Бернар Миньер - Не гаси свет
Деревянные ступени жалобно скрипят, ручка двери яростно вращается. Он толкает створку, осознает, что она заперта, начинает трясти ее, яростно барабанит кулаками по филенке:
— Мила, открой дверь… ОТКРОЙ ЭТУ ЧЕРТОВУ ДВЕРЬ, НЕСЧАСТНАЯ ТЫ ИДИОТКА! ЖАЛКАЯ ДУРА! ТВАРЬ! ОТКРЫВАЙ!!!
Он наваливается плечом, но дверь не поддается. Наступает тишина… у меня сейчас сердце выскочит из груди. Ветер свистит, ветки стучат о крышу. Что он делает? Где он? В этот момент раздается звон разбитого стекла. Я кидаюсь к двери, пытаюсь вставить ключ в замочную скважину, но рука дрожит так сильно, что ключ падает на пол — о, черт! — я наклоняюсь, чтобы поднять его, распрямляюсь, поворачиваюсь, тяну на себя разбухшую створку… Тяну, тяну — сильнее, еще и еще. Дверь наконец открывается… Собираюсь выскочить за порог, и тут он обхватывает меня сзади, прижимается щекой к щеке:
— Куда собралась? Ты принадлежишь мне, Мила. Нравится тебе это или нет, но мы связаны. Навсегда.
Я дрожу от страха. Он хватает меня за лицо и сжимает так сильно, что я пугаюсь, как бы зубы не вылетели из десен.
— Ничто нас не разлучит, ты разве не поняла? — говорит Лео.
Внезапно тишину разрывает рев мотора, и в ночном небе появляется «Ил», взлетевший с военной базы по соседству.
— ТЫ НИКОГДА ОТ МЕНЯ НЕ ИЗБАВИШЬСЯ, МИЛА. ДАЖЕ ЕСЛИ СЯДЕШЬ В САМОЛЕТ И УЛЕТИШЬ НА ДРУГОЙ КОНЕЦ ЗЕМЛИ. Я БУДУ ПРЕСЛЕДОВАТЬ ТЕБЯ ДО АДСКИХ ВРАТ. ЕСЛИ ПОНАДОБИТСЯ, Я УБЬЮ ТЕБЯ, А ПОТОМ И СЕБЯ.
Около четырех утра Сервас прервался.
Он чувствовал, что попал в ловушку слов, стал заложником кошмара, пережитого Милой. Физическое и психологическое насилие кого угодно выведет из равновесия, и в его душе разгорался гнев на человека, который не гнушался использовать устрашение, угрозы, побои и унижение как оружие массового уничтожения. Майор предчувствовал трагический конец истории. Он включил кипятильник и насыпал в чашку растворимого кофе. За черным стеклом снова пошел снег. Очевидно, что после гибели Сергея Мила смирилась. Несчастная наверняка считала дни до своего первого полета в космос, как узник, ждущий скорого освобождения. Она поняла, что Фонтен не может позволить себе бить ее: чем ближе был день старта, тем чаще космонавтов осматривали врачи. Он угрожал, срывался, как цепной пес, но границу не переходил.
Но в конце июля, за четыре недели до старта, неожиданное происшествие изменило весь расклад.
31. Гранд-опера
22 июля. Четвертый день задержки… У меня бывали задержки — на двое суток, не больше… Господи, сделай так, чтобы все рассосалось!
Сервас оторвался от чтения, посмотрел на потолок и вспомнил малыша Тома на коленях у матери. Белокурый мальчик с сонным личиком… «Почему Мила оставила ребенка???»
Я сама во всем виновата. Забыла принять пилюлю — из-за усталости, взвинченного состояния, растерянности… Боже, пусть это будет просто задержка! Иначе придется делать аборт — ребенка от этого пса я рожать не стану…
25 июля. Я беременна! В кармане лежит тест, купленный в московской аптеке. Мне все еще не верится… Если русские узнают, все будет кончено. Не знаю, что делать. Появились симптомы, подтверждающие результаты теста. Никогда еще я не чувствовала такой усталости.
26 июля. Лео нашел тест. Какая же я дура! Нужно было сразу выбросить, но я понятия не имела, что он систематически шарит в моих вещах. Ищет доказательства измен. Чертов псих… Вышел из комнаты, демонстративно помахивая полоской, и спросил:
— Что это такое?
А ты как думаешь, болван? Тест pH для воды бассейна?![63] Свой вопрос он сопроводил такой оплеухой, что у меня чуть голова не оторвалась и глаза на пол не выпали.
— Я беременна, — сказала я ему.
— Что?!
— Ты слышал. Сделаю або…
Еще одна затрещина — с размаху, наотмашь.
— Как ты могла?
Я потерла щеку, но боль не ушла.
— Кто отец? — потребовал ответа Лео.
— Ты.
— Врешь!
Он схватил меня за волосы и сдернул со стула:
— Ты врешь, мерзкая тварь!
Я не хотела плакать, но боль была такой сильной, что слезы прихлынули к глазам, как молоко к соскам кормящей матери.
— Клянусь тебе, Лео, это твой ребенок! Прости… прости меня!
— Ты что, не понимаешь? Не понимаешь, что натворила? Идиотка! Ты все погубила! Думаешь, они не заметят? Это ведь не случайность, да?.. Ну, ты мне за все заплатишь! Я убью этого ублюдка, богом клянусь, прикончу прямо в утробе.
— Я полечу, Лео. И ты тоже. Мы оба отправимся на Станцию…
В кои-то веки мой голос прозвучал твердо.
— Да неужели?
— У тебя нет выбора: расскажешь кому-нибудь — и нашу команду отстранят, заменят дублерами. Сейчас аборт исключен — слишком плотное расписание и слишком пристальный врачебный надзор.
Лео прищурился.
— Что ты предлагаешь?
— Вести себя как ни в чем не бывало. Я выдержу.
— Нам предстоит провести наверху целый месяц, несчастная ты дура!
— Некоторым женщинам удавалось скрывать беременность до самой последней минуты. Даже если потом все раскроется, будет поздно. Возможно, это даже станет сенсацией: беременная женщина на орбите!
Лео не оценил моего сарказма.
— Ты не оставишь ребенка, — отрезал он. — Вернемся на Землю, я сам найду врача. Даже через три месяца будет не поздно…
10 дней до старта. 15 августа. Мы приехали на Байконур. Гостиница «Космонавт». Я сумела увильнуть от последних часов на наклонном столе и вращающемся табурете: сказала, что уже несколько дней мучаюсь мигренью. Давать задний ход поздно, так что меня освободили от тренировки. А вот от кровати с наклоном в 10°, где приходится спать, задрав ноги вверх, чтобы организм привыкал, отвертеться не удалось. Космические экипажи прибывают дважды в год, и это настоящее событие для города, у которого после развала Союза возникли проблемы с безопасностью и кадрами. Весь персонал только что на руках нас не носит. Я ни на секунду не остаюсь наедине с Лео.
1 день до старта. Последний вечер. По заведенному обычаю мы смотрели «Белое солнце пустыни», советский вестерн а-ля Джон Уэйн. День пролетел со скоростью света. Я собрала последние вещи: блокнот, увлажняющий крем, необходимый в искусственной атмосфере станции, наушники, оперные диски… Все вокруг нас — техники, врачи, персонал базы — пребывают в эйфории.
Бросаю взгляд на Лео — каменное лицо, на меня ноль внимания. Он встревожен. Боится, что я сорвусь. И напрасно. Я чувствую себя как никогда сильной и живой. Мы с моим ребенком поднимемся наверх, на орбиту…
Я возвращаюсь к себе. На двери комнаты расписались мои предшественники. Меня переполняют чувства.
День старта, 26 августа. Великий день наступил. Подъем в 7.30. Медосмотр, раздевание, мытье, дезинфекция. Внезапно меня охватывает страх за ребенка, и я покрываюсь холодным потом. Доктор спрашивает, всё ли в порядке, я киваю и улыбаюсь со стиснутыми зубами. Мы отправляемся на Байконур, он в 30 километрах от нашего дома.
За три часа до старта в помещении с коричневыми стенами начинается процедура надевания скафандров. Каждый весит 35 кг. Вокруг суетятся люди, нас снимают на камеру, проверяют, всё ли в норме. Садимся в автобус, выслушиваем последние советы, техники снова и снова проверяют какие-то детали, меня только что не тошнит от волнения. Выходим и видим небольшую группу людей: они стоят на солнце, неподалеку от стартового стола. Объятия, пожелания, напутствия… Я ощущаю жуткое одиночество: Павла и Лео окружили родные, а со мной прощаются только «официальные лица»… Как странно, что в эту минуту я вспоминаю горькие моменты жизни: безрадостное детство, беспокойная юность, приемные семьи, одноклассники, с которыми никогда не удавалось подружиться, потому что они сторонились меня, как чумной, все — кроме одной уродливой толстухи (не помню, как ее звали); она ко мне липла, а я ее отпихивала… Потом были романы-однодневки, пустые глупые мечтания — пока не появился Лео… Он простился со своими и смотрит на меня — жестко, даже с ненавистью. Плевать. Лео ничего мне не сделает — я лечу. Я победила…
