Валерий Воскобойников - Опасайтесь бешеного пса
— Обыкновенная история, — прокомментировал Дмитрий, — мы на это наталкиваемся постоянно. Хоть гонца на тот свет имей для выяснения обстоятельств.
— Этих троих мы допросим и отправим в Кингисепп, не волнуйтесь. Может быть, они знают, как выглядел тот, который казнил охранников.
— Это было бы неплохо, — согласилась Мила. — У нас есть только предположения…
Савва подумал, что знает это в точности один только он.
— Савва Тимофеевич, вроде бы вы сказали, что знакомы с этой личностью? — повернулся к нему Дмитрий.
— Это было предположение, но я ошибся. Это явно совсем не тот человек, о котором я подумал, — ответил чересчур поспешно Савва.
И все поняли, что знать-то он, скорее всего, знает, но держит тайну при себе.
Глава 58. Емеля для юзера
А тот, о ком шла речь, в это время поднимался по трапу самолета, который минут через двадцать улетал в Хельсинки. Пограничному контролю он предъявил эстонский паспорт на имя Петрова Николая Алексеевича, русского по национальности, но гражданина Эстонии. В Хельсинки он предполагал получить другой паспорт, чтобы в тот же вечер улететь в Сан-Франциско. А уж оттуда на других самолетах летать туда, куда звали его дела.
Вечером накануне переезда по маршруту Петербург–Нарва и далее он отправил одну емелю — так молодые юзеры, читай, пользователи, все чаще стали называть электронные послания, e-mail.
«Уважаемый Координатор!
Простите меня за то, что без Вашего ведома с помощью некоторых друзей мне удалось выяснить подробности кончины, а также место захоронения Вашего отца. Он умер в день своего исчезновения от остановки сердца. Простите также и за то, что, не испросив у Вас на то разрешения, я от Вашего имени самовольно установил там, куда был помещен его прах, вместо стандартной плиты с регистрационным номером другую, на которую нанесены все положенные достойному человеку данные. Ее изображение — в аттачменте.
Думаю, нет нужды говорить о том, что эта информация еще более приватна, чем вся остальная».
Не нужно было профессиональному киллеру мирового уровня углубляться в подробности жизни Координатора. К добру это не приводит. Но Николай иначе не мог, потому и отправил это письмо.
Почта почти сразу сообщила о пришедшем ответе. Вряд ли Платон мог так быстро получить и набрать свой ответ. Скорей всего, это было очередное приглашение на чью-нибудь чужую казнь. И поэтому Николай вывел текст со спокойным интересом.
Ему отвечал тот, кого он называл Аналитиком, и чьими услугами пользовался не так часто.
«Дорогой друг!
Искомый Вами объект по-прежнему проживает в США вместе с мужем. У них трое детей — две взрослых дочери, от первого брака мужа, и сын восьми лет. Насколько удалось выяснить, связей с прежней родиной искомый объект не поддерживает, особенно после того, как ей было сообщено о смерти первого мужа и сына-инвалида. С тех пор, будучи полностью погруженной в семейные заботы, она общается только с друзьями нынешнего мужа. Однако месяц назад после окончания курсов «технический писатель» принята на работу в фирму «Трансконтинентальный инжиниринг».
Всегда буду рад Вам помочь своей информацией».
Это послание развеяло последние его сомнения. Жену из узкого круга подозрений, как он и думал, следовало исключить.
Глава 59. Партийный билет
Хирург Николай Иванович Пирогов в молодые годы прославился двумя действами. Поучившись за границей, он вернулся в родной Юрьевский университет и при большом стечении народа сделал показательную операцию — за две минуты вскрыл тело больного, вырезал почечный камень и наложил шов. Второе действо было менее аппетитным. Перебравшись в Петербург, он стал замораживать трупы и распиливать их вдоль, поперек, а также под углом. Эта, на первый взгляд, безумная выдумка сослужила огромную пользу науке. В то время врачи с трудом узнавали об устройстве человеческих тел. Пирогов не только распиливал, но и зарисовывал разрезы, а потом создал атласы, по которым стали учиться студенты.
Барханов вычитал эти сведения, учась на первом курсе, и взял их немедленно на вооружение. Когда ректор, снизойдя к необычному деревенскому парню, отправил его на заработки лаборантом в морг, он вряд ли догадывался, что попал в самую точку. Барханов стал здесь неутомимым последователем хирурга Пирогова. Нигде больше не было такой практики, как в этом прохладном помещении, освещаемом тусклыми лампами. Барханов разрезал, изучил и зашил столько усопших, сколько все остальные студенты его группы вместе взятые.
Тогда же он понял, что пальцы для хирурга — такой же значимый инструмент, как для балерины стопа. Он отыскал специальные упражнения и без конца тренировал свои пальцы на гибкость и удлинение. К счастью, ему вовремя успели рассказать историю, случившуюся с другим таким же любителем тренировок — композитором Шуманом. Тот, желая достичь высшего совершенства в игре на фортепиано, додрессировал свои пальцы до состояния, когда они попросту отказались работать. И в результате гениальные произведения композитора исполняла его жена, Клара. Барханов как раз подходил к уровню Шумана, но успел остановиться.
Когда он добрался до четвертого курса, кто-то из молодых профессоров назвал его «нашим Гэтсби». Писателя Фитцджеральда Барханов не читал, но еще в деревне прочитал про Мартина Идена. Тогда он настолько впечатлился этим героем, что несколько раз умолял мать, ездившую в райцентр на педагогические конференции, привезти для него книги писателя М.Идена. В библиотеке таких книг не нашли, а потом старая подслеповатая библиотекарша объяснила матери, что М.Идеи — не писатель, а литературный герой. Это несовпадение жизненной правды и литературного вымысла очень расстроило Валю Барханова. И все же Мартин Идеи, несмотря на свой печальный конец, надолго остался его любимым героем и помогал студенту лепить свою судьбу. На вступительном экзамене по английскому Барханов сразил всех своим чудовищным произношением. Вернее, никакого произношения у него не было: он читал, как было написано в учебнике и, скажем, слово «день» произносил, как «дау».
Весь первый курс он ежедневно выписывал по пятнадцать-двадцать новых английских слов и всюду носил их с собой. Он замучил девушек из своей группы, учившихся раньше в английской спецшколе: они по нескольку раз повторяли для него одни и те же созвучия. Узнав, что в городе есть кинотеатр, где в воскресенье показывают фильмы на языке, он высиживал несколько сеансов подряд. По ночам ему вперемежку с латинскими названиями частей человеческого тела снились английские фразы. И все же ко второму курсу он победил. Особенно всех потрясло, когда он на четвертом курсе с тем же железобетонным упрямством взялся за немецкий. К этому времени всеми был забыт нелепый малый — ходячий анекдот, — каким был Барханов-первокурсник. Теперь он был примером и эталоном, а когда однажды пришел корреспондент из молодежного журнала в поисках сугубо положительного образа, указали на студента Барханова.
И возможно, будь у него сын, Барханов затретировал бы мальчика рассказами о том, как в юности лепил свою судьбу. Но сына у Барханова не было. Зато появилась Люба.
* * *…Он взял билеты на разные рейсы. Слава Богу, приглашение от Карлоса пришло давно, а в Петербурге не было мексиканского консульства. Поэтому все оформление шло через Москву. Тогда он отчаянно из-за этого злился — жалко было терять время. Теперь же он в который раз убедился, что и дурное может пойти во благо. Питерским преследователям не догадаться, даже если у них есть агентура в местных консульствах. Любе Барханов взял билет на ближайший рейс в Амстердам. Он успокоился только тогда, когда ее самолет благополучно взлетел. Сам он ближайшим рейсом отправился в Нью-Йорк, всю дорогу опасаясь слежки. Несколько раз он с внутренним напряжением ждал, что вот-вот к нему подойдут три-четыре амбала, отпихнут ото всех и, со смешками, упираясь стволом в бок, выведут из зала аэропорта, впихнут в машину. В небольшой очереди перед стеной из матовых стекол, за которой уже начиналась зона таможенного досмотра, к нему-таки, слегка посовещавшись друг с другом и позвонив кому-то по мобильнику, подошли два быка.
«Всё!» — подумал он в тот миг и фраза «сердце его упало» приобрела физический смысл. Но парни с могучими шеями, затылками и плечами отчего-то медлили. А он чуть не бросил две свои элегантные сумки, чтобы попробовать, прорвавшись в служебные помещения, укрыться там.
— Извиняюсь, вы летите в Нью-Йорк? — спросил вдруг, смущаясь, неуверенным, совсем не бойцовским голосом один из парней.
— Туда, — ответил Барханов, чувствуя, как сердце еще колеблется: стоит ли ему возвращаться на свое рабочее место.
— Вы партийный билет не перебросите? Вас там мой дед встретит.
