Сергей Задонский - Посыльный "серой стаи". Книга 1. Гонец из прошлого
— Если у вас есть время, я расскажу его историю.
— Конечно, — говорю, — а то опять перенесете на более позднее время.
— Вы должны простить меня, но история нашего пребывания в плену является не только моей тайной. Не пугайтесь! Ничего порочащего честь солдата, а тем более моряка мы не сделали. Но мы связаны взаимными обязательствами друг с другом. Поймите и простите меня!
— Не хотите — не рассказывайте, я уважаю чужие тайны. Но мне интересно было бы узнать историю ножа только потому, что я располагаю аналогичным образцом.
— Спасибо за понимание! Я у вас много времени не отниму. Подобные ножи выпускали специально для элитных частей армии фельдмаршала Роммеля, возглавлявшего объединенную группировку вооруженных сил Германии и Италии, которые вели бои с войсками союзников в Северной Африке. Роммель успешно гонял англичан, французов, поляков и других по пескам пустыни, и в знак особого отличия Гитлер приказал изготовить эти ножи и вручать навечно отличившимся в североафриканских боях.
Как я потом узнал, это была очень ценная и памятная награда, и приравнивалась она к нашивке за десантные операции на Крит и в Норвегию.
Где-то в середине войны рейхсминистерством пропаганды было принято решение о разработке подобного знака отличия за выдающиеся победы на море, которым награждались бы в основном подводники и морские диверсанты, так как надводные корабли к тому времени в больших морских сражениях участия не принимали.
Рейхсминистр пропаганды Геббельс и командующий подводными силами гросс-адмирал Дениц взяли за основу нового знака отличия североафриканский нож Роммеля, но внесли некоторые изменения. Видите, — показал он на свой нож, — на лезвии роммелевского ножа у основания рукоятки нет вот этого маленького колечка. К нему при награждении полагалась цепочка со значком подводника. В соответствии со степенью заслуг колечко на ноже и значок делались либо позолоченными, если это была заслуга первой степени, либо посеребренными, если — второй.
Но таких награждений прошло очень мало. Поэтому об этих ножах вы не прочитаете ни в одной энциклопедии по холодному оружию, во всяком случае выпускавшихся в Советском Союзе. Быть может, где-то на Западе и есть упоминания о нем, но тогда, я думаю, наши коллекционеры знали бы об этом факте. Пока же никто ничего не знает — я справлялся.
— А вы, Кирилл Мефодиевич, интересуетесь военной историей и военной техникой? — просил я.
— Да, но, если так можно выразиться, вынужденно. Вы уже поняли, что эти ножи именные, то есть вручались конкретному человеку за его заслуги. Значит, где-то должны быть архивы или документы, где можно найти имя человека, кому принадлежал мой нож.
— Для вас это так важно, найти этого человека? Наверняка он отъявленный нацист и скорее всего до наших дней не дожил!
— Да, для меня, а точнее для нас, это очень важно, потому что этот немец спас нам жизнь.
— Скорее всего это случилось в конце войны, и немецкий офицер захотел хоть как-то реабилитировать себя перед нами или союзниками.
— Я ничего утверждать, как вы, молодой человек, не могу. Но этот немец, когда вывез нашу группу на барже из лагеря — острова, заговорил с нами на чистом русском языке, затем вытащил из металлического ящика и отдал нам прорезиненный пакет с нашими лагерными документами и сказал буквально следующее: «После войны кто-нибудь из вас, кто останется в живых, должен приехать в Одессу на пристань. Там каждое последнее воскресенье месяца слева от Потемкинской лестницы будет стоять человек, молодой или старый, я не знаю. В руках у него будет клетка с попугаем. Вы ему должны сказать всего несколько слов, что директор завода ушел с немцами в Новый Свет. И все. Если будет задавать какие-нибудь вопросы, то расскажите ему все, что видели в этом лагере». На этом мы распрощались. Уходя, он отстегнул от своего пояса этот нож с ножнами и отдал мне его на память как командиру одной из трех наших групп.
— А откуда он знал русский язык? — спросил я.
— Мы тоже долго думали об этом, когда прятались в лесу и ждали подхода наших войск, и пришли к выводу, что это наш разведчик.
— И что вы делали потом?
— Потом мы разбились на группы по пять-шесть человек и стали пробираться на восток. С остальными договорились о месте встречи: каждые пять лет в день нашего освобождения в столице у храма Василия Блаженного.
— И не боялись, что можете попасть в руки НКВД и вас расстреляют? — с недоверием спросил я.
— Как же не боялись! Боялись, и даже очень! Геббельсовская пропаганда работала очень хорошо. Даже среди наших были такие, что пошли не на восток, а на запад. Аргументы у них были железные: все мы неплохо выглядели, не то, что другие узники. Если бы нас поймали, то посчитали бы за предателей или власовцев и сразу же поставили бы к стенке. Но мы все-таки пошли к своим. Решили — будь что будет!
Вскоре нам повезло. Мы напоролись на несколько разбитых автомашин, возле которых лежали убитые красноармейцы. Правда, такую форму мы видели всего несколько раз, и то на власовцах: с погонами, орденами и медалями, новым, не известным нам оружием. Видимо, это был авангард какой-то советской части, прорвавшийся слишком далеко и угодивший в немецкую засаду.
Канонада раздавалась в нескольких десятках километров восточнее, а у нас пока было тихо. Мы дождались темноты, вырыли у развилки дороги братскую могилу и похоронили всех убитых. На досках от борта машины нарисовали белой краской, найденной в одном разбитом «ЗиСе», пятиконечную звезду и написали воинские звания, фамилии и имена погибших солдат и офицеров.
В вещмешках солдат мы нашли запасные комплекты обмундирования, переоделись и взяли документы одного офицера и четырех сержантов. Сверток с нашими документами, а там были документы всей группы, мы спрятали в укромном месте, взяв за ориентир братскую могилу и мост через канал. Один из нашей группы, бывший тракторист, осмотрел автомобили и сказал, что одна машина абсолютно цела, только колеса по левому борту прошиты автоматной очередью. До утра мы сменили колеса и с рассветом поехали в направлении фронта. Курс специально взяли немного южнее, чтобы случайно не встретиться с полком или дивизией, откуда были посланы эти бойцы. Как попали в расположение Красной Армии, мы и сами не поняли. Заехав в одну из немецких деревушек, увидели большую группу немцев. Те, увидев, что мы подъезжаем с западного направления, бросили оружие и стали сдаваться в плен. Мы собрали все оружие в кузов машины, а немцев колонной погнали впереди по дороге. И тут же нас с разных направлений стали обгонять автомобили, бронемашины, верховые в форме солдат Красной Армии. На нас и на наших пленных внимания никто и не обращал — война заканчивалась, и таких, как мы, на дорогах разбитой Германии было предостаточно.
Глава 73
Катя стала искать работу сама и начала с государственных судебных и юридических инстанций. Но там, к негодованию девушки, её рассматривали лишь как очередную конкурентку фаворитке начальника конторы и отказывали в работе даже без собеседования. На зачетку с отличными отметками никто даже и не смотрел. Взгляды, казалось, говорили: «Знаем, мол, как в институте такие красавицы, как ты, отличные оценки зарабатывают!»
В одном центральном судебном учреждении на собеседование с ней вышла сотрудница управления кадров. Дородная женщина лет сорока пяти пригласила Катю в кабинет, взяла документы и внимательно их просмотрела. Затем достала из ящика стола бланки заявления о приеме на работу и оформления допуска для работы с секретными документами.
— Вы, девушка, нам подходите по всем статьям. И место у нас очень кстати освободилось, — сказала женщина, оглядывая поверх очков студентку. Вот вам направление в нашу ведомственную поликлинику. Пройдете медицинскую комиссию и сразу же к нам. Место для вас зарезервируем, можете не волноваться.
Катя не поверила своим ушам: от неё никто ничего не требовал, ни на что не намекал, а просто по-человечески рассмотрели документы и приняли на работу. Волновала только медкомиссия — Катю недавно протянуло сквозняком, и у неё появился насморк. Теперь главное, чтобы простуда не повлияла на заключение медиков.
Девушка, сжимая в одной руке носовой платок, а в другой — направление, стала благодарить отзывчивую женщину и решила ещё раз уточнить:
— А какой режим работы? Вы понимаете, я студентка. Хотелось бы не пропускать занятия.
— А какой режим? Да самый наилучший для тебя, девочка, — перешла по-дружески на «ты» сотрудница управления кадров.
— Какой же? — не унималась Катя.
— Постельный, — не моргнув глазом пояснила женщина.
— Какой, какой?!
— А то ты не понимаешь! Постельный режим, постельный.
Девушка начала медленно вставать со своего места.
