Анна Данилова - Две линии судьбы. Когда остановится сердце (сборник)
— Они обе — страшные аккуратистки. Вот как ни заглянешь к ним, за солью, там, или за картофелиной… У меня однажды такое было. Собралась приготовить винегрет, а картошки нет. Все есть. И капуста, и свекла, и соленые огурцы…
Лиза подавила зевок.
— Словом, когда я бывала у них, всегда замечала, какая кругом чистота, все аккуратно сложено, нигде ни пылинки… Я-то сама, надо сказать, не такая. Да, у меня тоже все чисто, но как-то раскидано, что ли… Дочка говорит, что я — росомаха.
Люба, вдруг осознав, что излишне затянула прелюдию, внезапно смолкла и как-то странно посмотрела на Лизу.
— Я понимаю: слушая меня, вам может показаться, что все это — несущественно и что об этом вообще не стоит говорить. Но вчера вечером я позвонила к ним, чтобы попросить два яйца для омлета. Пошла ранняя клубника, и я решила приготовить любимое блюдо моей дочери — омлет с клубникой. Но у меня было всего два яйца. Но чтобы омлет получился попышнее…
— И что? — перебила ее Лиза, с трудом сдерживаясь, чтобы не нагрубить. Но как можно нагрубить человеку, чьи пирожные ты ешь?
— Да то, что я долго звонила, а был поздний вечер… Словом, кто-то из них уж точно должен был находиться дома. Понимаете, повсюду грабят квартиры, вот и в нашем подъезде не так давно тоже ограбили — сразу две. Знаете, говорят, что приходили две женщины-гипнотизерши… Смотрят они вам прямо в глаза и говорят: отдайте свои сережки и кольца, принесите все свои деньги… И люди им все отдают. Можно сказать, добровольно. Так вот. Это я к тому, что квартира у Сони — богатая. Она ведь раньше с бабкой своей жила. Очень достойная была женщина. И эта бабка оставила ей хорошую такую обстановку, хрусталь, опять же… Словом, там есть что брать. И поэтому, быть может, Соня приютила эту Валентину, чтобы та сторожила квартиру.
— Постойте… Откуда вы знаете, что она ее приютила?
— В том-то и дело, что я не знаю. Но, будь она ее родственницей, разве стала бы Сонечка так бессовестно ее эксплуатировать? К тому же нормальный человек пошел бы работать, правда? А эта сидела дома, все готовила да пылесосила…
— Скажите, Люба, что произошло?
— Когда я вчера заглянула к ним, дверь была приоткрыта. Я заглянула и позвала — мол, эй, куда вы подевались? Мне и нужно-то было всего два яйца, я же говорю вам…
— И что?
— Да то, что в доме все перевернуто! Вернее, не то что перевернуто, но — беспорядок. А это — ненормально. Для кого-то, может, и нормально, да только не для Сонечки с Валентиной. И это бросается в глаза.
— И что? Вы вызвали милицию?
— Зачем? — удивилась Люба, и Лиза отметила про себя, как же жирно блестит ее маленький аккуратный носик. Словно она его время от времени смазывает душистым масляным кремом для пирожных. — Мало ли куда люди отлучились? Может, в магазин за хлебом вышли…
— Так вы же сами говорите, что кто-нибудь из них постоянно находится дома.
— Понимаете, я боюсь туда заходить одна. Говорю же, квартира — богатая. Если пропадет что — на меня потом все свалят. Да и милицию я тоже не вызывала — побоялась, что меня по судам затаскают. А у меня работа посменная. И Катька моя не станет пахать по две смены, поставит вопрос о моем увольнении, и ей начальство пойдет навстречу, потому что они — дальняя родня…
— Люба, дорогая, чего вы хотите от меня?
— Чтобы мы вместе с вами зашли туда и чтобы я убедилась, что все в порядке. Я сегодня целую ночь не спала!
— Муж у вас есть?
— Он в командировке, как назло.
— А дочь?
— У нее экзамены, я не хочу ее травмировать.
— Вы считаете, что с этой квартирой… не все в порядке?
— Ну да!
— Это далеко отсюда? — Лиза и сама удивилась своему вопросу. Как так могло случиться, что ее грустные размышления о возможном местонахождении Глафиры были прерваны профессиональным зудом — на самом деле, что же там произошло? Теперь, после того как Люба поделилась с ней своими наблюдениями, ей и самой показалось подозрительным, что люди, помешанные на чистоте и порядке, пренебрегли своими принципами и все разбросали. Только нечто необычное могло спровоцировать их на подобные действия. Какое-нибудь форс-мажорное обстоятельство. Вот только непонятно, почему же все-таки Люба не обратилась за помощью к участковому? Объяснила бы ему по-человечески… Хотя участковый — лицо официальное. И если Люба так осторожничает или скорее даже трусит, то, конечно, ее желание обратиться к знакомой симпатичной женщине, Глафире, большой любительнице пирожных, работающей у профессионального адвоката, вполне можно понять.
Возможно, подсознательно желая отвлечься от тяжких раздумий и чувствуя свое полное бессилие в решении проблемы, связанной с пропажей Глаши, Лиза согласилась проехать с ароматной продавщицей пирожных до ее дома.
Они вышли из конторы, Лиза тщательно заперла дверь и даже позвонила в охранное агентство (вот уж, действительно, чрезмерная осторожность, если учесть, что уже пропало самое ценное в офисе — Глафира), после чего они с Любой сели в немного вульгарный в своей кричащей роскоши «Крайслер» («Глаша, это моя любимая игрушка!»), который Лиза от радости этого приобретения и переполнявшей ее нежности и гордости окрестила «Хидклифом», и покатили по влажным после дождя улицам в сторону набережной.
5. Май 2009 г. Соня
Она и сама не могла понять, как могло случиться, что она восприняла появившуюся в ее доме Валентину с радостью. Причем с искренней радостью. Прежде окруженная лишь чужими людьми, она вдруг увидела в лице тетки единственного близкого ей человека.
Довольно простая в общении, некрасивая, но ужасно добрая, Валентина оказалась, к счастью, невероятно чистоплотной женщиной. Все, к чему прикасались ее натруженные сильные руки, начинало блестеть, сверкать чистотой. «Это у нас наследственное — чистота», — любила повторять про себя Соня, с каким-то приятным трепетом глядя на то, как Валентина насухо вытирает тарелки и складывает их в шкаф или вычищает до блеска кафельные плитки в ванной комнате.
По словам Валентины выходило, что она — инвалид (после пожара в каком-то санатории у нее обгорело лицо, оказались повреждены сухожилия на кистях рук и открылись какие-то многочисленные хронические внутренние болезни), но работать может. Приехала к племяннице из далекого Сургута, чтобы не оставаться там одной.
«У меня есть деньги, я могу купить себе квартиру, — заявила она в первый же час пребывания в доме у племянницы. — Но это — не принципиально. Я могу отдать их тебе, чтобы ты вложила их в свое дело, а сама буду жить с тобой, помогать тебе. Я работы не боюсь. Буду вести все хозяйство».
Растроганная Соня сказала, что ничего вкладывать в ее дело не надо, у нее и так все идет хорошо, жаловаться грех. Посоветовала тетке держать деньги в банке и заниматься своим здоровьем.
Первый вечер как-то все расставил по своим местам. Соня угостила тетю ужином, после чего они долго пили чай с конфетами, рассказывали друг другу о чем-то важном, словом, пытались раскрыться и понравиться друг другу.
Валентина сидела за столом, раскрасневшаяся после горячей ванны, с тюрбаном из полотенца на голове, в красивом бархатном халате Сони, и была готова расплакаться от охватившей ее радости по поводу их встречи и такого душевного, теплого приема. Соня тоже испытала к приехавшей внезапно тете волну родственной нежности. Ей сразу захотелось сделать для тетки что-то хорошее…
Однако было еще что-то, мешавшее Соне окончательно расслабиться и найти покой в теплых теткиных объятиях. И это «что-то» требовало к себе внимания. Она должна была объясниться с Валентиной.
Они выпили по рюмке коньяку, и Соня, накрыв ладонью руку Валентины, сказала, краснея от жгучего стыда:
— Я помню… Я все помню. Ты приезжала сюда в прошлом году и пришла в мой магазин. Сказала, что ты моя родственница. Не знаю, что на меня тогда нашло, просто не знаю… Это потом, когда ты ушла и я поняла, что натворила, мне стало стыдно. Но я не знала, как совладать с собой. И все дело — не в тебе…
Она вдруг поняла, что именно поэтому, наверное, она и встретила свою тетку на этот раз так душевно — потому что чувствовала свою вину перед нею. Но Соня не могла не оценить и мужество самой тетки, рискнувшей приехать сюда, в незнакомый ей город, к своей непредсказуемой племяннице, после всего, что та наговорила ей тогда. Кажется, в тот раз Соня в довольно-таки грубой форме сказала ей, что родственников у нее нет и она просит тетю покинуть магазин.
Как раз в тот момент, когда она достигла определенных успехов в своем деле, когда ее магазины начали приносить хорошую прибыль, которая, однако, вместо того чтобы как-то успокоить Соню, наоборот, вызвала в ее душе новую волну депрессии, и появилась незнакомая ей женщина, представившаяся ее родственницей. Словно эта самая родственница только и ждала, что вот Соня разбогатеет и начнет раздавать свои деньги налево и направо.
