Морье Дю - Козел отпущения
-- Глупости, -- отвечала графиня. -- Мы стелили кружево. Оно досталось мне от матери. Эта скатерть принадлежала их семье больше ста лет.
-- Вполне возможно, госпожа графиня, -- сказала Жюли. -- С этим я не спорю. Я прекрасно помню эту скатерть. Вы постелили ее на стол, когда крестили детей, -- прекрасный фон для пирога. Но крестины -- это одно, а прощание с усопшим -- совсем другое. Белая камчатная скатерть куда больше подходит, чтобы отдать мадам Жан дань нашей скорби, как подошла для этой цели на похороны господина графа.
-- Кружево падает более красивыми складками, -- сказала графиня. -- Все подумают, что это престольный покров. Оно обманет самого господина кюре.
-- Господина кюре -- возможно, -- сказала Жюли. -- Он близорук. А вот епископа не обманет. У него глаза, как у ястреба.
-- А мне все равно, -- сказала графиня, -- я предпочитаю кружево. Пусть оно более броское, чем камчатная скатерть, что с того? Я хочу, чтобы у моей невестки было все самое лучшее.
-- В таком случае, -- отозвалась Жюли, -- говорить больше не о чем. Кружево так кружево. А камчатная скатерть, видно, отправится в бельевую, где ее позабудут еще на двадцать лет. Кто теперь хоть о чем-нибудь заботится здесь, в замке? -- вот о чем я спрашиваю себя. Разве так было в старые времена?
Жюли вздохнула и принялась складывать скатерть на краешке стола.
-- А чего еще можно ждать? -- сказала графиня. -- При теперешней-то прислуге? Никто из них не гордится своей работой.
-- В этом виновата только хозяйка, -- возразила Жюли. -- У хорошей хозяйки и прислуга хорошая. Я помню, когда вы спускались на кухню, мы полчаса после того не смели рта раскрыть, так были напуганы. Часто даже есть не могли. Вот как оно должно быть. Но теперь... -- Она покачала головой. -...теперь другое дело. Когда я пришла сегодня утром, маленькая Жермена слушала радио. Не спорю, передавали мессу из кафедрального собора, но при всем при том...
Жюли махнула рукой, не закончив фразы.
-- Я была больна, -- сказала графиня, -- дом вышел из-под контроля. Теперь все будет иначе.
-- Надеюсь, -- сказала Жюли. -- Давно пора.
-- Вы говорите это из ревности, -- сказала графиня. -- Вы всегда любили приходить сюда, в замок, и совать свой нос в дела, которые никак вас не касались.
-- Еще как касались, -- сказала Жюли. -- Все, что случается здесь с вами, госпожа графиня, или с другим членом вашей семьи, касается меня. Я родилась в Сен-Жиле. Замок, verrerie, деревня -- все это моя жизнь.
-- Вы -- деспот, -- сказала графиня. -- Я слышала, что ваша невестка сбежала с механиком в Ле-Ман, ведь с вами просто невозможно жить вместе. Что ж, вы получили Андре и внука в полное свое распоряжение. Надеюсь, теперь вы довольны?
-- Я -- деспот? -- воскликнула Жюли. -- Я самая покладистая женщина на свете, госпожа графиня. А вот невестка, точно, ворчала и пилила нас с утра до ночи. Андре повезло, что он от нее избавился. Наконец у нас в доме будет тишина и покой.
-- Вам нечего делать, -- сказала графиня, -- вот в чем ваша беда. Слоняетесь вокруг фабрики со своими курами да высматриваете все кругом. Будете теперь приходить в замок два раза в неделю, поможете мне навести порядок. Но насчет кружева права была я.
-- Вы вольны иметь свое мнение, госпожа графиня, -- сказала Жюли. -Спорить с вами не буду, но даже на смертном одре скажу, что на похоронах господина графа мы стелили на стол камчатную скатерть.
И они посмотрели друг на друга с полным взаимным пониманием. Только сейчас графиня заметила меня.
-- Все прошло благополучно? -- спросила она, поздоровавшись.
-- Да, маман.
-- Commissaire не сказал ничего нового?
-- Нет.
-- Тогда мы будем продолжать приготовления. Ты лучше помоги Рене подписывать конверты. Бланш куда-то исчезла. Не попадалась мне на глаза с самого утра. Полагаю, она, как всегда, в церкви. Ну, а теперь идите. У нас с Жюли куча дел.
В холле мы встретили Гастона. Он нес пакет, который я оставил в машине.
-- Ваш пакет, господин граф.
Я взял его и поднялся в спальню; Мари-Ноэль -- за мной.
-- Что это? -- спросила она. -- Ты что-нибудь купил?
Я не ответил. Я развязал веревку и развернул оберточную бумагу. Передо мной лежали кошечка и собачка датского фарфора, точные копии разбитых статуэток. Я поставил фигурки на столик, на их старое место, и взглянул на Мари-Ноэль. Она стояла, стиснув руки перед грудью, и улыбалась.
-- Даже догадаться нельзя! -- воскликнула она. -- Никто никогда не скажет, что они были разбиты. Ни одной трещинки, ни одной щербинки. Какая прелесть! Теперь я чувствую, что я прощена.
-- Что ты хочешь этим сказать? -- спросил я.
-- Я валяла дурака, -- ответила девочка, -- я была неосторожна, и зверюшки разбились, а маман из-за этого заболела. Я бы хотела поставить их завтра в гостиной рядом со свечами. Как символ.
-- Не думаю, что это надо делать, -- сказал я. -- Это может показаться странным. Лучше оставим их здесь, со всеми остальными мамиными вещами, смысл будет тот же самый.
Мы спустились в библиотеку, где на бюро нас уже ждали списки с именами. Но никто не надписывал конверты, в комнате не было ни Поля, ни Рене, ни Бланш.
-- Где они? -- спросил я девочку. -- Куда все ушли?
Мари-Ноэль уже схватила конверт и надписывала на нем адрес первого человека по списку.
-- Мне не полагается говорить, -- сказала она, -- потому что бабушка об этом не знает. Тетя Рене у себя в комнате, пересматривает зимние вещи. Она сказала мне под большим секретом, что после похорон они с дядей Полем уедут. Они будут путешествовать, а потом, сказала она, они, возможно, поселятся в небольшой квартире в Париже. Она сказала, что пригласит меня погостить, если вы с бабушкой не будете против.
-- А дядя Поль тоже разбирает наверху вещи? -- спросил я.
-- Нет, он уехал на фабрику, -- ответила Мари-Ноэль. -- И тетя Бланш с ним вместе, а вовсе не пошла в церковь. Но это тоже тайна. Они боялись, что если бабушка об этом услышит, она вмешается. Тетя Бланш хочет посмотреть на мебель, которая хранится в доме управляющего, и отобрать из нее, что можно. Она сказала мне, что вчера была там впервые за пятнадцать лет. И что дом пропадает без пользы, раз в нем никто не живет, и его надо сделать обитаемым.
-- Тетя Бланш так тебе сказала?
-- Да, сегодня утром. Она собирается предпринять что-нибудь по этому поводу. Вот почему она поехала с дядей Полем.
Несколько минут она молча подписывала конверты. Затем подняла голову и, покусывая кончик пера, сказала:
-- Мне сейчас пришла в голову ужасная мысль. Не знаю даже, говорить тебе или нет.
-- Продолжай, -- сказал я.
-- Понимаешь, как только маман умерла, у всех неожиданно появилось то, чего они желали. Бабушка любит, чтобы на нее обращали внимание, и вот она спустилась вниз. Дядя Поль и тетя Рене собираются путешествовать и очень этим довольны. Тетя Бланш отправилась в дом управляющего, где, как она однажды сказала мне по секрету, она давным-давно, еще до моего рождения, собиралась жить. Даже мадам Ив возится с бельем и чувствует себя важной персоной. Ты получил деньги, как хотел, и можешь тратить их сколько душе угодно. А я, -- она приостановилась в нерешительности, глядя на меня тревожно и печально, -- я в результате избавилась от братца и буду иметь тебя в своем распоряжении до конца моих дней.
Я глядел на девочку, и из глубины сознания пробивалась забытая, а может быть, подавленная мысль: что-то насчет алчности, что-то насчет голода. Через полуоткрытые двери в столовую вдруг донесся телефонный звонок. Он мешал мне, нервировал, не давал сосредоточиться, а слова Мари-Ноэль неожиданно показались очень важными, требующими правильного ответа.
-- Я вот что хочу знать, -- продолжала Мари-Ноэль, -- случилась ли бы хоть одна из этих вещей, если бы маман не умерла?
Ее ужасный, мучительный вопрос, казалось, потрясал основы всякой веры.
-- Да, -- быстро ответил я, -- они должны были случиться, не могли не случиться. Это никак не связано со смертью маман. Если бы она осталась жива, они все равно произошли бы.
Однако на лице Мари-Ноэль все еще было сомнение, мой ответ не совсем ее удовлетворил.
-- Когда вещи случаются по воле don Dieu [Бога (фр.).], -- сказала она, -- все бывает к лучшему, но иногда, надев личину, нас искушает дьявол. Ты помнишь, как сказано в Евангелии от святого Матфея: .
Звонок в холле прекратился. Гастон снял трубку. Через минуту его шаги послышались в столовой. Они приближались к нам.
-- Главное, разгадать: кто -- кто, -- сказала Мари-Ноэль. -- Кто дает нам то, что мы хотим, Бог или дьявол. Это может быть только один из двух, но как узнать -- который?
Гастон подошел к дверям и позвал меня:
-- Господина графа просят к телефону.
Я встал и прошел через столовую в гардероб. Поднял старомодную трубку.
Кто-то неразборчиво произнес:
-- Ne quittez pas [Не вешайте трубку (фр.).].
Голос звучал глухо, словно звонили по междугородной линии. Затем, немного спустя, другой голос, мужской, сказал:
-- Я говорю с графом де Ге?
