Юрий Гаврюченков - Сокровища Массандры
— Вот, смотри, «Лев Николаевич Толстой»! — гордо сказал «ботаник», видимо, решив не столько посрамить Бойца, сколько отстоять свою, чем-то ему так дорогую правду.
Боец хмуро полистал книгу:
— Ну, и где написано, что это Толстой все сам написал?
— Да вот же…
После всех своих лекций признать ошибку означало для Бойца потерю авторитета.
— Где это написано? Я тебе толкую, что он у Юрия Гагарина украл, ну, может, от себя кое-что добавил. Здесь об этом не сказано, потому что книга при коммунистах издана, а ты гонишь, как тебя научили. Ты что, тоже за коммунистов что ли?
Боец пер буром, и «ботанику» заткнуться бы, но он, имея на руках железное доказательство, проявил характер. Замутился спор на интерес. Дошло до смотрящего.
— Я говорю, что «Войну и мир» написал Лев Николаевич Толстой, — стоял на своем «ботаник».
— Че ты за него мазу тянешь? — возмутился Боец. — Ты видел, как он это писал?
— Ты видел? — спросил смотрящий.
— Нет, — выдавил «ботаник».
Пришлось ему спешно отправлять домой маляву с «ногами» (стоимость услуги — двадцать долларов), чтобы подогнали денег (проспоренные триста долларов плюс взятая в долг двадцатка). Сотку заслали смотрящему на общее дело, остальное прогуляли с братвой.
И еще не раз потом, выходя на прогулку или возвращаясь от адвоката, Мошенник через кормушку здоровался за руку с Бойцом, удивляясь его редкой благорасположенности и нескрываемому уважению. А таксист досидел до суда и получил трояк. Немного, учитывая прошлые заслуги, но в общем-то и немало за дамскую сумочку с кошельком и миллионом неденоминированных рублей.
Мошенник, по собственному признанию, украл у частных фирм значительно больше. Он был богат тогда и сейчас явно не бедствовал. Однако спорить с ним таксист не решился: обманет, запутает, выкатит предъяву, все правильно обоснует, и должен ему окажешься. Тем более, что крученый жулик прилетел в Крым с подельником, еще более мутным, чем он сам. Такие люди приезжают явно не в море купаться.
По всем прикидкам засиженного таксиста, в Судаке назревало какое-то гнилое дельце, в которое лучше не макаться. И водила не стал рисковать. Он даже не подал виду, что узнал Мошенника.
* * *Юра жил в мире, где все было настоящим: мясо пряным, абсент качественным, табак крепким, а разговоры конкретными. Сторговались на ста пятидесяти.
— Вези в банк, надо деньги поменять, а потом в магазин, где продают ножи, — распорядился он.
— У нас там есть финка, — начал было Макс, но его шебутной компаньон не знал удержу:
— Нам нужен штопор.
«Недоброе замыслил», — испугался за винотеку Макс.
«Не хочет холодное оружие носить, а штопор зажал в кулаке, раз — и в глаз», — сообразил таксист, мрачнея с каждой минутой. В Судаке явно намечалась разборка с резней, и мутный подельник Мошенника уже схоронил где-то финку.
Таксист был сильно удивлен, когда, не доезжая до Судака десяти километров, Мошенник попросил остановить возле съезда в лес. У водилы задрожали поджилки, но прохиндеи рассчитались с ним, забрали из багажника баулы и проводили взглядом рванувшую наутек «семерку».
«Ну их к бесу», — решил таксист, зарулил в Судаке к знакомой бабе и напился вдребадан.
— Что здесь-то вылезли? — удивился Макс. — Доехали бы до Третьего КПП.
— Пройдемся, разомнем ноги, — благодушно ответил Юра, щурясь на солнце. — Заметим КПП, нырнем в заросли и пролезем через забор. Я здесь так давно не был… Навестим городок, нам продуктов надо купить. Ты говорил, там Паскуда где-то магазин держит?
Взвалив баулы на горб, друзья пересекли шоссе, свернули на горную дорогу и зашагали вверх, к Кизилташу. Путь показался на удивление долгим. С одной стороны, от сидячей жизни отвыкли ходить, с другой — все время ждали какой-нибудь подлянки вроде встречной машины с солдатами в кузове и любопытным офицером в кабине. Ну как остановят, что им плести? Дорога одна, ни пропусков, ни родственников в городке у мошенников не было, отвезут к особистам, и объясняйся с ними как знаешь. Кроме того, надо было не прошляпить сам КПП, а, как только он покажется из-за поворота, взять направление на два часа и уйти через заросли в лощину, чтобы спуститься лесом прямо к домам.
Разумеется, на КПП выперлись нежданно-негаданно. Юра матюгнулся, тормознул и, как включивший заднюю передачу робот, тут же зашагал спиной обратно.
— Валим-валим.
— Погоди-ка, — уперся Макс.
— Куда годить, сваливаем, пока не заметили, — засуетился Юра, но Верещагин чем ближе был к части, тем уверенней себя чувствовал.
— Не суетись, там нет никого.
— Нет, так выйдут сейчас.
— Похоже, вообще наряда нет, ворота открыты. — Макс перекинул лямки поудобнее и затопал к неказистому домику.
Юра неохотно двинулся следом, оглянувшись на всякий случай. Тот факт, что ворота оставили настежь, его нисколько не обнадежил. Бывший замкомвзвод сам не раз заступал дежурным по Третьему КПП и знал, как тут забивают на службу. Упившись местным вином, забывали не только о воротах, но и про сам КПП, сваливали в горы и спали на голых камнях. Правда, не средь бела дня, а ночью, но кто их знает, эти новые порядки…
Макс оказался прав. Наряд ушел, и ушел давно. В домике царило запустение: ни стола, ни кушетки, ни стульев, только ветер намел разный сор.
— А говорил, охраняют, — с укоризной сказал Юра.
— Сам видел в прошлом году. Или это только на Первом КПП наряд стоит? А с этой стороны открыто, что ли, получается? Ничего не понимаю…
Домик выглядел запустелым, но не ветхим. Плесень на стенах не выросла, и штукатурка не осыпалась. Значит, КПП забросили не позднее года.
— Может, «тигров» из Кизилташа вывели? — предположил Юра.
«Тигров» не вывели. Наблюдая за частью со склона, по которому вилась дорога, компаньоны рассмотрели фигуры в черной форме, снующие по центральной аллее и спортгородку.
— Вообще ничего не понимаю, — пробурчал Юра. — Часть оставили, режим сняли.
— А чего тут понимать, — пожал плечами Макс. — Двадцать первый век на дворе, эпоха глобализации и всеобщей открытости. Мир без границ.
— Куда это годится?
— В Евросоюз.
Юра не сразу нашелся, что ответить на этот убийственный довод.
— Как скажешь. Ладно, веди к Паскуде, — только и пробормотал он, сворачивая в частный сектор.
Грустил он, впрочем, недолго. Когда Верещагин взял направление на офицерскую гостиницу, рядом с которой, по словам Коляна, угнездился торговать Бескудников, компаньон снова воспрял духом, добыл сигару, чиркнул спичкой, подмигнул Максу:
— Сейчас мы ему устроим фильм «Рэмбо: первая кровь», — Юра усмехнулся и добавил утробным голосом гнусавого переводчика: — Режиссер Джордж Косматос.
— Даже не то чтобы Косматос, а прямо-таки настоящий Махрявичюс, — ответил Макс, предвкушая встречу с ненавистным старшиной. Он почувствовал приток свежих сил.
— В главной роли Сильвестр со столовой и Макс Верещагин в роли терминатора. В роли потерпевшего прапорщик Бескудников.
Бескудников свыкся с ролью потерпевшего. Его били сверхсрочники, когда Соединение выводили в Россию, а прапорщик оставался в Крыму. Его избили прапора, которые согласились присягнуть Украине, а Паскуда заявил, что дважды клятву не дают. Он уволился из Вооруженных сил и стал привыкать к гражданскому беспределу. Он разнимал драки в военторге, куда устроился разнорабочим. Он заискивал перед участковым, пока жил на птичьих правах в общаге, а потом женился и начал заискивать перед супругой. Ей принадлежало все: дом, участок, магазин, да и сам Паскуда, целиком зависящий от ее расположения. На него наезжали бандиты, внезапно появившиеся в режимном городке. Бескудникова били пьяные морпехи Первой отдельной бригады, занявшей казармы и техзону Соединения. Офицеры и прапорщики «тигров» его тоже били, но почему-то меньше. Зато Паскуду лупили дембеля, после службы приехавшие отдохнуть в знакомые места и случайно с ним встретившиеся. Это бывало не так уж редко, как можно вообразить, — Крым пользовался популярностью, а гадкий нрав Паскуды помнили многие служившие в батальоне.
Вот и сейчас, когда в магазин зашли двое приезжих, которых Бескудников определил по бледным лицам с характерным выражением суровой хитровыкрученности обитателей крупных российских городов, бывший кусок понял, что его снова поколотят.
Тот, кто курил сигару, бескомпромиссно сказал:
— Ну, здравствуй, Паскуда.
По старой кличке Бескудникова не называли уже лет пять. С того дня, когда в Феодосии его встретили отслужившие кизилташские моряки и наваляли по роже. Он хотел было вякнуть, но, всмотревшись в наглые хари, опознал в хамоватом курильщике бывшего заместителя командира ЛЭВС, а в его соратнике — батальонного писаря. Когда-то он их гонял по роте поганой метлой и приучал всасывать службу, а потом они уволились в запас, обрели на гражданке самоуважение и вернулись… Вернулись, чтобы…
