Карина Тихонова - Прогулки с Хальсом
Следователь нахмурился.
— Хотите сделать признание?
Антон пожал плечами.
— Я ничего не помню, зато теперь точно знаю, что Марка не убивал. Эту проклятую картину я бы не забрал ни за что на свете. Я ее ненавижу. — Антон снова пожал плечами. — Пишите, что хотите. Я все подтвержу.
Следователь выслушал бредовый монолог не перебивая. Сел на диван и сердито насупил брови.
— Черт, — сказал он. — В кои веки дождался праздника, и нате вам — никакого удовольствия. Мне не верится, что это сделали вы. В первый раз — да. Жену вы, конечно, своими руками не убивали, просто дали ей умереть. Я прав?
Антон отвел взгляд.
— Я прав, — ответил следователь вместо него. — Но в этот раз след ведет в другую сторону. Только куда? Антон Аркадьевич, у вас есть враги?
Антон тихо засмеялся. Следователь остановил его, подняв указательный палец:
— Минутку! Не торопитесь, подумайте хорошенько! Смотрите, как все складывается: нож взяли у вас на кухне. Отпечатки на рукоятке, естественно, ваши. Картину нашли в багажнике вашей машины. Мотивы убийства на выбор: либо ссора из-за женщины, либо корыстный расчет. Жена Халецкого рассказала о вашей… гм… связи…
— Это было сто лет назад, — перебил Антон. — С тех пор я держусь от Лины как можно дальше.
— Да, но Халецкий узнал о вашей интрижке меньше месяца назад. Полина Геннадьевна говорит, что он был сильно расстроен и даже прервал с вами отношения.
Антон кивнул. Ничего другого Лина сказать не могла, ее же просто распирает от ненависти! Ну и расчет налицо: если Антона признают виновным в убийстве, он не сможет ничего наследовать…
— Послушайте, если меня осудят, кому перейдут картины? — осторожно спросил Антон.
— Ага, поняли, наконец? — проворчал следователь. — Трудно сказать. Официально Халецкий еще не был разведен, так что все шансы у бывшей жены есть. С другой стороны, сомневаюсь, что другие наследники отступят без боя. Егор Николаевич и его сестра уже подали иски. — Следователь помолчал и спросил: — Так что? Ничего не хотите мне рассказать?
— Я ничего от вас не скрываю, — ответил Антон. — Я правда не помню тот проклятый вечер. Хочу вспомнить, но не могу. Может, попробовать гипноз? Говорят, иногда срабатывает.
— Показания под гипнозом не считаются законными.
Антон развел руками.
— Ну тогда я не знаю, как вам помочь. Извините.
Следователь с кряхтеньем поднялся с дивана, аккуратно вложил свернутый холст в тубу и сказал:
— Что же делать, поехали…
— Сколько мне могут дать? — спросил Антон из чистого любопытства.
— Понятия не имею, — ответил следователь. — Честное слово, если вас осудят, никакой радости мне это не доставит. Не ваших рук это дело. Но улики против вас, с этим не поспоришь.
Антон выключил компьютер, уложил в сумку самые необходимые вещи и вышел вместе со следователем из квартиры.
Харлем, сентябрь 1647 года
Великий философ
В толпе художников, собравшихся на художественную ярмарку, послышался шепоток. Из-за дома показалась знакомая фигура в коротком темном плаще и шляпе-котелке. Один художник подтолкнул соседа локтем, кивнул на приближающегося Франса Хальса и выразительно закатил глаза под лоб — явился, отставной генерал. Начинается смотр выставленных на продажу полотен.
— Постарел наш гений, — шепнул сосед.
«Еще как постарел», — подумал художник, рассматривая мужчину с густой сединой в поредевшей черной шевелюре. Неужели всего каких-то пару лет назад они вытягивались по швам, едва завидев этого человека? Неужели одно его слово могло разрушить чью-то профессиональную репутацию или, наоборот, вознести ее к небесам? Художник усмехнулся и незаметно покачал головой.
Хальс обвел собратьев по ремеслу внимательным взглядом, кивнул в знак приветствия и медленно двинулся вдоль ряда. Усталые темные глаза скользили от одной картины к другой, не задерживаясь. Художники настороженно наблюдали за первым посетителем художественной ярмарки. В их молчании чувствовалась нехорошая готовность огрызнуться на любое непонравившееся замечание.
Посетитель, однако, от замечаний воздержался. То ли почувствовал, что ему готовы дать отпор, то ли больше не полагался на непогрешимость своего мнения. Что и говорить, лучшие времена Франса Хальса остались в прошлом.
Огромный дом, в котором жила семья Хальсов, недавно выставили на продажу. Поговаривали, что художник хочет обеспечить своих детей при жизни и купить каждому достойное жилье. Но если так, куда же подевались баснословные гонорары, которые он, не стесняясь, требовал с заказчиков? Спустил денежки на пиво и дружков, вот куда! А рука, между прочим, уже не та, да и здоровье пошаливает. Говорят, что заказчики стали забывать дорогу к дому Франса Хальса. Что ж, поделом! Пожил в свое удовольствие, пора и другим освободить дорогу!
— Слышали последнюю новость? — спросил один художник, когда фигура в темном плаще скрылась из глаз. — Говорят, Хальс пишет портрет господина Декарта!
— Не может быть! — вырвалось у его соседа.
А кто-то запальчиво возразил:
— Отчего же не может быть? Франс Хальс по сей день лучший живописец Голландии.
— Ах, оставьте! — отмахнулся от него другой художник. — Лучший живописец Голландии господин Рембрандт. Вы знаете, сколько ему заплатили за «Ночной дозор»? По сто гульденов за фигуру. Когда это господину Хальсу предлагали такие деньги?
— Тихо! — шикнул сосед. — Идет Дирк!
— Ну и что? — удивился собеседник. — Наверняка он и сам это знает!
Дирк не стал останавливаться и вступать в разговор. Просто кивнул и ускорил шаг, стремясь догнать брата. В последнее время Франс стал сильно сдавать, и Дирка беспокоило его настроение. Ах эти проклятые сплетники! Неужели они не видят, что рука Франса все еще тверда, а глаз точен, как никогда в жизни? Завистливые сороки! Зря Франс совершает эти еженедельные прогулки, ничего, кроме огорчения, они ему не приносят. Сколько раз Дирк просил брата выбрать другой маршрут, но Франс хочет видеть, как рисуют другие художники. Зачем ему это — непонятно.
А что касается господина Рембрандта… Да, конечно, Дирк слышал о новой знаменитости. Слышал и о невероятной цене за портрет стрелков, заказанный для городской ратуши Амстердама. Что и говорить, большие деньги, Франсу таких никогда не предлагали. Конечно, Франс обиделся, раскричался, швырнул на пол мольберт с кистью… А потом собрался и потихоньку съездил в Амстердам. Это при его-то ненависти к переездам! Вернулся спокойный, даже какой-то умиротворенный. Дирк боялся расспрашивать брата, да это и не понадобилось. Франс сбросил с плеч дорожный мешок и спросил Дирка: «Сколько они заплатили этому парню? Сто гульденов за фигуру? — Покачал головой и добавил: — Жулики! Они должны были заплатить по тысяче!»
Нет, никогда Франс Хальс не знал, что такое зависть. Зависть — удел мелких душ, лишенных таланта, а истинный гений всегда справедлив. Впрочем, не объяснять же это собачьей своре, жадно вынюхивающей запах чужой неудачи!
Дирк ускорил шаг, догнал брата и взял его под руку. Франс заметно прихрамывал, видимо, разыгрались ревматические боли в ноге.
— Зачем ты вышел? — спросил Дирк. — Если у тебя разболится нога, ты не сможешь писать. Господин Декарт будет разочарован.
— Я смогу написать этот портрет, — уверенно ответил Франс, усмехаясь. — Уж постараюсь не доставить радости нашим коллегам.
Дирк довел брата до дома, закрепил на подрамнике новый холст, выбрал лучшие кисти. Не удержался и обвел тоскливым взглядом просторную мастерскую. Скоро со всем этим придется проститься. Дом стал им не по карману. Однако не стоит думать о печальном, ведь впереди встреча с одним из самых блестящих людей современности!
Рене Декарт приехал в Голландию, спасаясь от религиозных преследований. Во Франции знаменитый философ считался гугенотом, но Дирк сильно подозревал, что он вообще не верит в Бога. Не зря же господин Декарт так восхищается трудами их земляка Баруха Спинозы, который заявил, что Бог и Природа — это одно и то же! Возмутительное заявление. Даже родная еврейская община Амстердама, в которой состоит Спиноза, предала его анафеме за такое заявление. Что уж говорить об остальных добропорядочных горожанах?
Ну, верующий или атеист, господин Декарт был любопытной личностью. Он жил в Голландии уже несколько лет, очень быстро выучил язык, и общаться с ним было необыкновенно легко и приятно. Господин Декарт обладал блестящим чувством юмора как истинный француз, был дотошен в работе как немец, пил пиво как голландец, любил путешествия как англичанин и умел точно подмечать основные черты характера разных народов.
Вот этот человек сидит перед Франсом и говорит не умолкая:
— Удивительная страна, господин Хальс! Знаете, что меня поражает больше всего? Необыкновенная мания порядка, которая свойственна вашим землякам. Клянусь, я лично видел, как мостовую Брукса мыли щетками с мылом! Как вам это нравится, господин Хальс? Мыть с мылом мостовую, по которой ездят торговые повозки!
