Анна Князева - Венецианское завещание
– Вы можете ответить на мой вопрос?
На смену любопытству пришло удивление, мужчина отвел глаза и, минуту помолчав, спросил:
– Насколько я понимаю, вы унаследовали этот документ?
– Да.
– Должен вас огорчить – это всего лишь копия.
– Я знаю.
– Нет-нет… Вы не поняли меня. Ксерокопия сделана не с подлинной купчей, а уже с ее копии.
– С чего вы это взяли? – растерялась Дайнека.
– А вот, взгляните-ка сюда… – Юрист достал из ящика стола лупу и приблизил ее к бумаге. – Здесь, в углу листа, едва заметные буквы, это факсимильное тиснение.
– В… а… р… гу… – медленно прочитала Дайнека, склонившись над документом.
– Мне встречалась подобная марка бумаги, ее часто использовали юристы дореволюционной России. «Невская фабрика братьев Варгушиных».
– Что это значит?
– Минуточку, я еще не договорил… – Он указал на другой край ксерокопии. – А вот здесь – уголок штампа, какие обычно использовали присяжные поверенные. Российские присяжные поверенные, – со значением уточнил юрист. – И, наконец, почти незаметные цифры. Это дата снятия копии. Видите? Третье февраля тысяча девятьсот семнадцатого года. Как раз перед самой революцией. Думаю, именно это досадное недоразумение, я имею в виду революцию, помешало вашим предкам своевременно вступить в права собственности.
– Вы хотите сказать…
– …что ксерокопия снята не с подлинника, а с копии купчей, которая выполнена в России в тысяча девятьсот семнадцатом году на бумаге, произведенной «Невской фабрикой братьев Варгушиных». Вот что я хочу сказать. И ничего больше.
– Значит…
– …а это значит… – юрист снова перебил ее, – что копия, которую вы унаследовали, не имеет никакой юридической силы. У вас нет никаких шансов. По чести сказать, я весьма скептически отношусь к подобного рода документам. Все это – дела давно минувших дней. Боюсь, ничем не смогу вам помочь. Сожалею…
Когда Дайнека оказалась на улице и услышала за спиной щелчок закрывающегося замка, она испытала странное облегчение.
В машине по дороге домой постаралась собрать воедино все, что произошло после смерти бабушки. В действительности дело не стоило и выеденного яйца. Немного приобрел Костик Мачульский, стащив документ.
От раздумий ее отвлек телефонный звонок.
– Дайнека!
Она узнала голос Вешкина.
– Номера пробил? Подожди, найду на чем записать…
– Машина числится в угоне, так что тю-тю твоя сумочка. Но звоню не за тем. Тамара что-то в архиве раскопала.
– Уже поздно…
– Она ждет тебя в вестибюле. Говорит – настоящая бомба!
Глава 11
Простите, что я сгубил вас
Освещение главного вестибюля было притушено, большинство сотрудников архива уже разошлись по домам. Тамара сидела на стуле рядом с вахтером. Увидев Дайнеку, подбежала и схватила ее за руку.
– Пойдем! Я тебе такое покажу… – Она обернулась к охраннику: – Петрович, мы ненадолго.
– Да по мне хоть до утра, – ответил тот.
Когда они поднялись наверх в уже знакомую темную комнату, Тамара куда-то вышла, а затем вернулась. В ее руках была синяя папка с веревочными завязками.
– Что это? – спросила Дайнека.
– Дело о самоубийстве Николая Михайловича Бережного. Я нашла его в архиве Главного жандармского управления. Там есть интересные документы, например протокол осмотра квартиры, рапорт следователя сыскного отделения и заключение судебной лаборатории.
Она положила папку на стол. Некогда белый лист, наклеенный на картон, был пропечатан черным словом «Дело». Ниже выцветшими чернилами выведено имя Николая Бережного.
Тамара вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь. Дайнека даже не заметила ее исчезновения. Она открыла папку…
Из первых страниц дела явствовало, что жандармским управлением было проведено дознание по обнаружению следов преступления.
Дайнека переворачивала листы с отчетами и протоколами. Некоторые документы лишь просматривала, другие тщательно перечитывала.
В протоколе осмотра квартиры нашла упоминание о том самом рояле «Блютнер», от которого остался один сертификат. На нем «при осмотре помещения были обнаружены следы оттисков кожных линий пальцев». Здесь же – фотография судебно-фотографической лаборатории. Снимок оказался удивительно хорошего качества: черный бок рояля с отпечатками пальцев и ладони… Дайнека разволновалась так, что невольно прослезилась. Перенесшись на сто лет назад, она очутилась в доме своих предков.
В верхнем правом углу фотографии виднелся край белой салфетки с цветочным орнаментом. Приглядевшись, она различила рисунок – розы.
На салфетке в рамке стоял портрет темноволосой женщины в меховой горжетке.
Вслед за тем ей попался рапорт на имя начальника сыскного отделения. В нем следователь по фамилии Жулебин писал:
В ходе дознания и в результате осмотра дома художника Бережного вскрылся целый роман, который в существенных чертах заключается в следующем. Будучи пансионером Петербургской Императорской Академии художеств, в 1898 году Николай Бережной отправился сначала в Вену, потом в Париж, Флоренцию и, наконец, в Венецию, где прожил около двух лет. С самого приезда своего в Венецию он сошелся близко с баронессой фон Эйнауди, Екатериной Алексеевной, женой венецианского аристократа, героя Итало-Абиссинской войны, отличившегося в битве при Адуа.
Несмотря на свою молодость, Николаю Бережному удалось завладеть если не сердцем, то, по крайней мере, интимным вниманием баронессы. Когда началось их сближение, неизвестно. В его архиве было найдено письмо, помеченное ноябрем 1901 года, от некой Натальи Петровны Мещерской, в котором она обвиняет Бережного в том, что он погубил Екатерину Алексеевну. Она прямо указывает на баронессу как на женщину, «игравшую цветами супружеской неверности, заставившую недоверчиво глядеть на всю прекрасную половину рода человеческого». «Вы убили душу Екатерины Алексеевны, – пишет Мещерская, – растерзали сердце, помрачили ее мозг – и все-таки вам мало: нужно еще и телу вред причинить!» Кроме страстных словесных обвинений, в том же письме Мещерская сообщает, что баронесса больна.
Родственники погибшего утверждают, что по получении этого письма Бережной был занят одною только мыслью, даже художества не шли на ум.
Свидетели рекомендовали погибшего как человека вспыльчивого, с неустойчивой психикой и способного на крайности.
Принимая во внимание тщательное медицинское освидетельствование тела Николая Бережного, вынесено решение о том, что это самоубийство, и дело следует закрыть в законном порядке.
Вместе с тем стоит отметить, что в показаниях дворника Феофанова фигурировал некий таинственный человек, одетый «по последней европейской моде», который побывал в доме Бережного незадолго до его самоубийства. Подтверждения тому не найдено, личность вышеупомянутого не установлена.
К сему прилагается предсмертная записка, адресованная баронессе Эйнауди.
Дайнека перелистнула рапорт.
Вот что написал Николай Бережной перед смертью:
1901 г. Декабря 19. Москва.
Ежели бы я не написал Вам, то, верно, сошел бы с ума. Стыжусь и каюсь только в одном, что уехал, не простившись и не повидавшись с вами. Повторяю и сейчас – я буду любить Вас вечно.
Никогда еще со мною не случалось такого, как в тот вечер, когда мы объяснились – Вы возражали, а я раздражался. Простите меня! Вспылив, я, кажется, поступил очень дурно.
Как Вы не можете понять простой вещи, что для любви не надобны ни логика, ни правда, а надобно просто любить…
Мне хотелось умереть, когда Вы прогнали меня прочь, хочется умереть и теперь. Надежды на счастье рухнули, не нужно мне жизни ни счастливой, ни несчастной.
Простите, что я сгубил Вас.
Я показался Вам не тем человеком.
А какой я на самом деле, это знаю только я и Бог.
Прощайте. Н. Бережной
Дайнека закрыла папку и вдруг заплакала.
Глава 12
Второе письмо
Автомобиль бесцельно колесил по темным московским улицам. Дайнека не спешила ехать домой.
Теперь она знала – история Николая Бережного и баронессы фон Эйнауди – это драма большой любви. И было грустно оттого, какую трагическую развязку она имела.
Одно непонятно: при чем здесь купчая и как она попала в Россию?
Так или иначе, Костику наверняка стало известно, что это только копия. Возможно, о существовании документа узнал еще кто-то, и этот человек мог ошибаться или не знать, что в руках Костика вовсе не оригинал.
«Так можно додуматься до чего угодно», – остановила себя Дайнека. Однако мысли о купчей не оставляли ее…
Если есть копия документа, то где-то существует оригинал. В семнадцатом году он находился в семейном архиве Бережных, но куда делся потом? Дайнека вспомнила слова пана Стани́слава:
