Виктор Пронин - Не приходя в сознание
СУД
На суде обвинение поддерживала прокурор Тамара Георгиевна Белолипецкая. Вот ее мнение о работе следователя:
— В ходе суда всегда чувствуется, когда дело начинает слегка «провисать», когда одними доказательствами следователь пытается прикрыть зыбкость, неубедительность других. Не найдя прямого свидетеля, он восполняет это тем, что допрашивает десяток косвенных, а то и вовсе делает допущение, ничем его не подкрепляя. В нашей работе это явный брак. У Глазовой дело обычно подготовлено так, что вопрос о надежности доказательств не возникает, они как бы цепляются одно за другое, поддерживают и объясняют друг друга. Иногда возникает ощущение, что то или иное доказательство вроде бы и не имеет прямого отношения к делу, кажется незначительным, но, когда все они на твоих глазах выстраиваются в одну неразрывную цепь, начинаешь понимать, какая кропотливая работа проведена. Ни одного пробела, не оставлен без внимания ни один довод обвиняемого. Судьям, прокурорам знаком холодок в душе, когда вдруг видишь, что в деле нет надежных доказательств, — преступник уничтожил явные следы, подогнал нужную документацию, «обработал» свидетелей и, казалось бы, обеспечил себе неуязвимость. И вот Тамара Васильевна берет такое «глухое» дело и, не торопясь, принимается за работу. И находятся свидетели, которых ранее почему-то недооценивали или не догадались задать им нужные вопросы. Находятся детали, требующие уточнения, появляются заключения экспертиз, которые проясняют картину преступления и дают эти самые доказательства. И мы видим, что преступник, несмотря на все свои усилия, так и не смог уничтожить следы. Тот же Дядьков, как бойко начинал, сколько было гонору, не всегда находил время на вопросы ответить. А закончилось тем, что он смирено попросил суд о снисхождении.
Во время последних допросов приятельницы Дядькова готовы были в мельчайших деталях описать весь вечер тридцатого апреля, но заставить их выступить с этими показаниями на суде оказалось невозможным делом. Путаясь, краснея и бледнея, пряча глаза, они на судебном заседании несли ту самую чушь, с которой начали в первых своих показаниях.
— Да вы же чуть не сшибли меня с ног, когда я шла с мальчиком на руках! — не выдержав, воскликнула мать Павлика Железнова.
— Нет, мы ничего не видели, — упрямо повторяет Кузькина.
— Но вот подписанные вами показания, в которых вы рассказываете о том, как сговорились в лесу выгородить Дядькова, — напоминает ей судья.
Кузькина молчит. На ее лице можно прочитать только одно: скорей бы все кончилось, чтобы спрятаться от этих вопросов, от людских глаз, от насмешливого гула за спиной.
Наверно, лишь на суде с этими девушками поговорили всерьез о них же, задали прямые вопросы, заставили задуматься над прямыми ответами. До этого они как-то обходились легковесными шуточками, необязательными обещаниями, ничему не придавая слишком большого значения, готовые посмеяться над чем угодно.
Да, они оказались всего лишь в роли свидетельниц, но высказать свое мнение о них суд счел необходимым. Причем речь шла не об их жизни до наезда. Суд больше интересовала чехарда с показаниями, настойчивые попытки уберечь преступника от наказания. Было интересно узнать, что стоит за всем этим, какие такие убеждения?
Оказывается, ничего за этим не стоит. Пустота. Когда судья произносила слово «убеждения», девушки стыдливо хмыкали, словно им предлагали примерить королевские наряды. Дескать, не про нашу честь, мы люди простые, убеждения нам ни к чему, нас вот в машину пригласили, угощение посулили — оно и спасибо, мы и рады, много ли нам надо...
Время от времени в газетах, публикующих различные курьезы вроде сообщений о появлении двухголового теленка, о девочке, выросшей в волчьем логове, можно встретить описание странного состояния, в которое впадает некий житель дальней или ближней страны. Он словно бы спит и не спит, он дышит, живет, ему вводят пищу, он отправляет естественные надобности. Возможно, он слышит голоса, доносящиеся из мира, который проносится над ним, может быть, в этом мире ему что-то дорого, он переживает, страдает — там, за порогом сознания. Может быть. Проходят годы и десятилетия, проходит жизнь. Человек стареет, дряхлеет и наконец умирает, так и не придя в сознание.
Подобные случаи довольно редки, уж коли о них пишут как о курьезах. Чаще происходит другое — человек в полном здравии сознательно ограждает себя от всех волнений, которыми живет окружающий мир, которые приносит совесть. И в этом ненормальном, в общем-то, состоянии он существует и, не приходя в сознание, благополучно стареет, так и не узнав до конца, чем жил мир вокруг него...
В отношении девушек суд принял частное определение, дал свое толкование их образу жизни. Надо же, потребовалось такое печальное событие, чтобы убедиться — вековечные ценности человеческие не отменены. И поныне совесть, честность, искренность остаются в силе. Казалось, такие заезженные понятия, а когда всерьез — выше-то и нет ничего. И при ближайшем рассмотрении выясняется, что машины, ночные шоссе, вседозволенность и гроша ломаного не стоят. Если, конечно, всерьез. А ведь было — во всем этом смысл виделся, истина просматривалась, душа рвалась вслед за каждой легковушкой...
Да, нянечка из местной больницы. Вот она спохватилась. Честно и откровенно признала свои ошибки и заблуждения, как она выразилась. Ее подвела, как ни странно, доброжелательность. Просит человек — надо уважить. Этим часто не прочь воспользоваться ловкачи и пройдохи. Но когда дело до суда дошло и весь городок узнал детали происшествия, когда уж малыша схоронили, поняла старушка, чего натворила. Покаялась прилюдно и тем грех с души сняла.
ПРИГОВОР
Дядьков Борис Иванович был признан виновным по двум статьям: 127-я, часть II и 211-я, часть II. Вот эти статьи:
127-я, часть II. Заведомое оставление без помощи лица, находящегося в опасном для жизни состоянии и лишенного возможности принять меры по малолетству, старости, болезни или вообще вследствие своей беспомощности, в случаях, если виновный имел возможность оказать потерпевшему помощь и был обязан иметь о нем заботу, либо сам поставил его в опасное для жизни состояние, наказывается лишением свободы на срок до двух лет или исправительными работами на срок до одного года.
211-я, часть II. Нарушение правил безопасности движения и эксплуатации транспорта, повлекшее смерть потерпевшего или причинение ему тяжкого телесного повреждения, наказывается лишением свободы на срок до десяти лет с лишением права управлять транспортными средствами на срок до пяти лет или без такового.
По первой из этих статей Дядьков был приговорен к двум годам лишения свободы, по второй — к восьми с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии общего режима. В соответствии со статьей 40 УК РСФСР окончательная мера наказания по совокупности (поглощением менее строгого наказания более строгим) определена в восемь лет лишения свободы и запрещением управлять автотранспортом в течение трех лет.
Остается только добавить, что через некоторое время в народный суд пришло извещение о том, что осужденный Дядьков Борис Иванович прибыл в исправительно-трудовую колонию общего режима отбывать наказание. Далее шел адрес учреждения, его номер и подпись начальника.
Вот и все.
И — НОВАЯ ЖИЗНЬ
Тамара Васильевна Глазова сидит за небольшим однотумбовым столом в своем маленьком кабинете, где, кроме стола, сейфа, двух стульев, нет ничего, да ничего больше и не поместится. Но кабинетик тоже достижение, поскольку не везде, не во всякой прокуратуре есть такие условия. Это заботами прокурора Владимира Дмитриевича Сухачева. Он же обеспечил всех следователей пишущими машинками, что тоже немаловажно.
Рядом с прокуратурой вокзал, газетные киоски, суета, а здесь — тишина и сосредоточенность. Тамара Васильевна задумчиво перебирает бумаги, вживаясь в новое дело. Именно вживаясь, потому что каждое следствие — это еще одна прожитая жизнь. С друзьями, недругами, с выяснением отношений куда более подробным, чем в настоящей жизни. Если там допустимы недомолвки, тайные обиды, молчаливое прощение, то здесь, в следствии, все должно быть выяснено до конца, до последнего душевного порыва.
Но вот отшумели, отошли в прошлое людские страсти, боли, страдания, обман и ненависть, все отошло. И начинается новая жизнь, не менее сложная, запутанная, где тебе предстоит все назвать своими именами, расставить по местам, всему найти объяснение.
На столе новая папочка, в ней всего несколько листочков. Пройдет время, и она вырастет до толстого тома, а то и до нескольких, и сколько же людей пройдет через этот кабинетик, сколько жизней выплеснется на голубенькие бланки протоколов!
— Я устала от этого дела, — говорит Тамара Васильевна. — Не от его сложности или запутанности. Оно оказалось довольно редким по психологической напряженности. Прикиньте, сколько людей подключил Дядьков, чтобы изменить картину преступления! А похищение коляски, эти булыжники в кювете! Подкуп, попытки отделаться двумя сотнями рублей, эти девицы... И пройти через все это, через правду и ложь каждого, через их опасения, истерики... Тяжело. — Она положила руку на тощую коричневую папочку — новое дело.
