Войтек Стеклач - Современный чехословацкий детектив
— Не оправдывайтесь, — прервала его Алиса. — Считайте, что я не похожа на остальных, и спокойно говорите со мной о чем угодно.
— Хорошо, — обрадовался Калас. — Только обещайте, что не рассердитесь, даже если вам покажется, что я захожу слишком далеко.
— Обещаю, товарищ Калас. — В голосе Алисы на миг проскользнуло недоверие, и Калас понял, что оттягивать больше нельзя. Иначе он упустит все: и желание Алисы говорить с ним, и возможность что-нибудь узнать.
— Ну так вот… — начал он осторожно, как бы ощупью. — Только не подумайте, будто я лезу в ваши интимные тайны… Этого я себе никогда не позволю, но с вашего разрешения все же спрошу об одной, возможно, щекотливой вещи. Мне нужно, чтобы вы подтвердили, что знакомы с неким Любомиром Фляшкой и недавно были с ним вместе в Важниках.
Алиса Селецкая отхлебнула глоток кофе. Ответила непринужденно, весело, точно сомнения Каласа ее рассмешили.
— Я знаю Любомира Фляшку и была с ним в Важниках. Вам нужно назвать точную дату и час? Не нужно? Тогда я добавлю лишь, что шел жуткий дождь, и, если вы с Фляшкой уже говорили, он наверняка натрепал, что сперва я его соблазнила, а потом скрылась. — Молодая женщина самолюбиво усмехнулась. — Все было совсем не так, товарищ Калас! У Фляшки есть одна большая слабость. Он считает себя неотразимым! Мы немного выпили, и я… Сегодня трудно объяснить так, чтобы вы поверили. Просто мне захотелось над ним посмеяться. Он действовал мне на нервы. При иных обстоятельствах, поверьте, я бы так не поступила. Но все же ума не приложу, отчего это так вас интересует? Конечно, милиция имеет право задавать какие угодно вопросы, но ведь вы… Вы сказали, что уже на пенсии. Словом, не понимаю.
— Видите ли… — сказал Калас. — У милиции свои методы, они меня не интересуют. Сейчас уже нет. Еще раз повторяю, я работаю не для милиции. И пришел к вам, поскольку знаю, что в ту ночь, когда вы с Фляшкой были в Важниках, умер человек, и, по моему мнению, с его смертью не все в порядке.
Алиса Селецкая отозвалась не сразу. Допила кофе, отнесла чашку в умывальник, потом, прислонившись к столу и скрестив руки на груди, посмотрела на Каласа странно пустым взглядом — словно в лицо его уставились два мертвых радара. Так рыба глядит на вас из-за стекла аквариума, как бы пытаясь напугать. Затем сказала:
— Вы делаете ошибку, пан Калас, связывая мое имя со смертью этого человека. Повторяю: мне понятно, что милиция… — последующие слова она произнесла более высоким тоном, чем это принято при дружеской беседе, — и даже бывший работник милиции… обязаны проверить каждого, кто находился, как говорится, близ места преступления… Но я, и в этом вы не должны сомневаться, попала туда лишь по воле случая. Абсурдного случая, пан Калас!
Якуб Калас почувствовал, что в его собеседнице вскипает желчь, и решил отступить. Тактично, обдуманно.
— Простите меня, ради бога! Быть может, я плохо выразил свою мысль. Поверьте, мне было бы неприятно, если бы вы решили, что я пытаюсь втянуть вас в историю, о которой знаю только одно: Беньямину Крчу кто-то помог отправиться на тот свет. К сожалению, той ночью вы оказались поблизости от его дома. Мне точно известно, вы вошли во двор, а потом бесследно исчезли. Сами понимаете, такое всякого заставит призадуматься. Даже если бы там ничего не произошло. Просто из любопытства. Куда вы все-таки делись? Не испарились же!
— Ну конечно, не испарилась, — обиженно фыркнула молодая женщина. — Спряталась, вот и все! Не хотела, чтобы. этот бабник таскался за мной! Поняла, что совершила ошибку, и решила от него отделаться. Так поступила бы любая женщина, если бы к ней прицепился мужчина, ну нисколечко не симпатичный.
— Понимаю. — Якуб Калас принял объяснение Алисы. — Хотелось бы только уточнить, где именно вы спрятались.
— Разве это имеет отношение к смерти того человека? Или вы проверяете мое алиби?
— И то, и другое. Дело в том, что я знаю, как погиб Беньямин Крч. Он умер естественной смертью. Да будет вам известно, его никто не убил. Правда, кто-то помог ему сделать последний шаг к могиле. Его ударили по голове — не знаю за что. И сдается, именно вы могли бы мне сказать, что той ночью на самом деле произошло.
— «Что произошло»! Ничего не знаю, товарищ Калас, и для вашего удовольствия не стану выдумывать.
Якуб Калас улыбнулся — добродушно, виновато, как бы извиняясь.
— Вы на меня сердитесь. А зря. Ведь я вас ни в чем не подозреваю. Да и не в чем вас подозревать! Мне только нужно, чтобы вы подтвердили мое предположение.
— Боюсь, ничем не смогу вам помочь, если б и захотела, — сказала Алиса Селецкая.
Старшина пожал плечами, как человек, которому иного не остается.
— Даже такое заявление — уже больше, чем ничего. Но для вас оно может оказаться отягчающим обстоятельством…
Надо заметить, Алиса Селецкая первой потеряла самообладание. Она вспылила:
— Отягчающим обстоятельством? Помилуйте! Мне понятны старания милиции, но зачем так стараетесь вы?! Думаете, вам увеличат пенсию?
— Я стараюсь, потому как знаю о совершенном преступлении и уверен, что вы его покрываете.
Алиса выпрямилась. Теперь она стояла перед Каласом во всей своей красе. «Хороша девочка», — подумал старшина, и как-то тошно ему стало говорить с ней о таких неприятных вещах.
— Закончим этот мучительный разговор, — предложила, точнее, приказала Алиса Селецкая.
— Как угодно. Однако вы наверняка знаете, что есть человек, который в ту ночь видел достаточно, чтобы выступить в роли свидетеля. Ему известно, что там произошло. Не у Крча. В соседнем с ним доме. — Калас встал. — Спасибо за кофе. Надеюсь пригласить вас в ближайшее время в какое-нибудь модерновое кафе. Мое почтение!
Он вежливо поклонился. Забавлял ли его этот убогий театр? Нет, не забавлял. Алиса Селецкая вдруг улыбнулась и жестом пригласила его остаться. Калас не сразу понял причину мгновенной перемены, но подчинился.
— Занятный вы человек, пан Калас, — сказала Алиса. — Признаюсь, когда я видела вас в городе в милицейской форме, вы были мне несимпатичны, как и все блюстители порядка. У нашего поколения врожденная неприязнь к форменной одежде и дубинкам. Но теперь вижу, что в штатском вы довольно интересная личность.
— Оттого, что я снял форму, я еще не перестал быть милиционером, — сухо ответил Калас.
Молодая женщина не изменила тона, она вновь была в своей стихии, как актер, играющий роль, близкую его натуре.
— Тогда должна признать, что и среди милиционеров бывают интересные и приятные люди.
— Не понимаю, с чего это вас вдруг потянуло на комплименты, такие неожиданные и откровенные.
— Ах, пан Калас, с какой стати мне говорить вам комплименты? Просто вы меня заинтересовали. Вижу, человек незаурядный, вот и решила помочь.
— Буду вам благодарен, но при одном условии: если услышу от вас правду.
— А что такое правда? Можно ли считать правдой голые факты? Или они становятся правдой только потом, когда мы подберем к ним оценку?
— О, да вы еще и философствовать умеете!
— Я и впрямь немного училась, пан Калас. И люблю размышлять. Чего только люди обо мне не говорят, но мало кто меня знает. Ведь жить — это не только подчиняться условностям, взглядам большинства, уважать законы, бояться милиции. Жить — это еще и иметь собственные взгляды, и право их защищать. Иметь собственный жизненный стиль и, если хотите, собственную мораль! Почему это я должна считать, что моя мораль хуже, чем мораль тех, кто так охотно меня порицает? Только потому, что я не такая, как они? Что не прилаживаюсь к ним?
— Ну хорошо, допустим, вы правы, и все обстоит именно так, как вы говорите, допустим, вы меня убедили и я скажу: согласен. Но как быть, если ваша «собственная мораль» окажется в противоречии с законом? В однозначном противоречии?
— А что такое «однозначное противоречие»? Есть ли вообще в жизни что-нибудь однозначное? — Алиса Селец-кая испытующе посмотрела на Каласа. — У меня нет ощущения, что мои поступки хоть в чем-то противоречат закону, но даже если так… Отчего бы не сделать вывод, что плох закон? Кто может поручиться, что закон совершенен? Это, естественно, вас не интересует. Зачем вам интересоваться вещами, о которых нужно размышлять? И вообще, зачем вы тут толкуете о том, что касается не меня, а этого пьяницы?…
— Вы имеете в виду Беньямина Крча?
— Именно его, товарищ Калас!
— Вы его знали?
— Знала?! Кто не знал Бене Крча? Вам известно его прозвище? Окружной хряк! Лакал везде, где его принимали. А открыты для него были все двери. Даже в такие дома, куда другие могли попасть только по приглашению, он входил без стука. В Крче нуждался каждый. Через него можно было достать что угодно. У него была толстая кожа и хорошие связи. Такие, которые не противоречат закону. А что они противоречат морали, так кому какое дело — ведь любому порой нужна протекция влиятельных людей.
