Николай Андреев - Убейте прохожего!
– И все бы хорошо! – вздохнул Романов.
– Да только Михаил оказался отцом девочки Тани…
– А Борис Сергеевич не поверил в то, что я – убийца Константина.
У меня от их болтовни голова пошла кругом. Я так ничего и не понял: что собственно произошло? Виктор убил брата? Потратил двести тысяч долларов? Потерял такой дом?!
Стараясь успокоится, помассировал пальцами виски.
«То, что Виктор не нашел двухсот тысяч долларов, чтобы выкупить у Константина дом в Мыскино, это объяснимо, – подумал я. – С деньгами, судя по завещанию, у Худобиных в последнее время и вправду была напряженка. Одни только фотографии молодой бабушки – мое единственное наследство от дяди Толи – как нельзя лучше характеризуют состояние их финансов. Я, конечно, не надеялся на автомобиль, но…»
Но больше всего меня огорчило то, что Константина убил именно Виктор. Нельзя сказать, чтобы я сильно жалел Константина и очень удивился поступку Виктора, но когда брат убивает брата – это, по-моему, уже слишком! Так поступать нельзя! Во все времена брат был синонимом самого близкого человека, как мать, как отец, как бабушка! А тут?
Я встал из-за стола и подошел к окну. Посмотрел на то, как ветер сдувает с деревьев капли дождя, глотнул свежего воздуха и, немного успокоившись, вернулся к столу.
«И чего это я вдруг раскипятился, – удивился себе. – Забыл, что это Худобины! Хищники! А с хищников какой спрос?»
А страсти за столом тем временем накалились до предела. Желая доказать, что ее любимый племянник никого не трогал, бабушка сцепилась с Коноваловым.
– Вы же сами сказали, что Виктор не мог убить Константина! – кричала она. – Помните? Что каких-то там отпечатков нет! Еще чего-то! А теперь что? Брякнули и забыли? Да?
– Да, – поддержал ее Рыльский. – Я тоже не понял: с чего это они вдруг все кинулись признаваться в убийстве Константина, как будто им за это обещали Нобелевскую премию мира? Ну, с Аней всё понятно. Она просто неправильно истолковала мою просьбу никому ничего не рассказывать. А остальные?
– Остальные? – усмехнулся Коновалов. – А остальные – это, знаете ли, кто как. Вот, например, Екатерина Николаевна! Она взяла на себя убийство одного племянника, для того чтобы выгородить другого. Про Анну вы уже сказали, а что касается Курочкина, то… – Тут он внезапно осекся. – Курочкин-то почему дуру гнал? – обратился с вопросом к Романову. – Вы мне об этом ничего не говорили!
Романов перевел на меня взгляд. Спросил: не считаю ли я возможным рассказать о том, чем занимался в пятницу, когда убили Константина, с трех до пяти часов дня.
Я для приличия подумал немного и ответил, что нет, не считаю.
– Но вы же понимаете, – принялся уговаривать Романов, – убийство такая вещь, в которой недомолвок не должно быть в принципе. Слишком многое поставлено на карту. Виктор мертв. Мне кажется: вам пора рассказать обо всем.
Я молчал.
– Если не хотите говорить, – настаивал Романов, – разрешите, вместо вас скажу я.
Что поставлено на карту, честно говоря, я не понял. Зато понял другое: на чужой роток накинуть платок мне не удастся. Поэтому я еще немного подумал и разрешил. Тем более что стыдиться-то мне по большому счету нечего. Я не тварь дрожащая – я право имею. Я свободный человек и отчитываться за свои поступки ни перед кем не обязан.
– Ну, хватит его обхаживать, как барышню на выданье! – не выдержал культурного обращения со мной Коновалов. – Давайте, говорите сами, что знаете. А о том: пора обо всем рассказать или не пора, я как-нибудь потом сам разберусь!
– Хорошо! – Романов стукнул пустым бокалом по столу и сказал, что я взял на себя убийство Константина потому, что я – джентльмен. И как джентльмен, я не мог прилюдно сообщить: чем и с кем занимался в час, когда было совершено убийство.
– А с кем он чем занимался? – опешил Коновалов.
– С Анной!
– С какой Анной? С Худобиной?!
Бабушка вскочила с места и под хохот Рыльского набросилась на Романова, требуя немедленно сказать, какой дурак внушил ему мысль о том, что я способен соблазнить жену своего почти что родного дяди.
Романов ответил, что это она сама.
– Я?! – опустилась на стул бабушка.
– Да, да, Екатерина Николаевна, не удивляйтесь! Это вы сказали, что Игоря не было в своей комнате, когда вы заходили туда поправлять его постель! Это вы обратили внимание на то, что его водолазка одета наизнанку! Так что, извините! После ваших слов любой дурак догадается о том, что Игорь раздевался не в своей спальне!
Рыльский захохотал еще громче.
– Ну, народ! Ну, семейка! Один другого хлеще! Джентльмен!
Он вытер выступившие на глазах слезы и сказал, что всё это, конечно, смешно и весело, однако не дает ответа на вопрос: для чего Виктор вместе со всеми признался в убийстве Константина.
– Вот именно, что вместе со всеми, – буркнул Романов. – Главный принцип любого преступника: «не высовывайся – будь как все». Поэтому после того, как Екатерина Николаевна, Анна и Игорь Курочкин признались в убийстве, которого не совершали, ему ничего не осталось, как сделать то же самое, надеясь, что в скором времени какой-нибудь умник докажет обратное.
Хитро прищурившись, Коновалов спросил Романова: кого это он, интересно знать, назвал умником. Уж не того ли, кто слезно вымаливал прощение у Виктора Худобина после того, как по ошибке обвинил его в убийстве Константина.
– Почему это по ошибке? – обиделся Романов.
– А потому, что обвинили вы его в тот раз бездоказательно!
– А теперь? – спросила Анечка.
– Что теперь? – не понял Коновалов.
– А теперь у вас доказательства есть?
Я чуть не упал со стула. Нет, ну что за прелесть наша Аня! Другая на ее месте спряталась бы за бутылку «Мартеля», растворилась среди салатов и постаралась бы никому не попадаться на глаза! А эта вела себя так, словно ничего не случилось. Так, словно ее уличили не в супружеской неверности, а в том, что она просадила зарплату Виктора в мужском стриптиз-баре.
«Нет, нет, молодец! – похвалил я ее. – Так и надо. У нас ведь как? Почувствуешь вину – начнут презирать. Станешь оправдываться – замучают упреками. Один раз не дашь сдачи – будут клевать до конца жизни!»
Коновалов сказал, что доказательств у них, увы, нет.
– Ну, вот видите! – радостно захлопала в ладоши Анечка. – Доказательств нет! А это значит, что Витя никого не убивал!
– Зато, – продолжал Коновалов, – у нас есть свидетель.
– Кто? – опустила руки Анечка.
– Екатерина Николаевна.
«Ну вот, опять Екатерина Николаевна! – вздохнул я. – И чего они к ней прицепились? Неужто они не видят, как ей тяжело! Она и так уже выдала внука и сноху. Мало им?»
– Я не понимаю вас, – как мне показалось, обреченно прошептала бабушка.
– Что же тут непонятного? – спросил Коновалов. – Ну, посудите сами. Стал бы Виктор стирать свои отпечатки с бокалов, из которых, все видели, он пил до обеда? Значит, их стер тот, кто хотел сделать как лучше. Правильно? А кто мог хотеть сделать как лучше, кроме вас и Анны? Ну, про Анну я вообще не хочу говорить после того, как она в тот день изменила мужу. Но даже если бы она и захотела стереть отпечатки, все равно бы не смогла этого сделать, поскольку, во-первых, не знала, что это Виктор убил Константина, а во-вторых, когда вошла в кабинет, там уже находился Рыльский. И Рыльский не мог этого сделать, поскольку проспал все, что можно, и ни о чем не знал вообще. Я уж не говорю про то, что среди вас нет никого, ради которого он пошел бы на подлог… В общем, остаетесь только вы и ваш внук… Но если это не вы стерли отпечатки пальцев, то тогда это сделал Игорь. Больше некому.
Расчет Коновалова оказался верен. Бабушка не могла позволить, чтобы на меня легла даже тень подозрения в укрывательстве преступления, карающегося статьей уголовного кодекса.
Она отрицательно покачала головой и сказала, что ее внук этого сделать не мог.
Коновалов согласился: я действительно этого сделать не мог по причине того, что в кабинет не входил.
– А вы сразу его и пожалели, да? – он укоризненно покачал головой. – А Романова вы не пожалели? Нет? А вы не подумали о том, что если бы ваш план удался, то сидел бы он, бедолага, в тюрьме лет эдак восемь. А ведь Василий Сергеевич абсолютно ни в чем не повинен! И вообще, у него сын растет! А его кормить-поить надо! Воспитывать! Как вы думаете?
Бабушка повернула голову в сторону Романова и внимательно посмотрела на него. У нее был такой вид, будто она хотела извиниться перед ним, но не знала, как извиняются перед неодушевленными предметами. А извиниться, конечно, было за что. И прежде всего за то, что в Романове она видела не живого человека, у которого к тому же есть ребенок, а безликого исполнителя завещания, чей приезд в Мыскино случайно совпал с несчастьями, обрушившимися на семью Худобиных.
«А может, – мелькнула у меня мысль, – я ошибаюсь в своих предположениях? Может, глядя на Романова, она думает не о нем, а о Викторе. О том, что никому: ни Виктору, ни всем нам, хуже не будет, если она сейчас выдаст его».
