Лариса Соболева - Белая кошка в светлой комнате
– А мне что делать сегодня? – спросил Гена.
– Отдыхать.
Если б Архип Лукич знал, что делать не только Гене, но и ему… Где этот чертов пистолет? И вообще, не ошибся ли он? Проклятые сомнения…
– Рад, рад без меры, – встретил Щукина Натан Ефимович, стоя на лестнице, ведущей на чердак. – Поднимайтесь.
На чердаке все осталось по-прежнему, вновь пришлось переступать через груды связанных папок, чтоб добраться до стола. Но под крышей было свежо – оба окна открыты настежь, вечерняя прохлада свободно гуляла по чердаку в виде сквозняка, который касался штор и всего легкого, от чего происходило движение. Учитывая исключительно мрачную атмосферу из-за склянок и колб на полках да тусклый свет, шевеление легких предметов казалось таинственным, чуть ли не мистическим и вызывало в душе небольшой трепет. М-да, в этом месте хорошо страшненькое кино снимать.
– Вы не боитесь сквозняка? – спросил Щукин, пробираясь к столу.
– Я закаленный. Раз вы боитесь, то вот, сюда пожалуйте, в уголок. – Натан Ефимович снял два стула со спинки кресла, чтоб не мешали, поискал, куда бы их деть, и не нашел ничего лучше, как взгромоздить на кипу папок у стены. – По сто?
– Естественно, но сегодня угощаю я, – улыбнулся Щукин, открывая кейс. Он выудил оттуда водку, пару банок консервов, мясо в вакуумной упаковке. Натан Ефимович все равно открыл холодильник, достал свои деликатесы и приступил к приготовлению стола. – Я хотел спросить вас, Натан Ефимович: почему вы сейчас не собираете преступления? Мне попалось интересное дело, оно бы дополнило вашу коллекцию.
– Все, мой друг, когда-то надоедает. Даже собственная жена. Вдруг замечаешь рядом старую грымзу, о которой не подозревал десятки лет, и делаешь так, чтоб ни ты ей не мешал, ни она тебе. Так и с моим архивом получилось – надоело. Да и возраст не тот, чтоб бегать за следователями и выпрашивать у них материалы.
Архип Лукич достал папки:
– Ваш архив здорово мне помог, Натан Ефимович, я проделал много работы и… представьте себе, знаю теперь, кто убил Самойловых и Хижняка.
– Не может быть! – Несмотря на искреннее удивление, архивариус продолжал резать колбасу и сыр. – Признаюсь, странно это слышать. В советское время скрупулезно расследовали преступления, но у них ничего не получилось, как ни бились. Интересно, почему? Страшно интересно.
Архип Лукич долго и обстоятельно рассказывал, как заинтересовался не столько убийствами в прошлом, сколько людьми, жившими в то время, и самим временем. Так что сказать, будто он целенаправленно шел по стопам Фрола Самойлова и Огарева, – нельзя, все получилось попутно, потому что во всех случаях фигурировали один пистолет, один почерк и, казалось, одна рука.
– Вы подумайте! – изредка вставлял Натан Ефимович, качая головой. Когда Щукин закончил свое повествование сегодняшним опросом Бубы, он вздохнул: – Трудно понять людей. Почему-то один, пройдя девятый круг ада, попадает в чистилище, душа его светлеет, сердце оттаивает, он перерождается в новое качество и прощает прошлое или хотя бы отставляет его в сторону. Другой, пройдя тот же путь, остается в аду, и вся его последующая жизнь соизмеряется с теми страданиями, которые выпали на его долю, он не способен провести черту между настоящим и прошлым, два эти понятия сливаются, отравляют существование, отсюда он пытается уничтожить прошлое. Меня в данной истории не факт вендетты потрясает, это не ново, встречается нередко, особенно в преступлениях на бытовой почве. И не потрясает то, что жертвы были напрасны, это тоже не новость, хотя и прискорбно. Вы подумайте: сколько вреда только от одного негодяя! Я имею в виду Якова Евсеевича. Его пагубная деятельность продолжилась и после смерти, он будто из преисподней протягивал руки к тем, кого не уничтожил при жизни, и добивал их. Вот кто из могилы мстил за собственное убожество и недалекость. Потрясающе! Это называется фатальностью и не объяснимо официальной наукой.
– М-да, не объяснимо… – пробормотал Щукин, сжимая стаканчик. – Но пистолет я не могу найти, а без него…
– Вы не думали, что в сегодняшнем случае присутствует третье лицо?
– Еще как думал. Я был уверен, что в Валентина стрелял Никита Огарев. Нет, Стаса я заподозрил раньше, но как-то не было уверенности, что это он, пока не вышел на Бубу. И тут выяснилась масса совпадений: Буба друг семьи Стаса, он же и рассказал об Огареве, у Стаса конфликт с Валентином, в конце концов, Валентина не убили и даже не ранили, следовательно, почерк уже не тот, что в первых убийствах.
– Да, вы верно рассуждаете. А Огарева искали?
– Разумеется. По справке. Огаревы есть в городе, но не совпадают даты рождения.
– Поищите за чертой города, в близлежащих деревнях, – посоветовал Натан Ефимович. – Думаю, тот же Буба был не совсем соучастником, то есть он мог и не знать, зачем его посадили за руль.
– Вы считаете, все же Огарев стрелял? Почему же тогда не убил? Он поклялся убить всех потомков Фрола, а клятву исполнил… частично.
– Видите ли, Архип Лукич, чтобы ответить на ваши вопросы, надо знать наверняка. А у вас пробел есть, то есть вы сами не уверены, что Огарева нет в живых.
– Простите, видимо, вы прослушали, но Буба утверждал, что Огарева нет.
– Тем не менее он не сказал вам, как Огарев умер, что вообще с ним стало. Сейчас такая мощная компьютерная сеть… поищите. Должны же быть данные об Огареве, он где-то работал, где-то жил. Я понимаю, что работа кошмарная предстоит, но, если вы тяготеете к справедливости, исключите Огарева. Тогда с полным основанием можете заявлять, что стрелял Стас. Впрочем, скорее всего, так и есть. Я лишь для очистки вашей совести предлагаю вам адский труд.
– Меня этот Буба, честно говоря, доконал. Из вредности не хочет говорить правду, а знает ее, голову на отсечение даю, знает!
– Тогда вы верно решили посадить ему на хвост оперативников. Он проколется.
Выпили, помолчали, закусывая. Архип Лукич приуныл, так как в глубине души надеялся, что архивариус даст дельный совет. Глядя на полки, он вновь поежился:
– Как вы живете среди паноптикума? Я б не заснул.
– Да что вы! – изумился, как ребенок, Натан Ефимович. – Это всего лишь детали человека. Одно время я писал работу… не важно, закончить не удалось. Так вот, занятные пришлось наблюдать изменения в организмах. Когда читаешь о патологии, все равно нет полного представления, слово не передает того искажения, которое видишь своими глазами. Ну, сами посмотрите… – Натан Ефимович подскочил, прошелся вдоль полок, взял две банки, приблизился к Щукину. – Видите? Два мозга. Отгадайте: какой из них принадлежит нормальному человеку, а какой дебилу?
– Осторожно, не уроните, – забеспокоился Щукин.
– Я держу крепко. Так какой? Не угадаете, потому что внешней разницы нет, все извилины на месте у того и у другого. Разница внутри и такая маленькая… А вот… – он живо вернул банки на место, – идите-ка сюда.
Щукин встал, нехотя приблизился. И зачем он завел этот разговор? Теперь любуйся всякой гадостью. Но надел на лицо заинтересованность из вежливости.
– Обратите внимание, – тронул пальцами банку с чем-то непонятным Натан Ефимович. – Это легкое заядлого курильщика. Если б его не прирезали в пьяной драке, он умер бы от рака. Неприятное зрелище, верно?
– Курить бросаю, – сделал правильный вывод Щукин.
– Правильно! Знаете, к каждому моему экспонату прилагается история того человека, орган которого попал в коллекцию. В основном я изымал органы из трупов одиноких. То есть у тех людей, кто не имел родственников и хоронило их государство. Ну, как?
– Впечатляет.
– А вон, посмотрите, эмбрион. Тринадцатилетняя девочка повесилась, и не могли понять причину, пока не вскрыли. Беременная была, боялась сказать родителям и приняла, как она полагала, самое оптимальное решение. Я отвлекся, наша тема – изменения в результате неправильного образа жизни… Вот! Ну, как же я чуть не пропустил. Вы и пить перестанете.
– Может, не надо, у нас еще полбутылки…
– Что вы, что вы! Это безумно интересно и поучительно. Вот печень нормального человека. Видите, какая она ровненькая, гладенькая? – Натан Ефимович надел очки, пробежал глазами надпись. – Эта печень принадлежала здоровой женщине, ее сбила машина. А вот… Нет, эту печень надо в руках подержать каждому алкоголику. – Он схватил банку. – Она принадлежала негодяю и мерзавцу, но по печени этого не определишь, хотя, я думаю, скоро наука будет распознавать характеры и наклонности по внутренним органам, от скверного характера органы тоже претерпевают изменения. – Он поднес к глазам банку, читая надпись. – Ага, ее я изъял из трупа в шахтерском городе. Ну, помните, в день, когда убили Хижняка, погиб еще один шахтер?
– Да, помню, – завороженно глядя на банку, проговорил Щукин, его внимание привлекла надпись. – Вы говорили, что в деле Хижняка есть информация об этом случае… я ее отложил…
