Дик Фрэнсис - Игра по правилам
— Эти костыли, — поинтересовался он, — зачем они вам?
— С моей лодыжкой приключилась маленькая неприятность в Челтнеме.
— Когда это было?
— Почти две недели назад.
Он лишь кивнул. Ручки костылей были достаточно тяжелы, чтобы поразить злодея, и он не стал искать других объяснений.
С паузами и писаниной все это заняло немало времени. Я рассказал ему об автоаварии неподалеку от Хангерфорда, утверждал, что скорее всего, на мой взгляд, Симза убил именно Роллуэй. Я не сомневался — они сравнят пули, извлеченные хангерфордской полицией из «Даймлера» с только что выковырнутыми из стен и теми, что, без сомнения, будут извлечены из тела Николаев Лоудера. Я как бы невзначай поинтересовался, на какой машине ездил Роллуэй, и сказал офицеру, что хангерфордская полиция занимается поисками серой «Вольво».
После некоторой паузы на осмотр улицы был отправлен один из полицейских. Он вернулся с круглыми от удивления глазами и сообщил свою новость, на что ему было ведено поставить возле машины охрану и никого к ней не подпускать.
К тому времени уже стемнело. Каждый раз, когда кто-то из полицейских или других официальных лиц входил в дом, раздавался механический лай и сверкали прожекторы. Меня это даже забавляло, что свидетельствовало о моем несколько бредовом состоянии, однако у полицейских скоро нервы не выдержали.
— Выключатели возле входной двери, — сказал я наконец одному из них. — Стоит только повернуть все наверх.
Они послушались, и воцарилась тишина.
— Кто запустил горшком в телевизор? — поинтересовался офицер.
— Грабители. В прошлую субботу. Тут были двое ваших людей.
— Вам плохо? — неожиданно спросил он.
— Нет. Просто не могу прийти в себя.
Он кивнул. «Это было бы с каждым на моем месте», — подумал я.
Один из полицейских упомянул об угрозе Роллуэя, что мне не дожить до того момента, когда нужно будет давать свидетельские показания. Не исключено, что за этим что-то крылось.
Инголд внимательно посмотрел на меня.
— Вас это не тревожит?
— Постараюсь быть поосторожнее. Он едва улыбнулся.
— Как на лошадях? — Улыбка исчезла. — Вам бы лучше нанять кого-нибудь, чтобы немного походил за вами.
Я кивнул в знак благодарности. «Брэд, — мелькнуло у меня в голове, — будет в восторге».
Они унесли несчастного Николаев Лоудера.
«Я еще скажу о его мужестве, — решил я, — и по возможности постараюсь спасти его репутацию. Ведь он, в конце концов, подарил мне шанс остаться в живых».
Наконец полицейские решили опечатать гостиную, хотя офицер сказал, что это делается лишь для проформы, потому что все происшедшее, похоже, не вызывает никаких сомнений.
Протягивая мне костыли, он поинтересовался, куда я направляюсь.
— Наверх, спать, — ответил, я.
— Здесь? — Он был удивлен. — В этом доме?
— Это не дом, а крепость, — сказал я. — Если кто-то вдруг не опустит подъемный мост.
* * *Опечатав гостиную, они вышли на улицу, оставив меня в одиночестве во вновь наступившей в холле тишине.
Сев на ступеньки, я ощутил свое жуткое состояние. Меня бил озноб. Я чувствовал себя состарившимся и поседевшим. Мне нужно было выпить что-нибудь горячее, чтобы согреться, но идти на кухню не было ни сил, ни желания. «Обойдусь тем, что налью себе горячей воды из-под крана в ванной», — подумал я.
В схватках почти всегда именно так и бывает: хуже всего не в момент удара, а пару часов спустя, когда вовремя сработавший естественный анестезирующий механизм тела постепенно уступает место боли: замечательная продуманная природой система, благодаря которой дикие звери имеют возможность убежать куда-нибудь в безопасное место, спрятаться и зализать свои раны. Человек в этом ничем не отличается. Нужно было время, чтобы убежать, нужно было почувствовать боль, чтобы понять, что что-то не так.
В момент максимального содержания адреналина — пан или пропал — я был уверен, что даже могу побежать с такой лодыжкой. Меня подвела механика, а не инстинкт или готовность. Два часа спустя стало страшно от одной лишь мысли просто стоять на этой ноге. От каждого движения перехватывало дух. Из-за этого я сидел в кресле Гревила два долгих часа, стараясь сосредоточиться на вопросах полицейских, чтобы как-то отвлечься от боли.
Когда они ушли, притворяться было уже незачем. Как бы я ни пытался внутренне противиться этому, как бы я ни бесился мысленно, я знал, что кости и связки вновь оказались в прежнем плачевном состоянии. Роллуэй опять мне все переломал... а до Хеннесси оставалось всего четыре с половиной недели... и я, будь оно неладно, все-таки собирался выступить на этих соревнованиях на Дейтпаме и никому не собирался рассказывать о небольшой сегодняшней потасовке, о которой не было известно никому, кроме Роллуэя, а он не станет хвастаться.
Если я пару недель не буду появляться в Лэмборне, Майло не узнает. Дело было не в том, что это его сильно бы разволновало: просто, если он не будет знать, он никому не расскажет. Никто, так или иначе, не ждет, что я буду выступать в ближайшие четыре недели. Никто не придаст никакого значения тому, что две из них я проведу в Лондоне, занимаясь делами Гревила. Потом, как только смогу ходить, я поеду в Лэмборн и буду каждый день тренироваться, делать физиотерапию, возьму «Электровет»... все это возможно... пара пустяков.
А пока предстояло подняться по лестнице.
Наверху в ванной Гревила в сумке с моими туалетными принадлежностями я найду конвертик, полученный от хирурга-ортопеда, лежавший в водонепроницаемом кармашке и путешествовавший со мной. В конвертике — три маленькие белые таблетки, по размеру меньше, чем аспирин, и на них — что-то похожее на мои инициалы: ДФ 118. «Только как крайнее средство», — предупреждал ортопед.
«Сегодня, по-моему, как раз тот случай», — решил я.
Я стал медленно подниматься по лестнице, присаживаясь, таща с собой костыли. «Если я их выроню, — думал я, — они соскользнут в самый низ. Не стану ронять».
Это были просто адские муки. Пытаясь взять себя в руки, я говорил себе, что людям приходилось ползти по горам с гораздо более тяжелыми увечьями и они бы не стали убиваться из-за одного лестничного пролета. В конце концов лестница закончилась, я сел на верхнюю ступеньку и, положив рядом костыли, вспомнил, что ДФ 118 вовсе не залетят ко мне в рот, как в сказке. Мне еще предстояло до них добраться.
Зажмурив глаза, я взялся обеими руками за свою перевязанную лодыжку. Я чувствовал жар, чувствовал, как она вновь распухает и пульсирует где-то в глубине.
«Проклятье, — думал я, — ну надо же, какое проклятье». Такая боль мне уже была знакома, но от этого не становилось легче. Я надеялся, что у Роллуэя тоже раскалывается голова.
Я зашел в ванную, пустил горячую воду, открыл дверцу аптечки, вытащил свою сумочку и расстегнул «молнию».
«Одна таблетка — боли нет, — вспоминал я, — две таблетки — невесомость, три — никаких ощущений».
Был соблазн выпить три таблетки, но я опасался, что, когда проснусь утром, мне захочется повторить и я буду сожалеть о сделанной глупости. Запив стаканом горячей воды одну таблетку, я стал ждать чуда.
Происшедшее чудо было просто невероятным, но никак не было связано с таблетками.
Я смотрел на свое серое лицо в зеркале, висевшем над раковиной. «Улучшения приходится долго ждать, — думал я некоторое время спустя. — Может быть, эта чертова таблетка не подействует?»
Терпение.
Надо выпить еще одну...
Нет. Терпение.
Я бессмысленно смотрел на то, что стояло в шкафчике. Тальк. Дезодорант. Крем для бритья. Крем для бритья. Почти все содержимое одной коробочки крема было размазано Джейсоном по зеркалу. «Без запаха» было написано на светло-голубой с серым коробочке.
«У Гревила была еще и электробритва, — бессвязно думал я. — Она лежала на комоде. Я пользовался ею сегодня утром. Ею бриться быстрее, но эффект менее продолжителен».
Проклятая таблетка не действовала.
Я с нетерпением посматривал на вторую.
Подожди еще.
Подумай о чем-нибудь другом.
Я взял вторую баночку с кремом для бритья, которая была ярко-красного с оранжевым цвета, с надписью «Душистый». Я потряс баночку и, сняв крышку, попробовал выдавить на зеркало пену.
Никакого эффекта. Я еще потряс ее. Попробовал вновь. Ничего. «Сплошное заблуждение, — думал я, — пустые книжки, зеленые каменные шкатулки со скважинами, но без ключей. Вмурованные в бетон сейфы, потайные ящики в столах... Ничто нельзя принимать за чистую монету. Мысли Гревила — лабиринт... Однако он не стал бы пользоваться душистым кремом для бритья».
Я вертел крем для бритья и туда и сюда, пока нижняя часть не повернулась у меня в руке. Я затаил дыхание, так как не мог до конца в это поверить. Я продолжал крутить... отвинчивать.
«Очередной пустой тайничок, — убеждал себя я. — Не теряй надежду». Я отвинтил всю нижнюю часть баночки, и из обложенной ватой лунки мне в руку выпал замшевый мешочек.
