Екатерина Лесина - Дельфийский оракул
Ее ведь специально обставили. И после той неприятной истории – не надо было жаловаться – обстановку не меняли. Почему? В этом доме и правда скрыто немало тайн. А скоро добавится еще одна.
– Аполлон, здравствуй, – голос должен звучать ровно, и Саломея старается. – Я хочу поговорить с тобой… и с твоим любовником.
Он молчит. Не спешит отрицать. Возмущаться. Или он так сильно ошарашен ее догадливостью? Не ее… она и дальше жила бы, как слепая курица, но нашлись недобрые люди – помогли ей прозреть.
– Приезжайте оба. – И Саломея отключилась.
Из зеркала на нее смотрела рыжая девчонка с упрямо поджатыми губами.
Они не приедут… Илья ошибся… он ведь тоже иногда ошибается. Думает о людях хуже, чем они есть. Прежде всего – о себе самом думает хуже, нежели он есть!
И топить ее Илья не станет.
Это лишь один из сотен тысяч вариантов будущего… даже не будущего – его сценария, рассчитанного мозгом на подсознательном уровне. Немного волшебной травы, и подсознание, смешав страх и желание в один коктейль, накачивает им кровь. Работа на высшем уровне. В такую легко поверить.
Но Саломея – не кукла, работающая по чужой программе.
Она выбросит то, что видела, из головы.
Время тянется.
В доме – иллюзия пустоты. Тишина. Только часы тикают на редкость громко. Звук этот заглушает все иные, и Саломея вздрагивает, когда раздается стук в дверь.
Аполлон воспользовался дверным молотком.
– Есть кто дома? – весело воскликнул он. – Гостей ждали?
Двое.
Значит, не было ошибки – ни в чем. Последняя надежда рассыпается на глазах.
– Я есть. – Саломея выходит из тени. – Пойдемте в гостиную. Там удобнее.
Павел кивает. Он сегодня в строгом черном костюме. Рубашка белая. Галстук – красное пятно, издали – словно рубашку кровью испачкали.
– Надеюсь, вы не попытаетесь от меня избавиться, – говорит Саломея, и голос ее звучит неуверенно. А если они и правда попытаются?
Илья здесь. Этажом выше. Слушает. Ждет, как рысь в засаде. И Муромцев… он, скорее, бизон. Тугодум, тяжеловес, но – страшный в гневе. С таким прикрытием ей нечего бояться. Только Саломее все равно страшно. Иррациональный ужас человека, заглядывающего под кровать в поисках «бабайки».
Жизненный опыт подсказывал ей, что порою под кроватью «бабайка» обнаруживается…
Лиловая гостиная с выгоревшей тканью на стенах, с портьерами и камином, облицованным желтым камнем. Тяжелая мебель в георгианском стиле. Турецкий ковер. Безделушки, которым полагается тут быть, и золоченые каминные часы.
– Сама догадалась? – первым начинает Аполлон. – Или подсказал кто-то?
На его лице еще держится маска дружелюбия, но видно – он устал притворяться.
– Сердце подсказало.
Саломея садится в то кресло, которое стоит ближе к камину. Камин пуст, дров в нем нет, но кресло придвинуто к нему почти вплотную. И если у кого-то из этой парочки появится желание свернуть шею излишне наглой девице, то сделать это неожиданно у них не выйдет.
Хотелось бы так думать.
– Что еще тебе подсказало твое сердце?
Аполлон подвигается ближе. К счастью, мебель здесь тяжелая, двигать ее неудобно, и он вынужден остановиться. Павел не вмешивается, он выглядит равнодушным, как будто речь пойдет о вещах, совершенно для него неинтересных, посторонних. Он встал за спиной любовника, прикрыл веки, словно погрузился в сон.
– Что вы дважды проворачивали одну и ту же схему. Женили Аполлона, а потом избавляли его от тягостей брака. Что на третий раз вас остановила Рената. Она предложила вам сделку. Взаимовыгодную. Вы работали на Центр, думая, что работаете на себя. А она взяла – и составила завещание в пользу Евдокии. Какая неприятность, верно? Конечно, можно начать с ней судиться, но суд затянется на годы. Евдокия так просто своего не отдаст.
– Она жила потому, что я давал ей лекарство, – голос Павла звучит сухо. – Был договор.
– Лекарство перестало действовать?
– Все лекарства рано или поздно перестают действовать.
Какое очаровательное философское замечание!
– Ты ведь взял чашу из ее коллекции? Там хватает… странных предметов. Всего-то и нужно было – подходящий антураж и легенда. А затем люди уже верят.
– Ты мне никогда не нравилась. – Павел сделал шаг вперед.
А ведь бежать-то некуда. И это место – с прикрытой спиной – уже не выглядит таким уж безопасным.
Спокойно, Саломея! Ты не одна.
– Навязчивая. Липкая, как патока… в волчьем семействе выросла Красная Шапочка! Надо же было такому случиться!
Он все ближе и ближе. Он пытается напугать ее, и у него в принципе это выходит, но Саломея не подаст виду. Она играет с ним на равных.
– Я бы тебя убил с удовольствием! Не вышло.
– Пашенька, прекрати!
Как меняется голос: в нем уже нет былой неуверенности, но – звучит команда. Не человеку – собаке.
– Мы же побеседовать пришли. – Аполлон поглаживает подлокотник кресла. – Присядь, дорогой.
Останавливается. Всего-то три шага до нее сделать осталось. Саломея видит его побелевшие кулаки. И как-то просто и четко воображается легкость, с которой такой кулак ломает чью-либо височную кость.
Несчастный случай в тихом доме.
Они не станут делать ничего, пока Саломея не подпишет документы. Им нужны деньги, много и сразу, так много, чтобы больше не пришлось никого убивать.
– Присядь, – повторяет Аполлон. – Ты устал. Скоро все закончится.
Он здесь главный и уже не стесняется это показать. Значит, участь Саломеи предрешена. Действительно, родителей ее больше нет, Далматова тоже, и – кто защитит ее?
– Итак, дорогая, что ты нам еще скажешь?
– Рената вложилась в Центр. Она находила клиентов. Вернее, клиенток. Анна помогала их обрабатывать. У нее редкий дар убеждения. Евдокия…
– Шлак, – отрезал Павел.
– В отличие от тебя. Ты делал основную работу. Ты… бокор?
– Нет. Но мог бы им стать. У меня – дар. И у тебя тоже. Но ты его тратишь на ерунду!
А Павел, значит, занимается важным и нужным делом. Кем он себя считает? Санитаром социума, освобождающим этот социум от ненужных, с его точки зрения, элементов?
– Они получили то, чего желали, – подтвердил он мысль Саломеи. – И ты получишь.
Многообещающе звучит.
– Аполлон, полагаю, отвечал за мифологию? Живая реклама. Работала она?
– Конечно, милая. Ты же сама знаешь, каким я умею быть обаятельным.
– Знаете, я одного не понимаю… Зачем вы убивали гадалок? Вы так сильно ненавидите женщин?
В живых ее не оставят. А Далматов, если разобраться, не так уж и близко. Он, конечно, отомстит, и месть его будет страшна, но Саломея-то от этого не воскреснет.
– Консультации, – ответил Аполлон, разведя руки в стороны. – Всегда есть люди, которые хотят знать свое будущее, но не желают платить за это знание. И тогда возникает необходимость в жертвенной овце. В Дельфы люди приходили за ответами, которые им сообщала пифия. Золото получали жрецы. Что же получала пифия?
– И меня ты собирался тоже…
Саломея коснулась затылка. Рана уже затянулась. И шишка прошла.
– Павла ты очень раздражала. Но потом он понял, что был не прав. Я сам хотел тебя спасти. Получилось бы романтично! Увы, твой друг мне помешал.
– Поймал тебя у любовницы? Кстати, Павел, могу подкинуть тебе адресок. Съезди. Побеседуй с девушкой. Думаю, она много интересного расскажет.
По лицу Павла нельзя было понять, насколько его задевает услышанное.
– Тебя ведь использовали. Чья была идея со свадьбой? А с убийством? И дальше?.. Ты же вряд ли пошел бы на это только ради денег. Ради любви – другое дело. Благородный мотив!
– Я знаю.
– И миришься с этим?
Он пожал плечами: мирится. Привык. Ведь, несмотря на всех этих любовниц, Аполлон вернется – как всегда возвращался. Поводок, сплетенный из купюр, держит его крепко. Деньги – хороший гарант взаимной любви. А любовниц можно использовать. Ему даже приятно было превращать их в говорящих кукол.
– Ты ничего не говорил мне! – Аполлон возмутился, но Саломея не слишком-то поверила этому возмущению.
– Ты не спрашивал. Ты никогда ни о чем меня не спрашивал. Только говорил, что нужно сделать. И ее ты привел в Центр без спроса. Зачем?
– У нее были деньги. И это – хороший вариант после Ренаты. У нее столько денег, что нам хватило бы до конца жизни! А теперь и «двойное» состояние. Нам больше не нужна Рената.
– Павел не хотел подавлять волю родной матери? – спросила она у Аполлона.
– Ее волю не так-то просто подавить! Не каждого человека можно сделать… иным. – Павел разжал-таки кулаки. Он вдруг успокоился, как человек, принявший решение. – Жертва должна быть внушаемой. И слабой. Моя мать – сильная. Сестра… тоже. И твой друг. В любом другом случае мы бы оставили его в покое. Но он излишне любопытен.
И богат.
Все в конечном итоге упирается в чужие деньги. Понятный и совсем небезумный мотив, который делает всю эту историю еще более мерзкой. Ну почему Саломея вечно вляпывается в какое-то дерьмо?!
