Алфред Хичкок - Убийства, в которые я влюблен
Телефон общежития был написан карандашом на стене у телефона. Толстый Джоу позвонил, и сонный молодой голос заверил его, что сына разыщут.
Толстый Джоу безвольно упал на стул с плетеным сиденьем рядом с телефоном. Его настороженные глаза скосились в сторону лестницы на верхний этаж.
Теперь пришла ярость, она медленно разрасталась в нем. Толстый Джоу прикрыл глаза и сложил руки на коленях. Может быть, именно ему надлежит сохранить ясность ума в этой ситуации.
Единственный сын Мун Кая, с надеждой названный Первый Сын, приехал на такси. Раскованный, американизированный китаец сейчас выглядел осунувшимся от волнения. Он схватил клерка за плечи.
— В чем дело, старик? Мой отец… они ничего мне не могли сказать. Он болен?
Толстый Джоу указал наверх.
— Ты захочешь пойти туда один, — мягко сказал он.
Первый Сын рванулся и взлетел вверх по лестнице, прыгая через ступеньки.
Крик, один-единственный крик ужаса… и тишина.
Когда он вернулся, его глаза были красными от слез, но вместе с горем в них был гнев.
— Кто сделал это? — спросил он сурово.
Толстый Джоу внимательно всматривался в него. Неужели он думал обращаться к такому молодому за помощью?
— Это Лео Линднер, — сказал он.
Растерянность умерила гнев Первого Сына.
— Ты уверен? — прошептал он.
— Или Линднер, или тот, кого он нанял. Он был разозлен, потому что твой отец собирался пожаловаться в полицию. Он угрожал, но Мун Кай не испугался его угроз.
Первый Сын проговорил с печальной гордостью:
— Мой отец так легко не отступался.
Он вышел на порог и взглянул вдоль улицы.
— Где полиция? Почему они не едут?
Толстый Джоу склонил голову в ожидании тирады, которая должна будет последовать:
— Я не вызывал полицию.
Первый сын разъяренно повернулся к нему.
— Где твоя голова, старик? Мой отец правильно говорил, даже в мелочах за тебя должны думать другие. — Он потянулся к телефону.
— Подожди! — резко сказал Толстый Джоу, схватив Первого Сына за запястье. В обычной ситуации он бы и мысли не допустил касаться его персоны. Он продолжал:
— Послушай человека, который любил твоего отца не меньше, чем ты, и хотел бы, чтобы он был отомщен.
Первый Сын спросил более спокойно:
— Тогда почему же ты не позвонил в полицию?
— Я должен был получить твое разрешение, чтобы сказать им то, что хочу.
Первый Сын воздел руки и глаза к потолку, призывая его в свидетели своего долготерпения.
— Что ты можешь сказать им, кроме правды?
Толстый Джоу покачал головой.
— Все не так просто. Если за это ответственен Линднер, будь уверен, он сможет отчитаться за каждый свой шаг прошлой ночью. У нас нет доказательств.
— Но другие торговцы?.. Разве они не захотят дать показания?
— Нет. Они боятся, и это напугает их еще больше. Вот подтверждение, что Линднер быстро разделывается с теми, кто ему противостоит. В их глазах он дьявол, которому нельзя возражать. В действительности его деньги и его адвокаты творят злую магию, выводя его из-под закона. Они создают атмосферу страха.
В глазах Первого Сына нарастал страх.
— Тогда я должен пойти к Линднеру сам, — сказал он решительно. Тонким был слой его американизма, под ним простиралась философия тысячелетий.
Толстый Джоу поднялся и ласково положил руку на плечо молодого человека.
— Линднер гораздо искусней в насилии, чем ты, сын мой. Не дай погубить себя ради личной мести.
— Но что же мне делать? — крикнул Первый Сын.
— Позволь мне позвонить в полицию и встретить их, когда они придут. Зачем искать Линднера на его территории, если мы можем привести его на нашу?
Первый Сын посмотрел на Толстого Джоу с уважением.
— Звони, — сказал он.
Толстый Джоу подготовился к приходу полиции, обеспечив их тривиальным мотивом убийства. Он опустошил ящик кассы и оставил его открытым.
Надев пиджак Мун Кая, Толстый Джоу встретил полицию, проводил на верхний этаж и там произнес с искренней скорбью:
— Это мой преданный клерк, Толстый Джоу.
Они не подвергли сомнению личность убитого. Для них все китайцы, особенно пожилые, были на одно лицо. Они задали вопросы соседним торговцам, но восточный склад ума, сложившийся в условиях многовекового угнетения, отвергал любое чиновничество. Каждый из них непреднамеренно способствовал обману Толстого Джоу универсальным ответом: «Ничего не видеть».
Этот обман был раскрыт быстро и легко, но не раньше, чем появились дневные газеты с короткой заметкой на первой странице под заголовком: «Клерк убит при ограблении в китайском квартале».
Поздно вечером Толстый Джоу сидел за письменным столом с крутящейся крышкой, заканчивая работу над расходной книгой, которую Мун Кай начал накануне. Его неожиданно обретенная уверенность в себе таяла с каждым часом, и голова болела от непривычного напряжения мысли. Он часто поглядывал в маленькое зеркало, которое поставил так, чтобы в нем отражалась лестница. Поскольку во всем магазине горела только голая лампочка у него над головой, то в том месте, где лестница уходила вниз, ему был виден лишь черный ее край. В пиджаке Мун Кая он чувствовал себя беззащитным.
Внизу тишина… бесконечная тишина. Как незваный посетитель сумел неслышно подобраться к Мун Каю? А он сумел, иначе Мун Кая не нашли бы лежащим у своего стола. Очевидно, колокольчики не зазвенели. Бесшумное нападение наводило на мысль, что нападавшим был не Линднер, а кто-то другой.
Толстый Джоу вздрогнул от пронзительного звона колокольчиков. Вторжение было наглым и уверенным. На лестнице раздались тяжелые шаги. Толстый Джоу заставлял себя смотреть в бумаги, но его глаза скосились на зеркало.
Из темноты материализовалась смутная человеческая фигура. Толстый Джоу задержал дыхание. Лео Линднер идет завершить задание, которое провалил его наемник.
— Эй, папаша! — рявкнул Линднер. — Я хочу поговорить с тобой. Я искренне сожалею о том, что произошло. Я этого совсем не хотел. Но это должно служить предостережением… — Он остановился и с подозрением проговорил: — Ты не Мун Кай!
Толстый Джоу повернулся:
— Вы, конечно, знаете про Мун Кая, мистер Линднер?
Внизу вспыхнул свет, Линднер обернулся и увидел, что лестница блокирована торговцами. Он ринулся вверх по оставшимся ступенькам, на второй этаж, но там был встречен другими торговцами, вынырнувшими из укрытия.
Первый Сын при резком движении руки Линднера к лацкану пиджака прыгнул вперед и толкнул его плечом, выведя из равновесия. Остальные приблизились и держали его, в то время как Первый Сын отбирал пистолет.
— Я воспользуюсь им, если будет необходимо, — сказал он, нацелив его в глаза Линднеру. Тот прекратил сопротивление и свирепо оглядывался в полном ошеломлении. Страха не было… пока.
Толстый Джоу освободил вращающееся кресло:
— Пожалуйста, садитесь, мистер Линднер, — пригласил он.
У Линднера не было выбора. Его подтолкнули к креслу.
Толстый Джоу спросил:
— Почему вы решили убедиться, что Мун Кай мертв?
Линднер смотрел на него с мрачным вызовом.
— Я не буду говорить без моего адвоката, — прорычал он.
— Время разговоров прошло, — сказал Толстый Джоу. — Вашего адвоката здесь нет. Здесь нет никого, кроме обвиняемого и обвинителей.
Возмущение Линднера было не очень уверенным:
— Послушайте. Что это за спектакль? Позовите сюда полицейских, и давайте кончать эту дешевую комедию.
— Едва ли комедию, — не согласился Толстый Джоу. — Один умер, а другой должен эту смерть искупить. К сожалению, у вас есть способы обходить западный закон… поэтому мы на этот закон не полагаемся. Древний же закон требует — око за око. Как вам известно, наша традиция имеет много эффективных способов наказания.
Он жестом дал сигнал остальным:
— Привяжите его.
При виде веревок Линднер испугался.
— Но одну минуту… подождите! — запротестовал он, не веря в то, что происходит. Он пытался встать, но они толкнули его обратно в кресло и крепко привязали.
Когда они завязали Линднеру глаза, голос его стал жалобным.
— О, прекратите эти игры. Вы же знаете, что блефуете. Меня не так легко запугать.
— Увидим, блеф ли это, — сказал Толстый Джоу. — Вы сейчас сидите там, где умер Мун Кай.
Линднер облизал пересохшие губы.
— Что вы хотите, парни? — вскричал он. — Я отстану от вас. Могу даже дать расписку.
— Теперь уже поздно, — сказал Толстый Джоу. — Ничто не вернет Мун Кая. — Его голос стал жестким. — Мун Кая, который никого не обидел и за которого западный закон не отомстит.
Первый Сын сказал:
— Ты много говоришь, старик. Позволь нам начать.
— Я позволяю, — сказал Толстый Джоу с суровой учтивостью. — У кого есть нож?
