Фридрих Незнанский - Дальняя командировка
— Кого ищете, мужики? — спросил он.
— Да хрен его... — выругался про себя омоновец и показал ему фотографию... Турецкого, естественно. — Не видал такого?
-Нет.
— А ну-ка свои документы предъяви! — вдруг потребовал он, будто проснулся.
Поремский протянул билет на самолет, заложенный в паспорт. Тот внимательно посмотрел, сравнил фото в документе со своим снимком и нехотя вернул Владимиру.
— Кого хоть ищете-то?
— Рецидивист какой-то, — сквозь зубы процедил омоновец. — Террорист, а маскируется под прокурорского работника.
— Не, не видал.
— Ну, значит, отбой, — сказал тот и пошел к входному люку, поправляя на спине автомат Калашникова.
Грязнов, услышав рассказ Поремского, хохотал как ребенок. А часа два спустя пересказал то, о чем ему доложил следователь, Ивану Христофоровичу Седлецкому. Но сделал это в такой форме, словно забавное происшествие конкретно к генералу никакого отношения не имело, а речь шла о неких дураках, которые так ничему за долгие годы не научились. Это ж надо! Выдать Саню Турецкого за террориста! Это ж каким местом надо было думать!..
Судя по тому, что Седлецкий не обижался на него либо делал вид, что дело действительно его не касается, хотя такого ну никак не могло быть — просто по определению, Грязнов снижал накал своей иронии, сведя всю историю к глупому казусу, о котором и говорить-то неловко.
— А он, значит, отбыл? — вел свою линию Седлецкий.
— Ну а как же! Я сам его и проводил. На поезд. Посадил, по рюмочке взяли — на дорожку, как обычно. Традиция у нас с ним такая. А самолетов он почему-то не любит, боится, что ли...
Но это уж Вячеслав Иванович явно приписал другу свои собственные качества — больше всего на свете Гряз- нов ненавидел именно самолеты, которые имеют обыкновение падать. Да он-то, сам по себе, ладно, пусть падает, но ты ж ничего не можешь сделать, повлиять не в силах на неожиданные повороты судьбы — вот в чем беда.
— А кого ж ты тогда провожал в порту? — спросил вдруг генерал, полностью выдавая себя, — наверное, надоело уже кружить вокруг да около.
— Донесли, да? — рассмеялся Грязнов. — Володьку Поремского проводил. Его Меркулов зачем-то срочно к себе вызвал. Вот Саня и попросил меня помахать ему ручкой... А тебе чего донесли?
— Пустяки, — отмахнулся Седлецкий. — Ну давай, с чем приехал? А то меня через полчаса вызывает губернатор.
— А-а-а! — запоздало «сообразил» Вячеслав Иванович. — Ответ держать? А ты по-нашему его, по-простому, чтоб нос не шибко задирал. Ладно, не хочу тебя задерживать, давай к делу... Речь о прокуроре Керимове... Извини, — снова перебил себя Грязнов и взглянул на генерала с шутливой серьезностью, — а что, Иван, крепко нагорит?
— Да брось ты, — нахмурился тот.
— Ну и слава богу, не бери в голову...
4
Александр Борисович и Владимир Поремский сидели в кабинете Меркулова, когда секретарша Клавдия Сергеевна доложила по телефону, что генеральный прокурор ждет у себя своего заместителя и помощника.
— У меня просьба, Саня, — идя по коридору, сказал Меркулов, — веди себя сдержанно. Жалобы на тебя оттуда я уже показал. Думаю, что с них и начнется. Поэтому не гоношись.
— Костя, за меня не бойся, имею такой аргумент, против которого никакой генеральный не устоит, вот увидишь. Даже два аргумента.
Турецкий решил маленько блефануть, все равно ведь на пользу делу.
— А почему до сих пор не сказал? — Меркулов даже остановился.
— Ты сам и услышишь, если он пойдет на меня войной. Как в анекдоте, помнишь? «Иду в атаку, если погибну, считайте меня коммунистом. Ну а нет — так нет». Вот и я. Не полезет, и я промолчу.
— Погоди, — Меркулов насупился так, будто перед ним стоял как минимум личный враг, — быстро выкладывай! Ничего, подождет, — добавил, заметив нетерпеливое движение Александра Борисовича. — В двух словах!
— Ну если в двух... Я по Славкиному совету успел с утра встретиться с нашей правозащитницей. С Тимофеевой, с Любовью Андреевной. И рассказал ей о делах. Кстати, и о тех жалобах, о которых ты мне сегодня рассказал. Думаешь, я не знал? Короче, она дала один дельный совет. Вот им и воспользуюсь.
— Какой совет? Ты понимаешь, Саня, что все это очень серьезно? И тут не до шуток! Либо каких-то там выступлений правозащитников.
— Не каких-то, Костя, это во-первых. А во-вторых, мотор уже запущен, и взлетит самолет или останется на земле, будет зависеть от главного диспетчера — то бишь от нашего генерального. Ему и думать, как на такое дело посмотрит президент. Я все сказал, о вождь мой! — И Александр сложил перед своим лбом ладони. — Бизоны сдохли, осталось одно...
— Перестань, — поморщился Меркулов. — Дай слово, что не полезешь без моей команды? Ну без моего знака?
— И каким он будет? — нахально ухмыльнулся Турецкий.
— А ты сам увидишь...
Генеральный прокурор был хмур. Рассеянно перебирал бумаги в папке, лежащей перед ним. Снял очки, жестом предложил вошедшим садиться. Подвигал пухлыми губами и изрек:
— Тут на вас, Александр Борисович, поступило много жалоб. Ну там самоуправство, грубость — это, в общем, обычные кляузы недовольных тем или иным развитием событий. Я не стал бы обращать на них пристального внимания, если бы не одно обстоятельство... Они поступили к нам с резолюцией сотрудника кремлевской администрации — разобраться и принять немедленное решение. Вот так-с... — Он хлопнул ладонью по папке перед собой. — Что прикажете делать, а? Вот вы, Константин Дмитриевич, вы всегда защищаете Александра Борисовича. Что на этот раз скажете? Там ведь дошло уже до самоубийства! Человек не выдержал преследований и наложил на себя руки! И не просто гражданин икс, а высокий государственный чиновник, народный судья!
— Он, с вашего разрешения, Владимир Анатольевич, председатель районного суда. Фамилия Слепнев.
— Благодарю вас, — генеральный сложил пальцы в замок и опустил на них подбородок. — И что дальше? Что вы этим хотите сказать?
— У нашего сотрудника, который занимался этим делом, есть точная копия его предсмертной записки. Цитирую: «Это у меня вынужденный уход. Стоя на краю, прошу пожалеть и не трогать мою семью, а я виноват — и сам выношу себе приговор». Написав сие, он застрелился из табельного оружия. Извините, но какое я-то имею к этому отношение?
— Но, видимо, информация не беспочвенная?
— А почему не поставить вопрос наоборот? Именно беспочвенная, однако ловко притянутая за уши, поскольку другой у них под рукой просто не обнаружилось.
— Это вам кажется, — усмехнулся генеральный прокурор и снова открыл папку. Перебрал несколько страничек, бросил: — Вон их сколько!
— И все на имя президента?
— Как вы угадали? — съязвил генеральный.
— Типичная провинциальная самонадеянность. Вам нужны объяснения, Владимир Анатольевич?
— Хотелось бы.
— Слушаюсь. — Турецкий взглянул на Костю, тот делал ему глазами знак: спокойно. — Читаю вам короткое официальное заявление районного прокурора Керимова в связи с теми событиями, по поводу которых господин президент передал, как я понимаю, мне через вас, Владимир Анатольевич, указание разобраться и строго наказать виновных. Если что не так, поправьте, пожалуйста, меня.
— Так, так, успокойтесь, — снисходительно заметил прокурор.
— Прекрасно. Цитирую. Документ имеется в деле. «Никаких жертв среди населения нет и не было. Это злостные слухи, распространяемые преступными элементами, устраивающими в городе беспорядки, и поощряемые прямыми противозаконными действиями лиц, выдающих себя за журналистов и действующих с единственной целью — накалить обстановку в городе и районе. То есть любыми путями дестабилизировать ее накануне выборов губернатора, а затем и мэра нашего города. Этого мы позволить не можем». Из всей этой филиппики правда лишь в одной фразе — «накануне выборов губернатора, а затем и мэра». Все остальное — откровенная ложь и подтасовка фактов.
— И у вас имеются доказательства?
— Я уже представил их на рассмотрение вашего заместителя господина Меркулова.
— Вы читали, Константин Дмитриевич?
— Читал, Владимир Анатольевич. Это ужасно!
— Что именно?
— Факты, изложенные в заявлениях десятков пострадавших от милицейского насилия — в самом неприглядном его виде, а также от допрошенных исполнителей преступных — нет другого слова — указаний своего руководства. Документы подтверждают друг друга.
— Но тогда как же нам относиться к этому? — Генеральный прокурор концом сложенных очков отодвинул от себя папку с жалобами.
— Как ко всякой провокации. Желательно бы еще уточнить адресатов.
