Роберт Уилсон - Севильский слепец
— Кто?
— Прокурор.
— Полагаю, это не…
— Встречалась?
— Нет.
— Это тяжело, — сказала она, — по-моему, это гораздо тяжелее.
— Что? — спросил он, злясь на себя за то, что попался на ее удочку.
— Быть брошенным женой, потому что ей лучше вообще ни с кем, чем с тобой.
Ее слова вонзились в него, как добела раскаленная игла. Он медленно поднял голову.
Сеньора Хименес обводила взглядом комнату, как будто попала сюда первый раз в жизни.
— Вы знали, что ваш муж принимает «Виагру»? — спросил он.
— Да.
— А его врач знал?
— Полагаю, что да.
— Вам, наверно, известно, какой это риск для мужчины за семьдесят.
— Он был здоров как бык.
— Но он сбросил вес.
— По предписанию врача. Холестерол.
— Он должен был очень следить за питанием.
— Это я следила за его питанием, старший инспектор.
— Но как ресторатору, при таком обилии всякой еды…
— Весь штат ресторанов нанимается и управляется мной, — сказала она. — Работников предупреждали, что всякий, кто даст ему хоть одну лишнюю крошку, будет без промедления уволен.
— И со многими пришлось расстаться?
— Они севильцы, старший инспектор, а севильцы, как вам, возможно, известно, редко принимают что-либо всерьез. Мы лишились троих, прежде чем до них дошло, что это не шутки.
— Я сам, между прочим, севилец.
— Значит, вы долго жили за границей, раз так… посерьезнели.
— Я двенадцать лет проработал в Барселоне и по четыре года в Сарагосе и Мадриде, прежде чем вернулся в Севилью.
— Это похоже на понижение.
— Отец заболел, и я попросил перевести меня сюда, чтобы быть поближе к нему.
— Он поправился?
— Нет. Он не дожил до нового тысячелетия.
— И все-таки мы уже встречались с вами раньше, старший инспектор, — сказала она, смяв окурок.
— Ну, значит, я не помню.
— На похоронах вашего отца, — напомнила она. — Ведь ваш отец Франсиско Фалькон?
— До сих пор вам в это не верилось, — заметил он и подумал: посмотрим, как ты теперь запоешь.
— Это его вы искали на фотографиях? — спросила она. Он кивнул. — Не стоило трудиться. Он не принадлежал к тому кругу, в котором вращался мой муж. Он никогда не посещал ресторанов. Сомневаюсь, чтобы они вообще были знакомы. Я пошла на его похороны, потому что я знала его. У меня есть три его картины.
Он представил себе отца в обществе Консуэло Хименес. Отцу нравились привлекательные женщины, особенно если они покупали его дурацкие художества… но эта? Возможно, именно такая и могла бы заинтересовать старика. Эффектная, малость безвкусная франтиха с острым, как бритва, языком и превосходно развитой интуицией. Обычные покупатели его картин всегда старались сказать о них что-нибудь «умное», хотя умного в них ничего не было. Консуэло Хименес повела бы себя иначе. Она не стала бы умничать перед отцом: возможно, высказала бы какое-то непосредственное суждение или даже попыталась описать свое впечатление, на что большинство поклонников, ослепленных лучами его грандиозной славы, никогда не отважилось бы. Да. Отцу бы это понравилось. Несомненно.
— Итак, вы участвуете во всех делах вашего мужа? — спросил он.
— А что стало с его домом на улице Байлен?
— Там сейчас живу я, — ответил он. — Вам, вероятно, известно, были ли у вашего мужа враги.
— В одиночестве?
— Так же, как и он, — сказал Фалькон. — Ваш муж… должно быть, он поднимался наверх по головам людей. Есть ли в числе таковых кто-то, кто мог бы?..
— Да, «в числе таковых» многие порадуются его смерти, особенно те, кого он подкупал и кто теперь освободился от необходимости выполнять свои обязательства.
Она насмешливо указала пальцем на тот раздел фотогалереи, где были представлены функционеры.
— Если вам что-то известно… это очень поможет.
— Не воспринимайте мои слова всерьез. Я шучу, — сказала она. — Если там и давались взятки, я не была в курсе. Я занималась ресторанами. Я отделывала интерьеры. Я придумывала цветочные композиции. Я следила за тем, чтобы на кухню поступали продукты исключительно высшего качества. Но, даже не зная моего мужа, вы, наверно, догадываетесь, что я в глаза не видела ни единой песеты живых денег и не контактировала с теми властями, законными или противозаконными, которые давали Раулю разрешения на строительство, лицензии и гарантии того, что не возникнет никаких… непредвиденных осложнений.
— Значит, вполне возможно, что…
— Очень маловероятно, старший инспектор. Если в том департаменте запахнет жареным, вонь быстро дойдет до ресторанов, но я не чувствовала дурного запаха.
Фалькон решил, что нечего ему больше цацкаться с этой женщиной. Пора ей наконец понять, что здесь произошло. Пора перестать воспринимать случившееся как очередную новость из хроники происшествий, не имеющую к ней ни малейшего касательства. Пора взглянуть правде в глаза.
— В данный момент тело вашего мужа находится на вскрытии. В надлежащее время нам придется поехать в Институт судебной медицины для опознания. Там вы самолично убедитесь, что убийство вашего мужа совершено необычным способом, самым необычным из всех, какие встречались в моей практике.
— Я видела кусочек шедевра, отснятого убийцей, старший инспектор. Чтобы таким вот образом шпионить за семьей, надо быть здорово сдвинутым.
— Войдя в комнату, вы, возможно, застали несколько заключительных кадров этого самого фильма, но, скорее всего, не разобрали, что там было, — сказал он. — Ваш муж прошлой ночью развлекался здесь с проституткой. Убийца это запечатлел. Мы полагаем, что он пробрался в квартиру намного раньше, примерно в обеденное время, воспользовавшись для этого подъемником транспортной компании, спрятался тут и ждал.
Зрачки ее расширились. Она выхватила из пачки сигарету, закурила и прижала пальцы ко лбу.
— Я была тут вчера днем вместе с детьми, прежде чем уехать в отель «Колумб», — проговорила она, уже нервно ходя взад-вперед вдоль стола.
— Мы обнаружили вашего мужа на таком же вот кресле, — сказал Фалькон, не сводя с нее глаз. — Его запястья, лодыжки и голова были прикручены к креслу проводом. Он был без носков. Убийца использовал их как кляп. Его принуждали смотреть на экран, на котором воспроизводилось что-то настолько ужасное, что он сопротивлялся изо всех сил, лишь бы этого не видеть.
Договорив, он вдруг сообразил, что это только половина правды. Экранный ужас, вероятно, стал толчком для пробуждения ужаса реального. Но до настоящих конвульсий Рауля Хименеса довело мучительное осознание того, что маньяк отрезал ему веки. Тогда он, должно быть, понял, что терять больше нечего, и рвался, как пес с цепи, пока не отказало сердце.
— А что же такое ему показывали? — в замешательстве спросила она. — Я не видела всего…
— То, что видели вы, конечно, ужасно в личном плане. Узнать, что за вами шпионили, гадко, но не настолько, чтобы вы стали биться, калеча себя, лишь бы не смотреть.
Она села в кресло, не откидываясь на спинку, сдвинув колени, как прилежная школьница. Потом согнулась и сжала руками голени, группируясь.
— Не знаю что и думать, — проговорила она. — Ничего подобного и вообразить не могу.
— Я тоже, — сказал Фалькон.
Она затянулась и резко, будто с отвращением, выдохнула дым. Фалькон наблюдал за ней, стараясь уловить хотя бы малейший намек на притворство.
— Что думать, просто не знаю, — повторила она.
— А вам придется подумать, донья Консуэло. Вы должны восстановить в памяти буквально каждую минуту, проведенную с Раулем Хименесом, плюс все, что вам известно о его жизни до встречи с вами, и рассказать это… мне, и тогда мы вместе, возможно, сумеем найти маленькую трещину…
— Маленькую трещину?
Фалькон вдруг встал в тупик. О какой трещине он говорил? О расселине. О выходе. Но куда?
— Ну да, что-то такое, что прольет свет, — ответил он. — Именно так, прольет свет.
— На что?
— На то, чего боялся ваш муж, — сказал Фалькон, окончательно сбившись.
— Ему нечего было бояться. В его жизни не было ничего пугающего.
Фалькон попытался собраться с мыслями. К чему он вел? При чем тут страх? Что ему поведает страх этого человека?
— Ваш муж имел специфические… вкусы, — сказал Фалькон, тыкая пальцем в пачку «Сельтас». — Сейчас мы находимся в одном из самых престижных домов в Севилье, вернее считавшемся таковым пятнадцать лет назад…
— Тогда он и купил эту квартиру, — подхватила она. — Но мне никогда здесь не нравилось.
— А куда вы переехали?
— В Гелиополис.
— Тоже шикарное место, — заметил Фалькон. — Он владелец четырех самых популярных ресторанов в Севилье, куда приходят богатые, влиятельные и знаменитые. Но при этом… «Сельтас», которые он курил, отламывая фильтры. При этом… дешевые проститутки, которых он снимал вблизи Аламеды.
