Завещание - Маргарет Джоанна

Я скрестила руки на груди.

– Не только Розы. Вспомни о Катрине, ее смерть – моя вина.

– Ш-ш-ш. – Он погладил меня по волосам. – Изабель, ты не знаешь этого. Если ты действительно хочешь спасти Розу, то нельзя думать о Катрине. Это уже случилось, этого не исправить, и ты не виновата. Давай лучше решим, что будем делать вечером. Я знаю отличное место в пяти минутах ходьбы отсюда. Там очень уютно. Выбрось из головы все мысли о поисках изумруда хотя бы на три часа. У меня есть идея. Мы могли бы притвориться… что мы любовники в Париже!

– Хорошо, но только в этот раз.

Я приняла душ, примерила юбку и белую рубашку, а затем решила надеть единственное платье, которое взяла с собой. Оно было черным, и его юбка была расшита крошечными красными цветочками.

– Застегнешь мне молнию? – попросила я Уильяма после того, как как поправила подкладку.

Он подошел ко мне сзади и пробормотал:

– С удовольствием.

Его пальцы скользнули вверх по позвоночнику, вызывая у меня легкую предвкушающую дрожь, прежде чем он потянул молнию второй рукой.

– Ммм, ты просто мастер… – сказала я, не шевелясь.

Уильям нежно поцеловал мою шею и отступил.

– Выглядишь великолепно. Ты прекрасна.

Выйдя из дома рука об руку, мы отправились бродить по узким улочкам, и шерстяной пиджак Уильяма иногда цеплялся за тонкую вышивку платья. Мы дошли до улицы, где было три кофейни подряд. Они выглядели одинаково. Мужчина, стоявший в дверях первого кафе, помахал рукой и поздоровался: – Здравствуйте, месье Андерсон!

– Bonsoir! – отозвался Уильям. Мы продолжили идти, и я едва заметно взглянула на него.

– Я часто ем в этом месте, когда бываю в Париже, – объяснил Уильям. Он наклонился и прошептал: – Но там, куда мы направляемся, гораздо романтичнее, – и сжал мою руку.

Мы подошли к единственному в квартале ресторану без столиков на открытом воздухе и вошли в уютный зал с белыми скатертями и креслами, обтянутыми красной кожей. Среди посетителей были одна семья с детьми, но все остальные были пары. Мы устроились напротив друг друга. Рядом в углу был маленький камин с засушенными цветами внутри.

– Очень романтично! – восхитилась я. – Ты заказал именно этот столик?

– Ah mais oui! В точку, – улыбнулся он.

Я не могла съесть больше одного блюда, поэтому мы заказали фирменное рагу по-провансальски. Уильям обнял меня и притянул к себе.

– Так-то лучше, – произнес он. – Ты снова улыбаешься.

Перед Уильямом на столе лежала толстая винная карта, ее обложка была сделана из красной кожи. Она напомнила мне книгу Розы, в которой я впервые прочитала имя «Фальконе». Не открывая винную карту, Уильям подал знак ближайшему официанту.

– Мы возьмем бутылку «Шато Тальбо» 1998 года.

Официант сдвинул очки на переносицу.

– Месье и мадам что-то празднуют, возможно, годовщину?

Уильям взял меня за руку и сжал ее.

– Это не годовщина, но мы празднуем.

– Ну что ж, – произнесла я, когда официант отошел. – Мы празднуем нашу последнюю ночь вместе, по крайней мере, какое-то время мы не увидимся.

– Вообще-то я решил остаться в Париже еще на несколько дней. Не хочу покидать тебя сейчас – я буду рядом, когда ты совершишь открытие, которое вознесет твою карьеру на новые высоты.

Мое сердце дрогнуло от волнения, и я сделала глоток воды.

Другой официант, сомелье, подошел с бутылкой вина, откупорил ее у нас на глазах и налил немного в бокал. Уильям покрутил в бокале красно-черную жидкость, принюхался к аромату.

– Très bon, прекрасно. – Сомелье налил вино в мой бокал, наполнив его чуть меньше чем наполовину, а затем долил немного в бокал Уильяма.

Бордо имело насыщенный вкус с ароматом сливы, смородины и разных трав. Мы разговаривали, взявшись за руки, пока не принесли наше тушеное мясо, дымящееся и ароматное. После того, как Уильям съел несколько кусочков, он заговорил:

– Расскажи мне о себе то, чего никто больше не знает. – Он налил еще вина в мой бокал. Я подумала о Розе, о той ночи в ее квартире. «Расскажи мне секрет», – попросила она в тот раз.

– Не уверена, что могу придумать что-то подходящее под это описание. – Я отпила немного вина. – У меня нет настоящих секретов.

– Хорошо, тогда что делает тебя самой счастливой, и наоборот, что беспокоит посреди ночи?

Я откинулась на спинку кресла.

– Мой отец бросил нас с мамой, когда мне было двенадцать. Теперь это не делает меня счастливой или несчастной, но это важный момент моего прошлого, о котором я тебе не рассказывала.

– Спасибо, что поделилась со мной, мне очень жаль. Должно быть, это принесло тебе много боли в юности. – Он коснулся моих пальцев. – А твоя мать?

– С ней все в порядке, она живет в Бостоне. Я единственный ребенок.

– Что еще… повлияло на твою жизнь и сделало такой, какая ты есть?

– В основном школа… Я была прилежной ученицей сколько себя помню.

– Я имею в виду отношения. Какие еще отношения повлияли на твое мировоззрение?

– После колледжа у меня был роман с женатым мужчиной. Мы были вместе, пока однажды ко мне не пришла его жена, и я поняла, насколько глупой была эта история «любви». Так что я покончила с этими отношениями. Было трудно, но сейчас мне кажется, что шрамы зажили.

Он похлопал меня по руке.

– Я польщен твоей откровенностью. Спасибо. – Мы немного помолчали, а затем он спросил: – Так вот почему ты выбрала Сент-Стивенс? Чтобы сбежать? Не волнуйся, я не осуждаю выбор других людей. Макиавелли этого не одобрил бы.

– Я не столько хотела сбежать, сколько получила редкую возможность поработать с Мадлен Гранжье. И учиться вместе с Розой. Мне хотелось быть похожей на нее. Верно говорят: будь осторожнее в своих желаниях. – Когда я откинулась назад, кожа кресла заскрипела. – А как насчет тебя, Уильям? Каким было твое детство?

Он убрал волосы со лба и сделал глоток вина.

– Моя мать была профессором. Раньше все было совсем по-другому. Она не могла найти работу – университеты один за другим отказывали ей, потому что она могла забеременеть и уйти в декрет. В итоге она все же нашла место – у нее был выдающийся талант. Если кто-то из ее коллег-конкурентов спрашивал о семье, она говорила, что не хочет и не собирается иметь детей. Потом появился я, а мой отец умер. Моя мать снова вышла замуж за человека, который был подлецом. И в шотландском, и в американском смысле.

Он покачал бокалом из стороны в сторону, чтобы вино омыло стеклянные стенки, посмотрел на стол, потом – снова на бокал. Его лицо побледнело, а брови почти сошлись на переносице. – И моя… Я никогда никому не говорил об этом раньше, но… моя мать… она… издевалась надо мной.

– О нет, мне очень, очень жаль. – Я взяла его за руку.

Уильям отпил еще вина и посмотрел по сторонам, словно боялся, что нас услышат.

– У нее тяжелая биполярная депрессия с приступами психоза. Она живет в лечебнице. Единственное лечение, которое когда-либо помогало, это терапия электрическим током. Я никому об этом не говорил.

– Мне очень жаль, – повторила я. – Могу представить, насколько тебе тяжело. Единственное, чему я рада, так это тому, что ты можешь мне доверять. Я хочу поддерживать тебя во всем так же, как ты поддерживаешь меня. Я умею слушать.

– Знаю, ты очень хороший человек. Я понял это, когда мы впервые встретились, и как я тебе тогда сказал, я видел твою грусть. Это и привлекло. В любом случае, все это в прошлом. Я ушел из дома в семнадцать лет. Хотя до сих пор оплачиваю ее счета.

– Тебе было лишь семнадцать… Так рано. – Я снова сжала его руку.

– Я всегда обеспечивал себя сам. Подработки, работа на фабрике, даже азартные игры. В последнее время – онлайн-покер.

– Ничего себе, ты даже так можешь зарабатывать?

Уильям оживился.

– Если имеешь способности к математике – да. Впрочем, хватит обо мне. Как ты себя чувствуешь? Надеюсь, эта передышка пошла тебе на пользу. Не могу поверить, что мы в Париже уже целую неделю, а это наш первый ужин! Как будто я прятал тебя от всех.