следователь. Из самой Москвы будет…
Воловцов присел в уголок, предоставив Петухову сесть за стол, и предложил:
— Прошу вас, начинайте…
Околоточный надзиратель, уже понявший, что он тут не главный, кивнул головой и, жестом указав Ефимке сесть на стул, что стоял против стола, достал из кожаной планшетки бумагу и карандаш.
— Итак, производится дознание дворника дома покойной ныне Марьи Степановны Кокошиной, — официальным тоном произнес он, что было правильно, поскольку настраивало допрашиваемого не на дружескую беседу, но на ответственный и серьезный разговор, имеющий важные последствия. — Ваше полное имя-отчество-фамилия?
— Ефимкой меня зовут, — ответил дворник.
— Это имя, — терпеливо произнес Петухов. — А как зовут вашего отца?
— У меня нет отца, — шмыгнул носом Ефимка, и глаза его наполнились слезами. — Помер он.
— Хорошо. Как…
— Чего ж хорошего, коли помер-то? — посмотрел на околоточного надзирателя Ефимка глазами теленка. — Жа-алко же…
— Я понимаю, что жалко, — сказал Петухов. — Но ничего не поделаешь — люди умирают.
— А как умер ваш батюшка? — подал голос из своего угла Воловцов.
— Его лесами задавило, когда он церкву щукатурил, — оглянулся на него Ефимка. — В позапрошлом годе. А мамка еще раньше умерла… Сирота я.
— А как звали вашего батюшку? — спросил, в свою очередь, околоточный надзиратель.
— Афо-о-оней, — протянул Ефимка. — Он хороший был. До-обрый…
— А фамилия твоя как?
— Кологривовы мы.
— Ясно, — кивнул Петухов. — Итак, Ефим Афанасьевич, что вы можете нам рассказать по поводу сегодняшнего инцидента?
— Чево? — сморгнул Ефимка, подавшись чуток вперед.
— Что случилось сегодня утром, расскажи нам, пожалуйста, — мягко поправил околоточного Воловцов.
— Чо случилось… — Ефимка задумался. — Ну, встал я, как обычно, в пять часов. Служба у меня такая, в пять часов вставать. Взял метлу, совок, ведро. А потом чую — дымом пахнет…
— А где вы спали? — спросил Иван Федорович.
— У себя на фатере спал, — немного удивленно ответил Ефимка.
— А где ваша фатера?
— Под лестницей. Там комнатка такая, с одним окошечком в сени, но теплая и поместительная: там и кровать имеется, и тумбочка, и вешалка. Барыня меня туда, стало быть, определила, когда в дворники взяла. Добрая она была, барыня-то наша…
— Итак, вы почувствовали запах дыма, — вернул разговор в нужное ему русло околоточный Петухов.
— Почувствовал, — кивнул Ефимка.
— Откуда пахло дымом?
— Сверху. Из покоев хозяйки.
— И что ты сделал, когда почувствовал дым? — не забывал записывать в протокол дознания вопросы и ответы Петухов.
— Поднялся на кухню, — ответил дворник.
— И что дальше?
— Принюхался…
— Ну, и…
— Потом прошел к двери фатеры хозяйки. Увидел, что из-под двери дым сочится… — и Ефимка замолчал.
— Ну, чего молчишь? — раздраженно произнес околоточный надзиратель. — Увидел дым из-под двери, что дальше-то?
