Сэм Борн - Последний завет
Впрочем, голова все равно болела. Стоя за спиной Ури в конторе Розена, она делала кое-какие пометки в свой блокнот и теперь вновь и вновь перечитывала их.
«…Табличку я спрятал. В надежном месте, о существовании которого, помимо меня, знают еще лишь двое — ты и мой брат».
Что же это за шарада, если Ури говорит, что у Шимона Гутмана нет никакого брата? Он прав: послание его отца не столько давало им ответы, сколько вызывало вопросы. Ей мучительно хотелось добраться до места, где бы они могли спокойно, не пытаясь переорать музыку, поговорить.
Едва они переступили порог гостиницы, как Мэгги тут же потащила Ури в бар. Она заказала две порции скотча, заставила Ури одним махом осушить стакан и заказала еще, но уже двойной. В баре было тихо и прохладно. Слава тебе Господи!
— Так как нам быть с его братом, Ури?
— Нет никакого брата, я же говорил.
— Ты уверен? А может быть, у твоего деда была ранний брак, о котором тебе ничего не рассказывали? Да и, кстати, не обязательно брак. А может, у него была любовница или даже вторая семья? Ты будешь смеяться, но в Штатах это не такая уж и редкость.
Ури сосредоточенно рассматривал, как преломляются лучи вечернего солнца в светло-янтарном напитке. Наконец губы его тронула легкая усмешка.
— Знаешь, Мэгги… После всего того, что я узнал о нем в последние дни… и на фоне завещания Авраама… Короче, если бы мне стало известно, что у него ко всему прочему еще была и вторая семья, я бы не сильно удивился.
— То есть ты допускаешь такой вариант?
Он потер кончиками пальцев виски.
— В принципе да, допускаю. Если ты способен хранить одну тайну, ты способен хранить и десяток. Уж что-что, а тайны отец хранить умел.
Мэгги положила свою руку поверх его.
— Ну хорошо, Бог с ним, с братом. Пока это оставим.
Она вдруг обратила внимание, что в баре был еще один хасид, который всего минуту назад расположился за соседним столиком и раскрыл перед собой «Иерусалим пост».
— Пойдем-ка… — вдруг сказала она. — Хочу пересесть, а то здесь солнце бьет в глаза.
Она вышла из-за столика, прихватив с собой виски. Ури последовал за ней. Они перешли в противоположный конец помещения и сели за спиной хасида. Тому, если он соглядатай, рано или поздно тоже придется поменять позицию. Или он ничего не услышит и не увидит.
Мэгги вновь подозвала официантку и заказала перекусить. Пока они ждали, она вдруг ни с того ни с сего стала рассказывать Ури о том, что случилось с ней утром. Мэгги не вдавалась в подробности и, уж конечно, не упоминала, за какие места ее лапали мерзавцы, но Ури хватило и того, что он услышал. Лицо его побагровело. Усталость как рукой сняло, и ее место заняла ярость.
— Боже, какие подонки! — воскликнул он и даже стал подниматься со своего стула.
— Сядь! — Она схватила его за руку и потянула обратно. — Я тоже от них… не в восторге. Но разыскать и наказать их мы сможем лишь сохраняя рассудок и хладнокровие. В противном случае этот раунд останется за ними. — Она вдруг подняла на него глаза. — За теми, кто убил и твою мать.
Ури молчал, глядя в стол, и ждал, когда официантка, принесшая сандвичи, уйдет. Мэгги тоже была рада невольной паузе.
— Послушай… — осторожно проговорила она, когда они вновь остались вдвоем. — Знаешь, что мне не до конца понятно и что меня беспокоит? Почему они держат нас на коротком поводке, но не наносят решающий удар? Ведь им ничего не стоит просто убрать нас, как они убирают других.
Ури, все еще не до конца успокоившись, сосредоточенно жевал сандвич. Наконец он ответил:
— Ну… как бывший военный разведчик, я бы сказал, что этому есть только два объяснения.
— Я слушаю.
— Первое. Убивать нас слишком рискованно. Точнее, тебя. Допустим, это палестинцы. Им и в голову не может прийти убивать официального представителя американской администрации. К тому же ты женщина. Красивая.
Мэгги невольно отвела глаза. Она привыкла к комплиментам, которые регулярно отпускали в ее адрес престарелые дипломаты на всевозможных светских раутах. Разумеется, она никогда не воспринимала их всерьез и относилась к ним как к части своей работы. Но Ури… Это совсем другое дело. И она видела: его слова — не шутка. Ей даже показалось, будто он просто дожидался удобного повода, чтобы произнести их. И — Мэгги не стала себя обманывать — ей было приятно их услышать.
— Они хорошо себе представляют, как Штаты отреагировали бы на твою гибель — и власти, и общественное мнение. Телевизионные некрологи сделали бы свое дело и в одночасье превратили бы их, арабов, в глазах великой страны из несчастных беженцев в банду кровожадных убийц. Нет, не в их интересах тебя убивать.
— Я очень живо представила себе эти телевизионные некрологи… — Она поежилась, несмотря на то что никогда не была суеверной. — То же самое, похоже, можно сказать и про израильтян.
— То же самое, только израильтяне еще меньше желали бы твоей смерти, — возразил Ури, чуть отхлебнув из своего стакана. — Шпионить за американцами? Плохо, конечно, но грех не смертельный. Я сам этим занимался, когда проходил армейскую службу. Но убивать? О нет, благодарю покорно! Кстати, ты сохранила ирландское гражданство?
— Я от него никогда не отказывалась.
— В таком случае Израилю дали бы по голове не только из Штатов, но и из Европы.
— Хорошо, я поняла. А второе объяснение?
— Оно еще очевиднее. Если ты следишь за человеком, но не убиваешь его, значит, тебе нужно, чтобы этот человек тебя куда-то привел. Вот и все.
Мэгги резко опрокинула остатки скотча в рот и почувствовала на губах крошечный, почти растаявший кубик льда… Стало быть, эти ребята тоже всерьез заинтересовались открытием Гутмана. И будут ждать, пока она и Ури не выведут их на цель…
— Погоди, но ведь бандиты требовали, чтобы я не лезла в это дело.
— Да, я помню. Ну, может быть, на тебя напали другие бандиты. Возможно, на нас идет охота сразу с нескольких сторон. Одним очень хочется, чтобы мы привели их к глиняной табличке, а другим совсем не хочется, чтобы мы продолжали ее поиски. Это Израиль. Одна из мировых «горячих точек», Мэгги. Впрочем, что я тебе объясняю — ты в этих вещах разбираешься лучше меня.
Мэгги вновь достала блокнот.
— Твой отец упоминал о «старых добрых временах». О какой-то вашей давней совместной поездке. И он просил тебя вспомнить о ней.
— А я помню.
— Что это была за поездка?
— Он прихватил меня с собой, когда отправился в командировку на Крит. Там как раз раскапывали Кнос. Он искренне полагал, что это будет неземным счастьем для тринадцатилетнего подростка — своими глазами увидеть древние развалины.
— И что?
— И, собственно, все.
— Погоди, погоди… Что-то конкретное тебе запомнилось? Посещение… я не знаю… какого-нибудь местного музея, где твой отец обратил на что-то твое внимание… Может быть, на раскопках вы вместе откопали нечто… особенное, а?
— Это было очень давно, Мэгги. Я был сопливым мальчишкой и, честно признаюсь, совершенно не интересовался историей и археологией. Абсолютно. Мне было это все по барабану. Я даже говорил отцу, но он не слушал. Не мог поверить… — Ури грустно хмыкнул. — Может быть, поэтому мне ничего толком и не запомнилось.
— Неужели совсем ничего? Может, там с вами случилось что-то? Какое-нибудь происшествие?
— Знаешь, что мне хорошо врезалось в память? Мы постоянно толкались в каких-то очередях, мне ничего не разрешали трогать руками, вокруг не было других детей, и меня постоянно посылали за минералкой.
— И это все?
— Почему все? Мне еще запомнился перелет туда и обратно.
Мэгги вздохнула.
— Думай, Ури, думай! Твой отец не просто так заговорил об этом. В этих словах ключ к разгадке тайны! Попытайся заново все вспомнить, прямо по дням.
— По дням? Я тебя умоляю, Мэгги…
Он надолго замолчал, рассеянно баюкая в руках стакан виски.
— Ну, я так скажу… Сама поездка меня не вдохновила. Мне по большому счету было все равно, куда ехать — на Крит или, скажем, в Италию. Мы поехали на Крит. Чудесно! Да и Боге ним, с Критом… Мне другое важно было. Я впервые на несколько дней остался наедине с отцом. Такого прежде не случалось… — Он снова улыбнулся одними губами. — И после тоже.
— Вы, наверно, много разговаривали?
— Скорее он говорил, а я слушал. Он рассказывал о минойской цивилизации и ее представителях. Говорил что-то вроде: «Некогда это был великий народ, Ури, а посмотри, что с ним стало теперь. Он прекратил свое существование! Нет такой страны, нет такого народа. И эта опасность всегда стояла перед нами, евреями. Несколько раз за свою историю евреи находились буквально в шаге от полного уничтожения. Но все-таки мы устояли. И нам очень нужна наша земля. Нам очень нужен Израиль как надежная гарантия того, что мы будем жить и дальше. Знаешь, сынок, после всего, что выпало на нашу долю, мы это заслужили». Вот так он примерно говорил. Впрочем, чему удивляться…
