Елена Арсеньева - Страшная сказка
«Вы звери, господа…»
Егор зажмурился от боли. Ладно, погоди, еще не все потеряно! Главное – не сводить с них глаз.
И он не сводил их весь ужин, не сводил и потом, когда полуживые туристы выползли из шатров, расселись вокруг арены, и им были представлены феерические сцены из истории Мавритании, из эпох всех этих Аль-Маравидов, Аль-Махадов, Меренидов…
Похищение невесты, нападение на караван, вольтижировка берберов на необъезженных скакунах, стрельба по мишеням, скачки на скорость и снова танцы, танцы, песни, песни… И все это время Родион с «Надюшкой» вели себя совершенно беззаботно, орали от восторга, аплодировали до боли в ладонях, смеялись до колик над проделками шутников-вольтижеров, прикрывались от летящего в них песка, когда бешеные кони вставали на дыбы перед самой трибуной, в деланом испуге прятались за спины сидящих впереди зрителей, когда берберы направляли ружья прямо на них, чтобы в самый последний миг, за полсекунды до нажатия на курок, резко вздернуть стволы вверх.
Зато Егору некогда было смеяться, хлопать, восхищаться, прикрываться от песка и уклоняться от залпа – хоть и безобидного, холостого, но очень впечатляющего. Теперь у него болели глаза, уши, у него чесалось в носу… Когда закружились в вышине рассыпающие разноцветный огонь кольца, когда небо вспыхнуло фейерверком, а берберы, привстав в стременах, принялись палить из всех стволов, он вдруг ощутил, что съел слишком мало, а выпил слишком много.
На счастье, шоу закончилось. Родион и «Надюшка» неспешно шли впереди Егора, не предпринимая никаких попыток от него скрыться.
Зага-адочно! Что же произошло? Передумали? Каким-то невероятным образом посовещались с сообщниками и перенесли время Ч? Или… или все уже кончено, и Егор теперь ничего не сможет сделать, как бы ни дергался? То есть дергаться ему не имеет смысла, да? А может быть… О господи, в его затуманенной серыми парами голове вдруг наступило некоторое просветление: может, он все-таки не так что-то понял? Неверно истолковал?
Ему очень хотелось не дергаться, так хотелось ошибиться! Ведь тогда можно успокоиться. Спокойно дойти до автобуса, забраться на «диванчик», смежить веки. Вздремнуть до прибытия в отель, а потом, поднявшись в свой номер на пятом этаже, в номер с зелеными ставенками и зеленым покрывалом на низкой кровати, залечь – и выспаться, наконец-то спокойно выспаться!
Удивительно расслабляющее средство, это «серое вино»!
Хотелось подпереть спичками опускающиеся веки, но Егор упрямо смотрел вперед, шел и шел, не упуская из виду белый пуловер «Надюшки» и серую куртку Родиона (к вечеру похолодало, и этот тип приоделся). Вот пуловер и куртка задержались у столов с сувенирами, и Егор услышал смех «Надюшки». Вытянул шею, вглядываясь, над чем она там заливается.
Да уж, было над чем! Продавец показывал игрушку: на высокой тонкой спице укреплена птичка из перьев, с пружинкой вместо ножки. Две другие такие же птички на свободных деревянных колечках болтаются вокруг спицы. Стоит поднять их наверх и качнуть спицу, как парочка птичек, потрясая хохолками и хвостиками, начинает спускаться вниз, неистово тюкая длинными клювами несчастную птицу. Верхняя птичка точно так же неистово колышется, не то браня, не то поощряя скачущих вниз трясунов.
– Трясуны! – выговорил Егор, вдруг залившись громким смехом. – Трясуны-пятидесятники! Смотрите!
Вокруг тоже захохотали, словно зараженные его смехом. Игрушка была настолько нелепая и трогательная, что не только веселила, но и умиляла.
– Хау мач? – спросил Родион, демонстративно закатил глаза, услышав: «Фоти тен дирхамз, плиз», – но полез в карман за деньгами.
– А мне? – закричал Егор, словно маленький мальчик, словно дитятко в песочнице. – А мне такую?
Его выразительную мимику продавец понял без перевода и с сожалением развел руками:
– Онли ван, сэр. Онли ван!
– Как это ван?! Почему ван?! Я хочу этих трясунов! Я их хочу!
Егор услышал чей-то плаксивый голос, но не узнал его. Рот был открыт у него самого, губы шевелятся – может, это он кричит? А вот знакомый голос, только Егор не поймет, кому он принадлежит:
– Успокойтесь, Царев. Если вам нравятся эти трясуны – берите их себе. Мне они даром не нужны, честное слово!
– Спа-си-бо, – еле вымолвил Егор, вытаскивая из кармана деньги и прижимая к себе спицу, на которой колыхались дивные трясуны. – Большое спасибо…
– Покажите, как они скачут! – Рыжий оказался рядом, нетерпеливо схватил Егора за локоть. – Покажите!
Егор сел на ближайшую скамью, поднял парочку трясунов вверх, качнул спицу. Птички ринулись вниз, истово клюя металлический пруток. Народ полег от детского, безотчетного, рефлекторного, глупого, необъяснимого – но такого сладостного хохота!
– Классная игрушка! – завопил рыжий. – Знаете что? В России надо поставить ее производство на поток. Возьмите меня в компаньоны, Царев!
Вместо ответа Егор снова поднял трясунов к исходной точке, снова тряхнул спицу, снова раздались раскаты бессильного смеха. Он скользил взглядом по лицам, наслаждался их счастливым выражением с таким чувством, как если бы сам был создателем этого счастья. Может, именно это человеку и надо – смеяться, смеяться… Все смеются. Все. Кроме… кроме этих двоих. Но они не смеются отнюдь не потому, что страдают несварением желудка или приступом мизантропии. Их здесь просто нет. Их нет!
– Да они уехали в Уорзазат, – равнодушно произнес Константин Васильевич, когда Егор вышел наконец из столбняка и смог членораздельно сформулировать свой вопрос. – Предупредили меня, что не будут ночевать в Марракеше, взяли напрокат «Мерседес» и уехали. Я думал, вы знаете. Все знали!
– Все знали, – подтвердил рыжий. – Разве вы не слышали, Родион и Надюшка все уши нам прожужжали, что хотят посмотреть на Касбу и присоединятся к нам завтра вечером, перед самым отъездом в Агадир. Ой, что такое? Что с вами, Гоша?!
Гошу успели подхватить, прежде чем он стукнулся головой о камни. То есть сотрясения мозга он не получил, и вообще, это был не эпилептический припадок, как почему-то испугался Константин Васильевич, а просто пьяный обморок. Вполне объяснимый, учитывая то, сколько «серого вина» выпил нынче вечером господин Царев (это все видели) и сколько испытаний выпало за последнее время на его долю (это все помнили). Поэтому его не только подхватили, но и заботливо отнесли в автобус, где и уложили на диванчик в хвосте.
– Трясуны… мои трясуны… – пробормотал он, прежде чем впал в полное и окончательное забытье.
Надежда Гуляева
Апрель 2001 года, Северо-Луцк
Наконец-то поезд тронулся, и мрачная, насупленная фигура Руслана, топтавшегося под окошком, рывком уехала назад вместе со всем перроном, с толпой провожающих, с каким-то мужиком, верно опоздавшим к отправлению и теперь несущимся за вагоном вприпрыжку… Дурак, прыгал бы в первый попавшийся вагон, а то уйдет поезд без тебя!
Потянулись пристанционные постройки, запасные пути, и Надежда с облегченным вздохом откинулась на спинку диванчика. Какое счастье, какое блаженство остаться одной! Руслан из кожи вон лез, чтобы уговорить Хозяйку взять его, как всегда, с собой, но она была непреклонна: поеду одна, и все тут. Можно только удивляться непробиваемой толстокожести и наглости Руслана: после всего, что Надежда выдала ему, не заботясь о вежливости, не затрудняя себя подбором слов, высказала прямо ему в рожу все, что накипело за последнее время, – после всего этого он не разразился потоком ответного мата, не плюнул ей в лицо, не развернулся и не ушел, едва сдерживая желание ее убить. Он стоял, молчал, стискивал кулаки, слушал, не глядя на Надежду, а когда все же вскидывал на нее глаза, в них мелькало жалкое, собачье, побитое выражение. Но вместо того чтобы разжалобить, это почему-то озлобляло ее еще пуще. У нее даже шея зябла от злости, даже плечами начала она нервно дергать, окончательно теряя над собой контроль и выкрикивая Руслану уже вовсе какие-то несусветные оскорбления. Все, все самые мелкие ошибки, провинности, недоразумения поминала она ему в эту минуту, самые застарелые обиды, с тех первых дней, когда ее, ошалелую от собственной наглости девчонку, взял из эскортного агентства Алим Абдрашитов, уложил в свою постель – да так в ней и оставил.
Конечно, вся свита Алима смотрела на нее свысока, только самые умные с первых шагов начали осторожничать с любовницей Хозяина, которая с каждым днем обретала на него все большее влияние. Дольше всех противился ей Руслан. Как-то раз по пьянке Алим обмолвился, что его охранник даже представил ему фотографии, сделанные еще год назад, когда Надежда только начинала свою карьеру «топ-модели» (назовем это приличным, общепринятым эвфемизмом) и была полной дурочкой во всем, что касалось элементарной осторожности, – ужасные фотографии! Руслан не сомневался, что Хозяин взъярится и вышвырнет девку вон, однако на Алима фотки подействовали самым неожиданным образом. Вместо того чтобы оскорбиться, он возбудился. Вместо того чтобы исполниться отвращения к Надежде, он ощутил настолько острую потребность в ней, что вообще больше не расставался с этой странной, не то затравленной, не то распущенной, не то испуганной, не то высокомерной, чуточку угрюмой, молчаливой девушкой с непроницаемыми серо-зелеными глазами и напряженными губами.
