Дэвид Моррелл - Изящное искусство смерти
— Ты работала в семье Марра, которую убили?
Лицо матери исказилось от ужаса.
— Ты знала Джона Уильямса? Он вроде был известен в тех краях и иногда заходил в лавку Марра.
Мать зарыдала в голос.
В хибару ворвался Бруклин, но ему не удалось успокоить Маргарет.
— Что произошло?
— Я просто спросил ее об убийствах на Рэтклифф-хайвей, — ответил мальчик.
— А почему ты об этом спрашиваешь?
— Просто услышал. Мне стало любопытно.
— Я тогда работал в доках. Тебе не представить, какой ужас все испытывали. А через двенадцать дней произошли новые убийства.
Мать укрыла лицо в ладонях.
— Маргарет, что тебя беспокоит? — спросил Бруклин. — Ты знала кого-то из убитых?
Спустя несколько дней мальчик после работы снова отправился в район Рэтклифф-хайвей. Расспросы привели его в таверну «Кингз армз», в которой произошло второе убийство.
В одном из окон таверны была выставлена копия портрета, чтобы все прохожие могли ее увидеть. На рисунке был изображен в профиль мужчина с вьющимися волосами, высоким лбом, острым носом и сильным подбородком. Внизу стояло имя, но мальчик не умел читать.
Рядом с рисунком имелась табличка с текстом, но его он тоже прочесть не мог.
— Сэр, — обратился он к проходящему мимо мужчине, — не будете ли вы так любезны сказать мне, что там написано?
Мужчина одет был просто и явно не относился к числу тех, кого часто называли сэром, но мальчик из походов по домам, где он собирал золу, вынес заключение, что притворяться вежливым выгодно — таким путем можно заработать себе, скажем, кусок хлеба. Вдобавок к этому он польстил мужчине, предположив, что тот умеет читать.
— Конечно, мальчик. Под этим рисунком написано имя — Джон Уильямс. Ужасный был тип. Об этом как раз говорится на втором листке.
Мужчина, ведя пальцем по строчкам, прочитал текст:
— Здесь девятнадцатого декабря тысяча восемьсот одиннадцатого года гнусный убийца Джон Уильямс зверски убил хозяина таверны Джона Уильямсона, его жену и служанку. — Помолчал и добавил: — Не очень-то хорошо использовать убийства, чтобы привлечь посетителей в таверну.
Мальчик уставился на изображение Джона Уильямса. Фонарный столб находился позади, проходящие по улице люди заставляли тени двигаться, и мальчик видел отражения в стекле. Увидел он и собственное отражение, свое лицо совсем рядом с профилем Уильямса: тот же высокий лоб, острый нос и сильный подбородок.
— Лучше тебе не глядеть на него слишком долго, — посоветовал прочитавший надпись мужчина. — У тебя такие же вьющиеся волосы, и ты немного на него похож. Ты же не хочешь, чтоб тебя мучили кошмары?
— Нет, сэр.
— Что, не умеешь читать, да? А не желаешь научиться?
Мальчик на мгновение задумался, а потом понял: если он не овладеет грамотой, то не сможет узнать больше о Джоне Уильямсе и убийствах на Рэтклифф-хайвей.
— Да, сэр, я не умею читать. И — да, сэр, я бы хотел научиться.
— Хороший мальчик. Знаешь, где находится церковь Святого Николая? Вон там, у доков. Святой Николай — покровитель моряков и торговцев.
— Эта церковь стоит возле склада, где я работаю на мусорщика Кендрика.
— Так ты мусорщик? А хочешь для себя лучшей участи?
— Да, сэр.
— Утром в воскресенье приходи к девятичасовой службе. Я помогаю пастору, а после окончания службы учу людей читать Библию. Я знаю, в этот день у тебя выходной, но всем детям, которые приходят, чтобы выучиться, как читать Слово Божье, я даю булочку.
Желудок мальчика при упоминании о булочке сжался.
— Спасибо, сэр.
— С такими хорошими манерами, мой мальчик, ты далеко пойдешь. А теперь делай, как я тебе сказал: перестань смотреть на этого убийцу, а не то тебя будут преследовать кошмары по ночам.
К изумлению матери и приемного отца, он каждое воскресенье стал ходить в церковь. Мальчик отсиживал всю службу, а после нее посещал уроки чтения, за что получал законную булочку. Он быстро превратился в лучшего ученика из всех, которых когда-либо знала эта церковь. Уже через год он мог прочитать любой отрывок из Библии, предложенный учителем.
Он заходил в редакции газет и узнал, что там в архивах хранятся все сообщения, касающиеся Джона Уильямса и убийств на Рэтклифф-хайвей. Он читал любые материалы, какие находил, и через некоторое время выучил их наизусть.
Мальчику удалось отыскать копию портрета Уильямса, и он постоянно носил ее с собой и рассматривал, когда никто за ним не наблюдал.
— Мама, кто был моим отцом? — спросил он однажды.
— Он умер много лет назад.
— Но кем он был? Расскажи о нем.
— Мне больно о нем вспоминать.
— Как он умер? Ты из-за этого рыдаешь по ночам?
— Я не хочу об этом говорить.
— Как его звали?
Мать отвернулась и промолчала.
Мальчик продолжал после работы наведываться на Рэтклифф-хайвей. Частенько он заходил в здание, в котором убили Марра и его домочадцев. Там по-прежнему помещался магазинчик, торгующий одеждой, и выглядел он в точности так, как был описан в газетных отчетах. Мальчик стоял и представлял, где лежали тела, где кровь запятнала пол и стены.
Он вернулся к таверне «Кингз армз», зашел на этот раз внутрь и также пытался вообразить, где находились трупы, где была кровь.
Он представлял себе, как идет следом за телегой, на которой тело отца на глазах у двадцати тысяч любопытствующих зрителей везли к пересечению Кэннон и Кэйбл-стрит. Здесь он и был захоронен, и сердце его пронзили колом. Мальчик выходил на середину перекрестка, мимо проносились экипажи, рассерженные возницы орали, чтобы он убрался с дороги, а мальчик стоял и гадал, не покоятся ли прямо под его ногами останки отца.
Он сидел под эллингом, когда его отыскал приемный отец.
— Прекрати!
Мальчик резко обернулся. Одной рукой он зажимал коту морду, чтобы тот не мог мяукать. Лапы животного были связаны.
— Зачем ты это делаешь? — спросил Бруклин.
Он выхватил из другой руки мальчика нож, заставил отпустить кота и распутал веревки на лапах. Хотя животное и было изранено, оно мигом бросилось прочь.
Как-то вечером мальчик показал матери портрет Джона Уильямса.
— Это мой отец? — спросил он.
Женщина отпрянула от листа бумаги.
— Джон Уильямс мой отец. Правда?
Мать с ужасом смотрела на сына.
— Почему отец убил всех этих людей?
Она молчала.
В комнату ворвался Бруклин и рявкнул:
— Какого черта ты опять натворил?
— Я спросил, правда ли, что Джон Уильямс был моим отцом.
Мать зарыдала и упала на колени.
Бруклин толкнул мальчика к выходу.
— Оставь ее! Убирайся! Я не хочу больше видеть тебя здесь!
— Ты мне не отец! Ты не можешь мне приказывать!
Отставной сержант выпучил глаза и пошатнулся. Часто дыша, он с недоумением воззрился на нож, который мальчишка воткнул ему в живот.
— Скажи мне, мать. Я сын Джона Уильямса?
— Ты — чудовище. Такое же, как твой отец.
Мальчик и ее ударил ножом, сбросил на пол лампу и вышел из хибарки.
За его спиной сквозь треск пламени пробивались крики.
Бруклин был поглощен созерцанием восковой фигуры своего отца, замахивающегося молотком, когда звук приближающихся шагов вернул его в настоящее.
Он обернулся и увидел, как на пороге показались трое мужчин. Двое прошли в комнату, а третий остался караулить у входа, чтобы никто не подслушал из коридора.
Бруклин шагнул навстречу и остановился напротив восковой композиции, изображавшей «похитителей тел», Бурка и Хэя. Похитители были запечатлены в самом разгаре работы: они доставали труп из только что выкопанного гроба. Согласно надписи на табличке, Бурк и Хэй продавали трупы врачам, у которых практически не было легальных способов получить человеческие тела для медицинских исследований. Чтобы доставлять нанимателям как можно более свежие экземпляры, Бурк и Хэй начали сами совершать убийства.
Бруклин с умыслом решил переговорить с сообщниками здесь, а не возле фигуры Джона Уильямса. Он не хотел, чтобы подельники обратили внимание на его сходство с известным убийцей.
— Ночью в тюрьме убили Энтони, — сообщил Бруклин.
Вновь прибывшие некоторое время переваривали информацию, и наконец тот, что стоял у дверей, сказал:
— В газетах говорилось, что в тюрьме убили начальника и еще одного человека. Но не Любителя Опиума. Кого-то другого. И я надеялся, что не Энтони.
— Он очень убедительно изобразил наемного убийцу возле особняка лорда Палмерстона, — заметил Бруклин. — А фейерверк, который он устроил в Грин-парке во время отступления, запомнится надолго.
— Вечная ему память, — произнесли стоявшие в комнате мужчины.
— Вечная память, — с серьезным лицом повторил полковник. — Он был достойным человеком и храбрым воином. Сегодня вечером мы воздадим должное его памяти.
