Наталья Борохова - Соблазн для Щелкунчика
Марина стояла, опершись на парапет набережной. Как долго она здесь находилась – бог знает. Да, впрочем, это было и неважно. Ей было на удивление хорошо и спокойно. Казалось, все проблемы последних месяцев уплывают куда-то вдаль вслед за жухлыми листьями, а она остается здесь, на берегу, и нет ей дела до того, что произойдет дальше. Пусть небеса упадут на землю, а река потечет вспять. Пусть… Была ли она рада вынужденным откровениям Полича? Конечно. Но она так устала от потрясений, которыми изобиловала ее жизнь последнее время, что радоваться у нее не было сил. Да, ребенок, которого она носит, – дитя ее и Сергея. Хотя сам Сергей ей от этого ближе не становится. Он скорее поверит в ее измену, чем в свое отцовство. Уж таков он есть. А если прикинуть то время, которое он проведет за решеткой, то и смысла в его родительстве нет никакого. Что увидит ее ребенок? Отцовские письма и короткие встречи. Это слишком жестокое испытание для их любви. Выдержат ли они?
Тем не менее открывшаяся ей сегодня правда снова примирила ее с ребенком. В жизни появился смысл. Им будет хорошо вдвоем, даже если Сергей не захочет их видеть. Все перемелется, все образуется. Слова Полича, как старая заезженная пластинка, не переставали звучать у нее в мозгу: «Но и подлецом… я тоже не был».
Неподалеку взвизгнули тормоза. Остановилась машина. Марина вздрогнула. «Боже, малыш! Твоя мама стала пугливой крольчихой. Как же мы с тобой друг друга измучили! Но теперь все будет по-другому. Вот увидишь».
Ей не хотелось уходить отсюда. Вдруг это чувство спокойствия и безмятежности развеется, едва она переступит порог своего дома? Нет, торопиться некуда, она останется здесь, хотя бы еще немного.
– Марина! – окликнул ее знакомый голос.
Она не пошевелилась. Чья-то рука легла на ее плечо. Она зажмурила глаза. Нет! Этого быть не может. У нее просто что-то случилось с головой. Или она спит?
– Марина! Ну же! Это я, Сергей. Я вернулся.
Рядом оказались его глаза, до боли знакомые губы. Что это? Он целует и обнимает ее. Она отстраняется. Пытается рукой отогнать видение. Если это сон, то она больше никогда не проснется.
– Что ты здесь делаешь? – это скорее не вопрос, а шелест листвы.
– Я вернулся, Марина. Я вернулся к тебе.
Она качает головой:
– Этого просто не может быть.
– Может, любимая, может. Да что с тобой?
Ее тело обмякает в его объятиях. Но глаза смотрят в глаза. Она не может говорить, она только слушает. А у него слова не иссякают. Он говорит и целует ее, целует и говорит. Но у нее есть что-то важное, какой-то вопрос. Она задаст его потом, не сейчас. Она не хочет ничего испортить. Еще будет время для вопросов.
– Марина, а я без цветов… Не успел заехать. Но я зато заскочил в другое место. Угадай, что у меня в карманах?
Она улыбается и качает головой. Какая разница, даже если там царская корона?
– Какой цвет тебе по душе, голубой или розовый?
У нее перехватило дыхание. Что это у него в руках? Да это же крохотные пинетки небесно-голубого и нежно-розового цветов, точь-в-точь такие же, какие она купила в тот самый день, когда узнала про ребенка!
Марина растерянно смотрит на Сергея и мотает головой. Это не может быть явью. Но это реальность! Вот его глаза совсем рядом, а этот знакомый запах…
– Прости меня. Как я мог тебе не верить… Боюсь, я был тебе не самым лучшим мужем. Но ведь у нас впереди еще целая жизнь… Но что с тобой, ты такая бледная! И у тебя слезы!
Его слова становятся все глуше.
– Не бойся, Сережа. От счастья не умирают.
Он успевает подхватить ее на руки.
Виктор Павлович лениво соображал, стоит ли вынимать из чемодана вещи. Хотя как знать! Возможно, ему придется здесь задержаться. Он подошел к окну. Осторожно отодвинув портьеру, взглянул на залитую дождем мостовую. В Питере опять отвратная погода. Низкое мрачное небо, повисшее над серым неуютным городом, давило на психику. И здесь ему не рады, и здесь его не ждут. Черт возьми! Он, гонимый опасностью, реальность которой он ощущал почти физически, вернулся в город, где надеялся найти укрытие. Впопыхах собрав нехитрый багаж, он снабдил близких ложной информацией о своем местопребывании и укатил в направлении северной столицы. Скорее всего, он поступил неосмотрительно, поселившись в гостинице, где его знали как постоянного клиента. Придется найти себе что-нибудь более безопасное. Возможно, он переоценивает внимание к своей персоне. Однако чем черт не шутит! Надо будет сказать своему охраннику, преданному Остапу, чтобы завтра же подыскал что-нибудь попроще.
Полич нуждался в помощнике. Кто знает, насколько долгой будет его добровольная ссылка. Без верного человека не обойтись. Остап подходил для этой роли идеально. Немногословный, деловитый, он выполнял поручения Полича быстро, не задавая ненужных вопросов. Он был холост. Постоянной подруги на данный момент у него тоже не было. Шумных компаний избегал. Словом, Виктор Павлович был уверен, что информация о его персоне не станет достоянием посторонних.
Виктор Павлович удобно расположился на широкой кровати. Рассматривая лепнину на потолке, он размышлял о том, насколько обезопасил себя от возможного преследования. Казалось, его незамысловатый план был лишен изъянов. Представителей доблестных органов правопорядка Полич в гости не ждал. Им концы с концами не свести. А вот друзья покойного, а такие среди пестрого окружения Макара все же имелись, не отказали бы себе в удовольствии свести счеты с заказчиком убийства.
Полич провалился в забытье, перемежаемое короткими беспорядочными видениями. За ним кто-то гнался, он куда-то бежал. Мелькали чьи-то лица, обрывки непонятных фраз. Он проснулся где-то около восьми с чувством надвигающегося несчастья. Усевшись на кровати, он медленно приходил в себя. Страшно захотелось курить. И это при том, что Виктор Павлович, ярый сторонник здорового образа жизни, отказался от табака лет десять назад.
В дверь постучали.
– Кто там? – спросил Полич, неприятно удивившись тому, как глухо звучит его собственный голос.
– Виктор Павлович, это Остап. Откройте. Тут какие-то проблемы с моим номером. Они говорят…
– О черт! – выругался Полич, натягивая на себя халат. – Минутку! Какие могут быть проблемы? Меня здесь даже гостиничные мыши по запаху узнают…
Он открыл дверь. На пороге стояли двое молодых людей располагающей наружности. Один, с интеллигентным лицом, держал в руках небольшой кейс. Другой, по всему видно – добряк, виновато улыбался.
– Я не понимаю, что происходит! – рявкнул Полич и осекся. Остап, старательно отводя глаза в сторону, развернулся и поспешил прочь по коридору.
– Вы позволите? – вежливо осведомился «добряк», втолкнув Полича обратно в номер.
– Что вы от меня хотите? – почему-то шепотом произнес Виктор Павлович.
– Клянусь, ты догадываешься об этом, ублюдок, – ответил «интеллигент».
«Все кончено! – вихрем пронеслось в голове Полича. – Но почему так быстро?» Нелепее вопроса трудно было придумать.
Через двадцать минут в номере воцарилась тишина. Виктор Павлович лежал в своей постели. Казалось, он собирался почитать книгу, а затем еще немного вздремнуть. Вот только аккуратная дырочка посреди лба да остекленевшие безжизненные глаза говорили о том, что здесь произошло убийство.
В юридической консультации царило оживление.
– Слушайте, что пишут!
Ромашкин, перекинув ногу на ногу, начал читать.
«Финал закончившегося на днях в областном суде громкого процесса над лицами, обвинявшимися в убийстве известного предпринимателя, директора сети охранных агентств Макарова, стал сенсацией. Торжествующая Фемида назвала имена своих новых героев – это молодой адвокат Елизавета Дубровская и ее опытный коллега Вениамин Дьяков. На провозглашении приговора эта пара юристов привлекала все взгляды. И это не случайно… Сдержанная классическая элегантность традиционного сочетания „белый верх – темный низ“ в одежде Дубровской подчеркивала женственность и романтизм подающего надежды адвоката. Яркий шейный платок цвета болотного мха с колоритными черно-белыми собачками, дань юношескому максимализму, добавлял драйв и комфортный лаконизм практичной одежды на каждый день. Стопроцентным хитом сезона станет, без сомнения, костюм другого, не менее замечательного защитника, Вениамина Дьякова. Легкая „мятость“ его одежды свободного кроя придала экстравагантную броскость облику делового человека. Кстати, Дьяков вообще не производит впечатление прозаической личности. Он обожает эпатаж…»
Ромашкин, похрюкивая от восторга, зачитывал благодарным слушателям юридической консультации статью из рубрики «Светская хроника». Елизавета, выслушивая очередное цветистое творение Скороходовой, не могла сообразить, то ли ей сердиться, то ли хохотать, как все остальные.
«…чувство меры на сей раз изменило Савицкой. Обилие ювелирных украшений выглядело пошло, особенно на фоне ее стильных коллег. Даже потрясающий костюм от „Gucci“, уместный разве что в уютном интерьере какого-нибудь фешенебельного ресторана, в зале судебного заседания смотрелся как дешевая театральная декорация. Не заслуживает похвал и внешний вид Каменецкой. Стразы, избыток бисерных украшений на разных частях тела делали ее похожей на рождественскую елку. „Грандиоза помпеза“ – вот как бы я назвала праздничную феерию, созданную усилиями этих дам в неподобающее время в неподобающем месте».
