Марианна Баконина - Девять граммов пластита
– Да никак они на тебя не смотрят, и никто руки не протирал, потому что…
– Потому что они мне руки не подавали! Это я заметил. И ты туда же! «Твои сомнительные связи… твои источники доходов…» Да у вас в парламенте убийцы сидят, ты с ними уважительно «господин депутат», «господин министр», а на мой счет, видите ли, сомнения! – Теперь Сергей как никогда был похож на обиженного мальчишку. Вообще в нем всегда было много юношеского – мягкая пластика, азарт, готовность идти навстречу неведомому, жажда приключений. Мальчишка, который в лабиринтах узких эдинбургских улиц играет в Роб Роя, а оказавшись в замках Уэльса, вспоминает рыцарей Круглого стола. Сейчас он тоже был мальчишкой, которому не разрешили сыграть в казаки-разбойники на стороне почитаемых и уважаемых казаков.
Сергей Анатольевич Давыдов нравился Лизавете именно потому, что умел быть мальчишкой. И сейчас, когда он стоял, широко распахнув серые обиженные глаза, над столом, заваленным продуктами, он ей нравился как никогда раньше. Мальчишка, который умеет радоваться и обижаться, в котором молодые чувства не задавлены алчностью или честолюбием.
Но времени играть в «нравится – не нравится, любит – не любит, плюнет – поцелует» не было. Лепестки ромашки она будет обрывать потом. Сейчас надо его уговорить.
Спорить с мужчиной, особенно с мужчиной оскорбленным и униженным, – бесполезно. Есть два пути – ластиться и объяснять. Любая женщина может, немножко помурлыкав, добиться от любого мужчины чего угодно. Потом усыпленная пушистым обращением особь в штанах, возможно, и пожалеет о сделанном. Но сделанного не воротишь.
Объяснять труднее. Увы, даже лучшие представители сильного пола свято верят в существование пресловутой женской логики и считают непреложным научным фактом пагубное влияние этой логики на умственные способности сестер по разуму. Так что проще действовать лаской. Лизавета не искала легких путей. Ей претили мужские самодовольство и самодостаточность. Она никак не могла уразуметь, почему штаны и прочие атрибуты мужественности заодно считают сертификатом качества рассудка. И потому почти всегда взывала к разуму, не трогая феромоны и связанные с ним инстинкты. Ей казалось, что так честнее.
В данном конкретном случае, исключительно из-за дефицита времени, она выбрала срединный путь. Для начала лукаво улыбнулась, потом дотронулась до переносицы Сергея, показывая, что его нахмуренные брови сейчас не к месту.
– Давай рассуждать, как разумные люди. Ты хочешь на мне жениться. Так?
– Пока так!
– Отлично, но тогда в твоих интересах помочь мне как можно быстрее справиться с Дагаевым. Хоть ты и говоришь, что о чем-то с кем-то там договорился и что мне ничего не угрожает, все равно меня преследуют, и это совершенно очевидно связано с Дагаевым. Значит, рано или поздно до меня доберутся, а посмертное венчание тебя не устроит. Так?
– Пока так. – Сергей уже улыбался. Он узнал их излюбленную игру. Игру в софистику. Они любили строить логические цепочки, а потом разрывать их парадоксальным выводом.
– Значит, помогая поймать Дагаева, ты помогаешь разрешить вопрос о нашей свадьбе. Так?
– Так, – еще раз кивнул Сергей.
И тогда она согнула последнее звено в логической цепочке:
– Помогаешь разрешить свадебный вопрос, но ведь метод, способствующий разрешению вопроса, не должен влиять на то, как он решится – так, как хочешь ты, или иначе! Так?
Сергей уже откровенно веселился.
– Так. Вот за что я тебя люблю – за умение мыслить логично!
Через двадцать минут они уже ехали по Загородному проспекту в «Форде», пойманном на углу Невского и Надеждинской.
Погода была совсем не весенняя – плохонькие дворники потрепанного автомобиля с трудом разгоняли потоки воды, падавшие на лобовое стекло с неба, и жирные брызги, летевшие из-под колес. Часы на приборном щитке показывали половину третьего. Водитель пообещал, что домчит до «Пулково» за полчаса, если, конечно, не встанет в пробке. Не попасть в пробку на Загородном – это нереально. Но им в тот день повезло.
МЕСТЬ И ЗАКОН ИЛИ ЗАКОН МЕСТИ
«Форд» остановился у входа в аэропорт, когда невидимая женщина с голосом зануды объявила, что произвел посадку самолет «Аэрофлота», совершивший рейс Женева-Санкт-Петербург. Сергей сунул водителю оговоренный стольник и тот, развернувшись, поехал прочь. Он даже не попытался дождаться клиента на обратный путь. Еще в машине рассуждал о том, что жизнь и целый автомобиль дороже возможной прибыли: аэропортовская таксистская мафия, так же как и мафия вообще, бессмертна.
Лизавета, не дожидаясь спутника, ворвалась в здание аэровокзала и остановилась. Она точно знала, что нужно как можно быстрее разыскать рубоповцев. Но не знала, как это сделать. Ей казалось, что в относительно небольшом зальчике сделать это будет проще простого. Однако ни Игоря, ни Дмитрия не было видно. Лизавета растерянно оглянулась. Ожидавшие вылета граждане вовсю пялили глаза на растрепанную девушку в джинсах и коричневой кожаной куртке, неожиданно замершую посреди зала. Лизавета досадливо поморщилась. Сейчас еще узнавать начнут, а она не при лице: не хватило времени привести себя в порядок. Перед тем как выскочить из дома, Лизавета стянула волосы в хвост, а краситься не стала.
– Не хочешь ли воспользоваться услугами громкой связи? «Майор Горный и капитан Сунков, встречающие банкира Арциева, журналист Зорина ожидает вас возле кассы номер тринадцать». – Сергей подошел так тихо, что Лизавета вздрогнула.
– Где они могут быть?
– Если не дураки, то в VIP-зале. Все-таки видный депутат встречает знаменитого банкира, – усмехнулся Сергей.
Лизавета вздохнула. В депутатском ее точно узнают. Количество встреченных и снятых здесь знаменитостей давно перешло в качество. Ее первой звездной съемкой была Маргарет Тэтчер. Первый год работы на телевидении. «Железная леди» приезжает, чтобы встретиться с одним из самых демократичных политиков России и главой ленинградской советской власти по совместительству. Молодой задор помог Лизавете опередить конкурентов, и она сумела задать вопрос первая, а премьер-министр Великобритании ответила, хотя пресс-конференция в аэропорту программой визита не предусматривалась. Лизаветин вопрос остался первым и единственным. Как она потом гордилась, как задирала нос!
Теперь Лизавета, побывавшая в VIP-зале раз сто, – умная и опытная, а еще, к сожалению, узнаваемая.
И точно, едва они переступили порог, как с ней раскланялся администратор:
– Здравствуйте, Лизонька! Почему сегодня без камеры?
Незнакомым, полузнакомым и малознакомым людям Лизавета прощала ненавистную «Лизу» и еще более ненавистную «Лизоньку». Поэтому откликнулась приветливо:
– Добрый день, здравствуйте…
– Так где же камера? – не унимался улыбчивый молодой человек с незапоминающимся лицом профессионального менеджера или разведчика.
– Так вышло… – Лизавета внимательно разглядывала встречающих, но милиционеров не было и здесь.
– Мы сегодня с магнитофоном. – Сергей дотронулся до своей гигантской черной сумки. Именно в ней он таскал священный ноутбук. – Женева еще не выходила? Сегодня есть через ваш зал?
Специалист по компьютерам знал, как работают залы для особо важных персон, ничуть не хуже, чем прожженный светский хроникер.
– Кто-то есть… – Менеджеры и разведчики на прямо поставленные вопросы всегда отвечают уклончиво.
– Вот… – Ушедшая было вперед Лизавета резко повернулась и чуть не бросилась на шею Сергею. Она действовала импульсивно, но, как выяснилось впоследствии, правильно. Спряталась сама и заслонила его лицо. Их не заметили и не узнали те двое, что заставили ее прошептать неразборчивое «вот». Одного из них Лизавета узнала, потому что час назад видела фотографию в компьютере, а лицо второго вспомнила мгновенно, хотя, если бы минуту назад ее попросили описать Лечу Абдуллаевича Дагаева, она сказала бы, что не помнит, как он выглядит. И все же память подбросила ей это лицо, хотя заседания Законодательного собрания Лизавета снимала нечасто, а конкретно Дагаева не снимала вовсе.
Он не входил в когорту засветившихся на экране. Из пятидесяти городских парламентариев лишь десять-двенадцать человек входили в «горячий» журналистский список. Их знали в лицо, их дергали в перерывах назойливые репортеры, им заказывали статьи для местных, а иногда даже центральных газет. Остальные держались как бы на периферии публичности. В этом нет ничего странного или предосудительного, во всех парламентах мира были, есть и будут заднескамеечники – темные, но влиятельные лошадки. Именно такой лошадкой и был Леча Дагаев. Он не мелькал, он влиял. И Лизавета, до последней секунды не державшая его в голове, вдруг вспомнила не только седину, орлиный нос и импозантный пиджак, но и место Дагаева в большом зале Мариинского дворца – Леча Абдуллаевич обычно сидел во втором ряду, в кресле рядом с центральным проходом.
