Сергей Рокотов - Тайны подмосковных лесов
- А Павлик останется один?! - возмутилась Лариса. - А если его убьют?! Мы смоемся, а его убьют! Я его с таким трудом растила, фактически одна, а теперь бросить его на произвол судьбы. Нет, я на это не пойду!
- Хорошо, хорошо. Я ещё раз повторяю - все дело только во мне одном. А для безопасности переедешь к Павлику. И все обойдется, я уверен, просто нужно выиграть время. Я тут привез кое-что, я оставлю тебе денег, а на нашу квартиру пока приезжать не надо. Извини меня, это все стечение обстоятельств. На дачу тем более ездить не надо... Извини...
Он обнял её и поцеловал в щеку. Почувствовав рядом её родное теплое тело, Хряк испытал чувство стыда за свои последние дни, ему стало так жалко эту любящую его женщину, которая только и делала, что бесконечно его ждала. И вот - снова расставание. На сколько? Трудно сказать...
Хряк вытащил из кармана пачку долларов и протянул их Ларисе.
- Спрячь, этого вам надолго хватит.
- Господи, опять шальные деньги? Ты ведь не был дома! Откуда они?
- Причиталось за некоторую работу.
- Хорошо же тебе платят...
- Не жалуюсь.
- А вот я жалуюсь, - опять заплакала Лариса. - Эти шальные деньги разлучают нас, они превращают мою жизнь в ад!
- Ну, не скажи, без денег тоже ад.
- Ладно, Димочка, хватит спорить, делай, как знаешь, а мне пора к врачу...
- Иди, иди, лечись, хочешь - продли путевку, побудь здесь, позвони Павлику, скажи ему, чтобы ни к нам на Мосфильмовскую, ни на дачу он не ездил. Объясни, как можешь. Ладно, радость моя, я поехал, ну успокойся, не плачь, все будет хорошо...
Не в состоянии смотреть ей в глаза, он вышел из санатория и сел в машину. Ему было горько на душе, даже те десять тысяч долларов, которые он оставил ей, мало облегчали его совесть. Однако, сев в машину, он почувствовал себя свободным как ветер. Завел двигатель и помчался в сторону от Москвы. Он понятия не имел, куда ему ехать, знал только, что с деньгами он не пропадет, был убежден, что поступает правильно, так как время его союзник. Тучи сгущались над ним, и необходимо было их разогнать. Бросаться грудью на амбразуру было не в его правилах.
Хряк гнал машину по шоссе, испытывал привычное наслаждение от самого процесса езды, от своей великолепной машины, от хорошей дороги, от весны, от своего прекрасного здоровья и неувядаемой бодрости. Кроме того, он испытывал несколько позабытое ощущение полной свободы ото всего - от быта, от повседневности, он чувствовал себя молодым, несмотря на пятьдесят два прожитых года, полных испытаний и тревог, каждодневного риска, лагерей, скитаний. Только вчера, только сегодня утром ему казалось, что жизнь кончена, и вот - он снова на коне. Под ним прекрасная машина, в кармане немало денег, впереди новые приключения. Он увидел надпись "Симферополь", к которому и вело это шоссе. Туда он и решил ехать...
4.
Стояло жаркое лето 1995 года. Жарок был и июнь, но уж в июле наступило настоящее пекло. Раскаленный асфальт, пыль, выхлоп от машин - все это превращало Москву в сущий ад. Хотелось куда-нибудь к речке, на свежий воздух, к травке, к деревьям. Броситься бы в прохладную воду и плыть, плыть...
Катя сидела одна в московской квартире. Настроение было какое-то странное, неопределенное. Если Андрей Зорич в последнее время был на седьмом небе от счастья, то Катю мучили воспоминания. Ей казалось, что происшедшее с ней в подмосковном домике два с половиной года назад, не дает ей права на будущее счастье. Перед глазами постоянно вставало лицо Ворона, его странный взгляд двумя разными глазами. В ушах постоянно звучала его речь, его признания. И эта записка, переданная через Дмитрия Степановича. Он появлялся и исчезал, словно призрак, но Катя понимала - он не оставит её в покое. Она ведь так и не узнала, кто он такой, какое он имеет отношение к её родителям, а ведь между ними, безусловно, была какая-то тайна. Но как узнать? Спрашивать отца она не могла, ведь он ничего не знал про её приключение, хотя порой, особенно в последнее время ей стало казаться, что он многое знает. Но откуда? Конечно, про её исчезновение он мог узнать и от бабушки, и от дяди Лени, и от Андрея. Но про то, что происходило там, в подмосковном домике, кроме неё никто знать не мог. Андрей тоже ни о чем её не расспрашивал, и порой ей самой хотелось рассказать ему все - ей становилось трудно держать все в себе, она понимала и чувствовала, что между ними возникает недоговоренность, а, соответственно, и какое-то отчуждение. Она знала, что раньше какая-то тайна омрачала жизнь её родителей, а, возможно, и имела прямое отношение к несчастью, унесшему жизнь её матери. Теперь же некая таинственность окружала и её отношения с Андреем.
Они подали заявление в ЗАГС, и на конец июля была назначена регистрация брака. Андрей был весь в предсвадебных хлопотах, отец в последнее время был тоже очень оживлен, положительные эмоции встряхнули его, он уже не сидел часами в своем кабинете, глядя на многочисленные портреты Маши, он что-то постоянно делал, куда-то ездил, суетился. Для Кати готовили свадьбу, готовили ей будущую семейную жизнь. Была отремонтирована и обставлена трехкомнатная квартира бабушки на проспекте Вернадского, там теперь должны были жить молодожены. Такой подарок дается не каждой молодой семье. Катя знала, что у её отца есть накопления в валюте ещё с прежних времен, она знала, что ни в чем не будет нуждаться. Она понимала все это, она любила Андрея, но счастлива не была. Ей было страшно.
Она вспомнила слова Дмитрия Степановича и вдруг решила позвонить ему. Ей казалось, что этот сильный человек сумеет защитить её от Ворона. Она подумала и набрала номер. Подошла женщина.
- Здравствуйте. Попросите, пожалуйста, Дмитрия Степановича.
- Здравствуйте. А его нет. - Голос был ужасно взволнованный. - А кто это?
- Да..., - замялась Катя. - Знакомая.
- Знакомая? - презрительно переспросила женщина. - Близко?
- Нет, - холодно ответила Катя. - Мне нужно просто поговорить с ним.
- Мне вот тоже нужно, - несколько смягчился голос женщины.
- А когда можно будет ему позвонить?
- Понятия не имею. Я уже третий месяц не имею от него никаких вестей. - В голосе женщины почувствовались слезы.
- Что-то случилось?
- Случилось, случилось, - раздались рыдания. - Вы послушайте, я не знаю, кто вы, но очень вас прошу, если вдруг он вам позвонит, скажите ему, чтобы он не появлялся здесь и не звонил сюда - в розыске он, снова в розыске...
Она захлебывалась слезами, почти не в состоянии говорить.
- Но почему?
- Его ищут, его ищут за два убийства. А он не мог, он не мог... Но все равно, пусть не приезжает, не звонит, а то его найдут, посадят, расстреляют. Девушка... Я не знаю, что мне делать, я не знаю, как мне жить. Около подъезда караулят, в квартире все перерыли, несколько дней здесь сидели, караулили. Что это за жизнь собачья?! Только ведь зажили по-человечески, и на тебе! И все же пусть не приезжает, пусть...
Она бросила трубку, а Катя осталась в глубоком беспокойстве. Эта опасная жизнь, к которой она прикоснулась в ноябре 1992 года все время давала о себе знать. Она больше не могла нести все в себе, ей необходимо было рассказать обо всем происшедшем отцу или Андрею.
Как ей хотелось поговорить с отцом! Но Катя боялась его странных глаз, отрешенного взгляда. Правда, в последнее время он повеселел, и ей не хотелось возвращать его в прежнее состояние. Да и радость его порой была какая-то странная, необычная, тоже пугающая - губы улыбались, а глаза светились злым огнем.
На дачу они ездили очень редко. Место это навевало на них грустные и страшные воспоминания, там, за городом, на природе, вдали от городского шума и ритма жизни слишком отчетливо всплывали полузабытые силуэты, странные призраки, напоминающие им о другой, параллельной жизни, существующей помимо них и принесшей их семь столько горестей и бед. Отец же просто забыл дорогу туда. Он не только туда не ездил, он избегал даже разговоров о даче. Он не был там с того самого рокового ноябрьского дня 1992 года, так, по крайней мере, считала Катя.
Катю же ничего сверхъестественного с этими местами не связывало, просто она знала, что там, около моста погибла её мама, и ей бывало очень грустно, когда она проходила мимо этого места, ей бывало ещё грустнее, когда она входила в отсыревший дом, когда она вдыхала в себя этот полузабытый запах детства, когда она глядела на лежавшие в доме свои старые игрушки, детские книжки. Именно здесь обнажалась эта страшная рана, которую она получила в семнадцать лет, именно здесь она яснее всего осознавала, что м а м ы н е т, её дорогой любимой красивой мамы н е т и б о л ь ш е
н и к о г д а н е б у д е т! В Москве, в городской квартире их страшная утрата как бы покрылась слоем времени, здесь же она была столь же свежей, как и два с половиной года назад. Все напоминало о маме - здесь она любила сидеть, здесь она готовила им вкусные обеды, здесь она укладывала маленькую Катю спать, здесь они втроем гуляли, здесь она сажала тюльпаны и гладиолусы и радовалась их цветению. А вот здесь.... з д е с ь е е
