Александр Хабаров - Россия ментовская
Через 2-3 часа отношение к нам понемногу начало меняться. По нашему поведению было видно, что на уголовников, погромщиков и убийц мы как-то не тянем. Дошло до того, что охранник в "наморднике" сам принес нам воды в пластмассовой бутылке, когда у него попросили разрешения попить. Они уже открыто обсуждали между собой, что скоро нас выпустят, но, вероятно, команды на это не было, вместо этого 20 человек, включая меня, посадили в "воронок" и перевезли в 26-е отделение милиции (находится в Лялином переулке, около Курского вокзала).
Во дворе отделения "радостная" процедура встречи повторилась во всех подробностях, с радостным ревом: "А, защитнички х...! Жидовские морды! Признавайтесь, кто сколько ментов положил?" - всех избили и гуськом погнали в дежурку. Обыскав и надавав пинков, у нас снова отобрали ремни и шнурки и загнали в КПЗ, двух женщин поместили отдельно, как с ними поступили в дальнейшем, я не знаю.
Площадь нашей камеры была примерно 6 кв, метров, почти вся она была занята деревянными нарами. Кое-как мы разместились на этих нарах и попытались было заснуть, ведь большинство из нас не спало уже почти двое суток (ночью с 3-го на 4-е было явно не до сна), но не тут-то было. Дверь камеры распахнулась, и изрядно пьяный мент заревел на все отделение: "Встать! Кто здесь спит?!! Всем стоять!!!"
Подняв все 18 человек, он выдернул и вывел одного. Минут через пять процедура повторилась, первого вернули в камеру и вывели следующего Это продолжалось всю ночь. Каждого из нас по очереди сводили сфотографироваться (повторно), сдать отпечатки пальцев и допросили. В сумме получилось, что за ночь нас подняли 54 раза
Постоянно в наш адрес раздавались угрозы, обещания, что все мы выйдем отсюда инвалидами, всем опустят почки и т, д. Не делалось исключений ни для находившегося с нами иранского журналиста, ни для депутатаельциниста, случайно попавшего в БД во время штурма. Этот депутат (фамилию я, к сожалению, не помню) был направлен в БД генералом Огородниковым для переговоров о разоружении, о чем предъявил соответствующую бумагу.
Били его и издевались наравне со всеми. Не ожидавший такого обращения, он сидел на нарах, трясся и повторял: "Это фашизм!" Сидевший рядом с ним крепкий мужик в камуфляже, похлопывая его по плечу, ласково советовал: "Ты давай, смотри, запоминай, образовывайся". Бросалась в глаза чрезвычайная "храбрость" всей перепившейся ментуры, всю ночь они просидели в бронежилетах, держа АКСУ на коленях и на каждый шорох у двери орали: "Стой! Стрелять буду!"
Какого-то пьяного мужичка, случайно забредшего к ним во двор, они схватили и, избивая со всей дури, допытывались, что он делал у них во дворе.
К утру они наконец-то всех допросили, вероятно, и сами устали от тяжелой работы, подсадили к нам в камеру уголовника и заперли дверь. Уголовник поначалу пытался бузить, спровоцировать скандал, но ему очень дружно и доходчиво объяснили, что он не прав. Слова до него дошли сразу, обошлось без других мер воздействия.
Гораздо труднее было выдержать недостаток воздуха. 19 человек на 6 кв метров, без окон и с запертой железной дверью, все-таки слишком много. А тут еще и на улице погода была не из прохладных. От испарений и дыхания по стенам потекла вода, пот заливал лицо ручьями, в глазах все плыло, каждый вдох казался последним.
Парень, сидевший рядом со мной, сполз по стене и находился в какой-то прострации. Далеко не всегда он отзывался, когда к нему обращались. Явно было видно, что еще двое или трое долго не выдержат. Один из них лежал, держась за сердце. Мы пытались достучаться до охраны, говорили им, что дышать нечем, совсем помираем, просили открыть ненадолго, проветрить. В ответ слышался радостный гогот, мат и "Терпите, суки!"
Ближе к полудню кто-то из нас догадался попросить сходить оправиться. К общему удивлению, это сочли уважительной причиной, и всех нас по очереди сводили в туалет. Один из милиционеров, посмотрев на нас, позволил даже двоим, явно больным, посидеть на стульях в дежурке, около двери камеры.
Пожалуй, это было единственное человеческое проявление. За весь день нас ни разу не кормили, для некоторых это были уже третьи сутки без пищи. Вся эта процедура заняла около получаса, потом дверь снова закрыли наглухо, и все повторилось сначала. Добавляло мучений понимание того, что близкие не знают ничего о нашей судьбе и, вероятно, ищут нас всех по моргам и больницам. Несмотря на все просьбы, милиция даже не удосужилась обзвонить родственников и сообщить, где мы находимся. Часам к пяти через закрытую дверь донесся разговор, кто-то из прокуратуры давал распоряжение всех отпустить, говоря: "... к этим претензий нет".
Нас действительно стали отпускать. Первым вызвали мальчишку лет восемнадцати. Били его вчетвером минут пятнадцать, он был в камуфляже, и это довело палачей до остервенения. Сначала сквозь дверь доносились гулкие удары, ему на голову надели шлем и били по нему дубинками, делая "колокол", прием из арсенала армейской дедовщины, потом били по телу.
По звукам и отрывочным репликам можно было понять, как это протекало: сначала ногами по икрам и под коленную чашечку, для расслабления, потом в пах, по почкам, по корпусу, дубинками по бокам и спине. Когда сбили с ног, начали топтать ногами, пинать. До сих пор не могу забыть "животный" крик этого мальчишки: "Не убивайте меня!" - а в ответ радостный гогот и матерная брань, потом снова удары.
Наконец, его подняли и приказали: "Иди в туалет. Отмойся". Нам было понятно, от чего отмываться, каждый ждал своей очереди. Но даже и для того парня это было еще не все, вытащив его из туалета, его избили еще раз и только после этого вытолкнули на улицу.
Второго и третьего "отпускаемого" били несколько меньше, вероятно, просто устали, сорвав злость на первом, но все же довольно крепко. Четвертым вывели меня. На месте дежурного, развалясь за столом, сидел майор, меня подвели к нему. Взяв со стола протокол допроса, он издевательски-угрожающе спросил: "Ну что, защитничек! Тебя уже били или еще нет?" Я очень спокойно ответил: "Ну дали раза три". - "Только-то! Ну, мы это сейчас исправим! Ты ведь... твою мать, пишешь, что с 22-го там сидел!"
Также спокойно, не повышая голоса, я ответил: "Воля ваша. Я могу только повторить, что не только никакого оружия не имел, но и вообще никого пальцем не тронул". Почему-то этот ответ настолько озадачил майора, что он даже не нашелся что мне ответить, набрал полный рот воздуха, весь побагровел и, чуть помедлив, заорал: "Вон отсюда!!!"
Взяв свою куртку, я попросил вернуть мне ремень, который отобрали при обыске. Ответ был следующий: "Какой тебе на... ремень. У... и, пока цел". Менты провожали меня взглядами, полными сожаления. Как же, добыча ускользала прямо из рук. Выйдя на улицу, я уже считал, что все, наконец, закончилось, но не тут-то было. Еще сидя в камере, мы договорились с товарищами, что расходиться будем только группами, чтобы знать, если кого не отпустят, и помочь дойти, если очень уж сильно изобьют.
Отойдя от отделения метров на 50, я остановился и стал ждать остальных. С интервалом минут в 5-10 вышли еще двое, оба они были основательно избиты. Под глазами синяки, багровые следы от дубинок поперек тела. Пока мы делились впечатлениями, из отделения выглянул один из ментов и увидел, что мы стоим невдалеке.
Тут же они высыпали целой толпой. Один, в бронежилете и с автоматом, остался чуть сзади, а остальные подошли к нам, предварительно приказав: "Стоять!" - и устроили избиение прямо на улице. Для начала двинули по зубам, потом спросили: "Ты почему еще не дома?" - а дальше по известному сценарию: ногами, дубинками.
Получив этот урок, мы отошли еще метров на 150 и встали за углом булочной. Постепенно к нам присоединялись наши товарищи. Когда нас было уже человек восемь, увидели, что один из милиционеров идет по улице в нашу сторону. Увидев нас, он на почтительном расстоянии резко повернул на перпендикулярную улицу - приближаться явно не посмел.
Посмеявшись над "храбростью" "героев России" а-ля Ерин, мы начали небольшими группами расходиться по домам.
В дальнейшем мне пришлось продолжить свое знакомство с "правоохранительными" органами. Несколько раз меня вызывали в следственную группу прокуратуры, расположившуюся на Воздвиженке. Предъявить они ничего не смогли и вызывали "как свидетеля". Свидетельские показания сортировались прямо при мне. В протокол заносилось только то, что не могло свидетельствовать в пользу парламентской стороны. Факты нарушения прав человека игнорировались полностью. Когда я спросил: "Почему не занесли в протокол остальное?" - следователь Шапиро ответил: "Краткость - сестра таланта". Что ж, талантами такого типа нас теперь удивить трудно.
Рассказ очевидца (записала Надежда Бондаренко).
"... Вместе со мной шли еще какие-то незнакомые мне парень и девушка. Мы уходили дворами и наткнулись на группу вооруженных людей в черных масках. Сначала я подумал, что это и есть пресловутые "боевики". Нам велели поднять руки за голову и отвели в переулок, за стоявшие там грузовики. Рядом с этими грузовиками стояли еще люди в военной форме. Тут я услышал в отношении себя такой диалог:
