Семен Клебанов - Прозрение. Спроси себя
Когда Лужин взял трубку, он сразу узнал голос редактора.
— Афанасий Дмитриевич! Это Лужин. Вы прочли мой материал? Даже поставили в номер? — Он замялся. — Но… Я прошу снять репортаж.
— Как это снять? — громыхнул сердитый голос. — Разве он не соответствует действительности?
— Соответствует.
— Тогда в чем дело? — недовольно допытывался редактор.
— Мы поступим неправильно, если ограничимся зарисовкой очевидца. Тем более корреспондента.
— Что вы предлагаете?
— Снимите материал.
— Это невозможно. Вы слышите меня, Лужин?
— Слышу. Я не касался причин аварии, не копнул глубоко материал. Это непростительная ошибка.
— Кто вам мешает выступить в очередном номере? Пишите. Исследуйте.
— Я чувствую, что не имею права так выступать. Я разговаривал с начальником запани Щербаком. Он отказался говорить о причинах аварии. Теперь я понимаю — он прав. И прошу вас…
— Мы будем печатать материал, — решительно ответил редактор.
— Тогда снимите мою подпись.
— Хорошо. Подпишем: «По телефону от нашего корреспондента». Чего вы испугались?
— Афанасий Дмитриевич! В этой истории мне важно изучить всю проблему и найти истину. Разрешите остаться в Сосновке…
— Согласен. Только не поддавайтесь эмоциям. Опирайтесь на факты.
На другой день газета «Вперед» напечатала сорок строк под броским заголовком «Авария». Когда Алексей Щербак, прочитав статью, встретил корреспондента, он скупо сказал на ходу:
— Получил ваш подарок, Лужин. Только почему он безымянный?
* * *— Меня интересуют ваши фотографии, — сказала Градова.
— Одну кассету — пожалуйста, — сразу же согласился Лужин и просмотрел пленку, на которой успел запечатлеть взбунтовавшуюся реку, рвущуюся на штурм запани. На нескольких снимках полыхал пожар; попадались портреты сплавщиков, снятые в крутые минуты их неравной борьбы со стихией, — здесь можно было увидеть Евстигнеева, Лагуна и еще несколько встревоженных и утомленных лиц; на двух снимках Щербак отталкивал багром вздыбленное бревно, а кончалась кассета фотографиями Тимофея Девяткина, стоявшего у руля в лихо заломленной на затылок форменной фуражке речного флота и в тельняшке, плотно облегавшей его крепкую, красивую грудь.
— А вторую? — спросила Градова.
На второй пленке были фотографии лесного покоя, хоровод березок у маленького озера, лесная дорожка, усеянная шишками, цветы на поляне, белка на ветке. Лужину было почему-то неловко за эти сентиментальные кадры, и он сказал:
— Они не представляют для вас никакого интереса. Это я сделал на прогулке. Давно не был в лесу, обрадовался и пошел поснимать.
— Давайте на всякий случай все напечатаем.
Говорить с Лужиным пока Градовой было не о чем, и она посмотрела на часы — теперь можно было сходить на реку или побродить в дальней роще, полежать в пахучей траве и подумать обо всем, что она узнала здесь, в Сосновке.
Именно в эту минуту Лужин поднялся со стула, одернул пиджак и, решительно протянув судье свою статью, сказал:
— Это одна из моих работ в области публицистики. Для меня чрезвычайно важно услышать ваше мнение.
Градова с неохотой перелистала несколько страниц и, поняв, о чем идет речь, молча принялась за чтение. И странное дело — с каждой перевернутой страницей Мария все больше и больше радовалась удачно найденному слову Лужина; его гневный общественный обвинительный приговор поражал ее стройностью изложения, убежденностью. Несколько раз Мария поймала себя на мысли, что она сама давно хотела увидеть Алексея Щербака именно таким, жалким и подлым человеком, чтобы по заслугам покарать его, и даже явное отсутствие необходимых фактов в статье не смущало ее. Иной раз строчки расплывались, и она слышала страшный голос летчика: «Живых надо вывозить, а не покойников!» И вдруг другой голос, тихий и чужой, спросил:
«Ты уже заранее вынесла приговор?»
Мария закрыла глаза и откинулась на стуле.
Егор Лужин прочитал на лице судьи все, что хотел узнать от нее, хотя такого эффекта не ожидал. Однако первые же слова судьи поразили его.
— Вы зачем это написали? — спросила Градова.
— Я хотел помочь суду.
Градова, усмехнувшись, спросила:
— Вы уверены, что нам нужна ваша помощь?
Лужин нашелся сразу:
— К этому процессу следует привлечь большой читательский интерес.
— Я расскажу вам, Лужин, одну давнюю притчу. В небольшой деревне крестьяне задумали купить быка. Собрали всем миром деньги, и вскоре появился у них бык. Да такой, что на всю округу славился. Очень гордилась своим быком деревня. Как-то шел по улице пьяный кузнец с кувалдой, а навстречу ему бык. Остановились друг против друга. Кузнец взмахнул кувалдой и ударил быка промеж рогов. Погиб бык. Собрались мужики на сход — кузнеца судить. Решили: раз он быка убил, значит, и его надо убить. Но тут поднимается один мужичишка и говорит: «По справедливости оно, конечно, надо кузнеца убить. Но что ж тогда получится? Был у нас бык — теперь нет его. Есть у нас кузнец — не будет. Нет расчета нам кузнеца убивать». — «А что делать? — кричит мир. — Так и простить?» — «Почему простить, — отвечает мужичишка. — Прощать нельзя, У нас вот два печника в деревне. Вот и давайте одного убьем».
Лужин спрятал статью в портфель и закрыл его, думая про себя, что все равно он прав.
— Посмотрим, что вы скажете, когда прочтете эту статью в областной газете, — угрюмо сказал он.
И ему показалось, что она закричала в ответ, настолько неожиданно громким был ее голос:
— Не забудьте, что недопустимо в печати любое выступление до окончания суда, в котором суду навязывают оценку личности подсудимого! Вы бы хоть с Конституцией познакомились! — Но еще непонятней для Лужина оказались последние слова Градовой: — А мне бы, Лужин, хотелось увидеть вашу статью напечатанной, возможно, гораздо больше, чем вам.
Домой Егор возвращался в полном смятении чувств.
Градова легла спать рано — завтра предстояло вернуться в город, но сон не шел — разные мысли будоражили ее сознание. Она оделась и вышла прогуляться.
Вокруг была бесконечная тьма. Только фонарь у дома для приезжих освещал небольшой пятачок. Мария прошлась вдоль пустынной улицы. В редком доме мерцал свет. Проходя мимо клуба, услышала из раскрытой двери кинобудки знакомые слова. Пораженная, она остановилась, мгновенно вспомнив давний партизанский фильм режиссера Ивана Пырьева.
Градова стояла долго. Воспоминания былых лет проносились перед ее глазами, смыкаясь с голосом, доносившимся с экрана.
Мария ушла к реке, но в ушах все еще звучали слова партизанской клятвы: «Я присягаю, что не выпущу из рук оружия, пока последний фашистский гад не будет уничтожен на нашей земле…»
Потом Мария сидела у разожженного костра возле реки, слушая шуршанье воды.
Заскрипела под чужими шагами сыпучая галька, и рядом опустился на бревно человек. Приглядевшись, Мария узнала Щербака.
— Не спится? — тихо спросила Градова.
— На огонек забрел. А знал бы, что вы тут, так за версту обошел бы!
— Вот как! — Градова удивилась смелости Щербака.
— Лучше скажите, куда дальше тронемся в поисках свидетелей истины? Может быть, на Чукотку?
Мария впервые почувствовала гневную боль Щербака, но тягостная настороженность к этому человеку заставила ее ответить:
— Если будет нужно, мы и на Южный полюс слетаем.
— Деньги зря переведете.
— Вы так считаете?
— Привык отвечать за свои слова. Я ведь сказал суду: виновен! И все тут! Хватит людей мучить.
— Этого мало. Надо, чтобы суд установил вашу виновность.
В слабом отблеске костра Градова увидела воспаленные глаза Щербака. Он встал, торопливо ушел в ночь, и скоро шаги его затихли на берегу.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
— Ваши фамилия, имя, отчество? — спросила Градова, оглядывая зал и не замечая сидящих перед ней людей. Сегодняшнее утро началось с неожиданной новости, которую она узнала в фотоотделе судебной экспертизы. И эта новость держала судью в странном и непонятном для нее возбуждении.
— Лужин Георгий Александрович, — ответил журналист. Он был не первый раз в суде, но свидетелем проходил впервые.
Лужин ответил еще на ряд официальных вопросов, но сам размышлял в это время о том, что ему повезло: он стал участником судебного разбирательства, и это поможет ему написать интересную статью о событиях в Сосновке.
— По просьбе суда вы передали нам две отснятые кассеты. Вы представили все, что сделали в Сосновке?
— Да.
— Фотоотдел судебной экспертизы сделал фотографии с ваших пленок. Ознакомьтесь с ними. — И Градова открыла папку с карточками, веером разложив их на столе.
