Анна Малышева - Тело в шляпе
— Как?! — Марину душило отвращение. Она даже почувствовала запах тухлятины.
— "Как" не знаю, — сказала женщина, — зато знаю где. В квартире у Кусяшкина.
И повесила трубку.
Люся не склонна была драматизировать ситуацию. Сказала: "Лучше, что это случилось сейчас. Покажи себя, пусть знает, что с тобой эти штучки не пройдут. Он же любит тебя, просто старые связи…"
— Люсь, а может, это неправда? Ведь бывают же такие злобные люди, которые специально наговаривают.
— Вот поезжай и проверь, — велела Люся, — а если и вправду женщина, не хлопай дверью, не вздумай говорить, что "между нами все кончено", наоборот, устрой хорошенький разнос.
— Нет, не поеду. — Марина расплакалась. — Я не хочу этого видеть.
— Тогда поеду я, — пригрозила Люся. Марина прекрасно понимала, что такое «разнос» в Люсином понимании — это неприлично, отвратительно, и Рома может подумать, что это Марина послала Люсю на карательную операцию. Пришлось брать карательную акцию на себя:
— Не надо, я сама.
Марина воспринимала Рому как своеобразную компенсацию за ту ужасную историю с Иваном и его женой. Рома, слава Богу, не женат, и детей у него, слава Богу, нет. Поэтому ничего похожего у них произойти не может. Все полтора года их романа она была почти счастлива, во всяком случае — довольна. Стыдно признаться, но ей было приятно, что Ивана ее роман с Ромой все эти месяцы держит в Напряжении. Она не хотела ему мстить, но и радовать его у нее поводов не было. Пусть видит, что ей хорошо, что ее любят и, между прочим, хотят на ней жениться.
После того как Рома сделал ей предложение, Марина успокоилась окончательно. Честно говоря, если бы Иван не переживал столь остро ее предстоящее замужество, ей бы не хотелось замуж так сильно. Внимание Ивана к ее личной жизни придавало всему происходящему особый вкус. Она никогда бы не призналась в этом даже себе самой, но ее отношения с Ромой были как бы продолжением ее отношений с Иваном. Или, точнее, выяснением отношений, затянувшимся на два года.
Когда Рома впервые ее поцеловал, Марине стало жутко — как похоже! Но она довольно быстро убедилась, что они совсем разные. Оставалось только научиться ценить в Роме то, что отличало его от Ивана. На Рому отныне возлагалась важнейшая миссия — затмить Ивана и убедить Марину, что "все к лучшему". Надо отдать Гарце-ву должное — он старался, и Марина была благодарна ему за это.
Правда, она очень боялась, что и ее новая и счастливая любовная история может неожиданно, по какой-то подлой причине, оборваться. Правильно говорят, если чего-то очень сильно боишься, оно обязательно случится.
Любовное свидание Ромы с "кем-то там" рушило всю столь тщательно выстроенную конструкцию. Как же так? Получается, ее опять обманули? И как правильнее себя вести? Отказаться от Ромы и снова остаться одной? Да что там одной, это бы ладно, — обманутой, вот что ужасно. Опять обманутой. И как наверняка будет торжествовать Иван, и что он ей скажет? Нет, не торжествовать, это она напраслину на него возводит. Жалеть! А этого допустить никак нельзя.
Не надо суетиться, не надо принимать поспешных эмоциональных решений. Надо вести себя правильно. А для этого нужно во всем разобраться. Если звонившая женщина сказала правду, придется хлопнуть дверью, что бы Люся ни говорила. Но как не хочется, чтобы это оказалось правдой.
Марина, как в тумане, доехала до Роминого дома, почти ничего не видя вокруг, поднялась на лифте и никак не среагировала на то, что на лестничной клетке, почти рядом с той самой квартирой, она не одна. Будь Марина поспокойней, ее бы эта встреча удивила. Во всяком случае, приятных ассоциаций не вызвала бы. А так Марина, скользнув равнодушным взглядом, вяло поздоровалась и скорей туда, в квартиру, посмотреть: правда — неправда?
Дверь в квартиру была не заперта. Марина вошла тихо — естественно, если ставится цель застукать собственного жениха, изменяющего тебе накануне свадьбы, не стоит врываться с криками и шумом. Тихо войти и тихо же во всем убедиться. Но в квартире никого не было. Обойдя все помещения и никого не встретив, Марина вздохнула с облегчением. Слава богу, все неправда. Нет ни Ромы, ни его любовницы. Хотя… Почему не закрыта дверь? Рома должен быть где-то здесь — у подъезда стоит его машина. Может быть, вышел к соседям? В любом случае все в порядке. Не пошел же он к соседям с девушкой. И как теперь быть — уйти или остаться? Если остаться. Роме это может не понравиться, он же не звал ее сюда.
Шум внизу, крики, взвизги сирены "Скорой помощи" прервали ее раздумья, и на балкон она вышла просто из любопытства. Первым желанием, когда она посмотрела вниз, было броситься туда, к нему, но ноги стали ватными, перестали ее слушаться, а через несколько мгновений ее сознание помутилось, и Марина уже не понимала, где она, что с ней и кто она такая.
Глава 6. РОМАН
Знаете ли вы, что значит быть ребенком из учительской семьи?
Роман знал это очень хорошо. Его мать была не просто учителем, но и завучем, и твердо знала, как нужно воспитывать детей, чего они хотят, к чему стремятся и что для них лучше. Отец — тихий, спокойный человек, служащий в военкомате — был чистым подкаблучником и в процессе воспитания единственного сына участия не принимал. Не потому, что не хотел, а потому, что в семье, слава богу, был «специалист», имеющий на воспитательскую деятельность лицензию, то есть диплом педагогического вуза.
Было бы преувеличением утверждать, что Рома страдал от материнского деспотизма, нет: он к нему неплохо приспособился. Для спокойной жизни всего-то и надо было — маме не противоречить и соблюдать ее требования. В разговорах с посторонними она почему-то называла его «парнем»: "парень не лишен способностей", "парень старается", "парень делает успехи", "парень чистит зубы перед сном". Но похвастаться тем, что парень проявляет инициативу, мать не могла. Поэтому она самолично пристроила его на пионерскую работу — "пусть учится руководить людьми". Он научился. Более того, предался общественной деятельности с пылом. Причина была простой: ему просто понравилось в пионерском штабе. Оказалось, что ему раньше не хватало внимания, заботы и задушевных разговоров.
К тому же пионерские девушки столь щедро одаривали его своим вниманием, что Рома преисполнился почти манией мужского величия.
— В этом месяце, — рассказывал тринадцатилетний Рома отцу, — в меня влюблены Настя, Зина, Катя и Вера. По-моему, неплохо, а? Как ты считаешь?
— Для тебя количество, что ли, важно? — спрашивал отец.
— Нет, пап, ты представь: у нас всего девять девчонок, и четверо меня любят.
Отец, отлученный от процесса воспитания, только вздыхал и пожимал плечами. Может, так и надо? Как времена изменились.
Потом, в старших классах, начались романы. Их было много, собственно, ровно столько, сколько девушек предавались активной общественной работе вместе с Ромой. Нужно было просто выбрать ту, которая сегодня нравилась больше. Одноклассниц Рома не трогал, и не по идейным соображениям, не из-за их общественной пассивности, а потому что однажды сильно обжегся на интересе к ним. Пятеро его одноклассников измолотили его со страшной силой, приревновав соответственно к пятерым же одноклассницам. Самое обидное, что Роме можно было инкриминировать только одну из них, на остальных четырех он даже не взглянул. Правда, после избиения, точнее, после того как раны зажили и синяки рассосались, Рома по-своему отомстил обидчикам и по очереди совратил их подружек, после чего начисто утратил интерес как к ним, так и ко всем остальным «вольным» девушкам, не занятым постоянной комсомольской работой.
Девушки из штаба не обижались на Рому за непостоянство. Как же можно, ведь он такой замечательный и всеобщий любимчик? Единственная женщина, которая имела на него особые права, как говорили в штабе — абонемент, была Люся Морозова. Он был с нею тогда, когда ОНА этого хотела, и столько, сколько ОНА считала нужным. Надо отдать Люсе должное, она своим правом на Рому не злоупотребляла и монополизировать Рому не стремилась, за что все остальные представительницы прекрасного пола были ей благодарны. Постепенно дошлo до того, что девушки из штаба стали просить у Люси разрешение на романчик с Ромой. Она разрешала, но не всем. Положительную визу получали только те, кто, с Люсиной точки зрения, вел себя достойно. И Рома обрел статус награды, поощрения за хорошее поведение, за что и получил кличку "Переходящий кубок". Со временем первое слово отвалилось и забылось, а от «кубка» остался только первый слог.
К имени Куб Рома привык быстро. Новые люди, которые появлялись в штабе, глядя на худосочного Рому, удивлялись: странная кличка, она больше подошла бы человеку упитанному и накачанному. Им объясняли: это производное от «кубок». "Пьет, что ли, много?" — спрашивали новички.
