Фридрих Незнанский - Первая версия
— Это рыжее легавое мурло еще живо? — спросил Андрей Леонидович Буцков, поглаживая рыжую Клеопатру, развалившуюся у него на коленях.
Луиза сидела на столе, с огромным интересом обнюхивая телефон.
— К сожалению, да, Андрей Леонидович. Он находится в Институте Склифософского, новый корпус, третий этаж. Палата номер тридцать два. Ранение не слишком тяжелое. Через несколько дней его отпустят домой. Охраняет его один милиционер, вооруженный автоматом. Плюс охрана больницы, но это ерунда. — Степашин докладывал, не заглядывая в свою деловую палку.
— Третий этаж, говоришь?
— Да, третий, окно выходит во двор больницы.
— Необходимо, чтобы он выписался не домой, а на кладбище, — сказал Буцков, с особенной нежностью поглаживая шелковистую рыжую спинку кошки. — Я даже готов выделить особую статью расходов для поддержания его могилки в образцовом порядке. Да и похоронный процесс я готов профинансировать. За счет фонда, конечно.
— Да, проводы в последний путь — это святое, — скромно потупив глаза, согласился Степашин.
Они оба высоко ценили черный юмор не только в хороших детективах, но и в повседневной жизни. Он, юмор, эту повседневную жизнь весьма украшает.
Черная Луиза, оставив телефон, перебралась на подоконник, залитый августовским солнцем. Ее усики в ярком свете казались перламутровыми. Проводив ее теплым взглядом, Андрей Леонидович вернулся к делам:
— Что с новыми контрактами?
— Пока все в порядке. Никаких противодействий последние предложения не вызвали. По подсчетам наших экономистов, мы контролируем порядка пятнадцати — двадцати процентов негосударственной торговли нефтью и нефтепродуктами, которые проходят через Москву.
— Это, конечно, новость приятная. Но пока достаточно скромно. Хотелось бы никак не меньше тридцати трех. Тогда мы сможем вполне цивилизованно диктовать свои условия и цены.
— Доведем, Андрей Леонидович. Все в наших руках.
— Что с Прибалтикой?
— У нас теперь очень хорошо отлажен канал через Нарву. Я предлагаю, чтобы транспорты оттуда вообще не приходили в Москву. Мы можем быстро подготовить перевалочную базу в Воронеже. И ближе к местам поставки, и менее беспокойно. А за тот задержанный транспорт убытки уже покрыты.
— Похвально. Но благодарность выносить не будем. А то разбалуются. Так. Давай теперь о самом неприятном.
Клеопатра, словно почувствовав напряжение хозяина, потянулась и спрыгнула на пол.
Степашин глубоко вздохнул и раскрыл свою деловую папку. Но говорил, опять же не глядя в нее.
— Мы потеряли Свена. Взяты четверо. Гном, Крот, Люсик и Лысый.
— Знаю, — отрывисто сказал Буцков. — Ты мне лучше скажи, как они себя ведут на следствии?
— Пока никак. Качают права. Но за них еще не принимались как следует. Возможно, их будет допрашивать сама Романова. А баба она крутая.
— А побрякушки она не любит?
— К сожалению, она любит только свою работу. А уж в этом случае, когда ранен ее давний-предавний сотрудник, она и вовсе может вызвериться.
— Так, их предупредили, что если заговорят, то...
— Ну, так ведь у нас, Андрей Леонидович, каждый об этом предупрежден изначально.
— Напомнить никогда не вредно. Повторение — мать учения. В случае, если кто заговорит все же, обеспечь адекватные нехорошему поступку меры.
Степашин сделал отметку в папке, а Буцков что-то записал в свой кондуит с золотым обрезом.
...В Шереметьево мы с Ломановым прибыли в половине третьего. По внутреннему телефону я позвонил начальнику таможни. Он почему-то очень обрадованно сообщил мне, что нас уже ожидает заместитель Генерального прокурора. И что нам надо пройти в правое крыло зала отлетов. Слева от таможенных стоек нас будет ожидать офицер таможни.
Офицер, оказавшийся вполне симпатичной дамой, все-таки для проформы взглянула на наши паспорта и провела нас через служебный вход за границу. Ведь таможенные посты, которые мы так легко миновали, есть не что иное, как государственная граница.
Костя Меркулов ждал нас в кабинете начальника таможни. Поздоровавшись с нами, начальник, сославшись на неотложные дела, оставил нас одних.
— Твой друг из американского посольства, похоже, не очень-то хотел, чтобы ты посетил его далекую родину, — улыбнулся, здороваясь с нами, Константин Дмитриевич. — Были некоторые сложности с предоставлением вам американских виз. Пришлось задействовать МИД. Но на всякий случай будьте готовы к тому, что в Нью-Йорке вас будет кто-нибудь встречать. В первое попавшееся такси не садитесь, — усмехнулся он не слишком-то весело.
— Вообще-то нас будет встречать Сережин приятель...
— Хорошо, хорошо. Но все равно постарайтесь там действовать поосмотрительней.
Похоже, что сам Меркулов не очень верил, что мы будем осторожны, рассудительны и осмотрительны. Но мы сами в это верили свято. Особенно я. Моя голова была тому залогом. Она еще помнила предательский удар в поселке Жуковка.
— Если что — связывайтесь напрямую с посольством. — Меркулов протянул листок с номерами, написанными его аккуратным почерком.
— Константин Дмитриевич, что-нибудь выяснилось насчет дачи?
— А как же! На даче номер двадцать один в поселке Жуковка, принадлежащей хозяйственному управлению Службы внешней разведки, проживает полковник Владимир Петрович Фотиев, начальник Второго спецотдела СВР. Делай выводы, Саша.
— Да-а-а-а, — протянул я, — не хило. Что ж, буду думать.
Объявили посадку на наш рейс.
— Ну, ребята, с Богом, — сказал Меркулов.
Когда самолет оторвался от земли, я уже знал, кто имел самое непосредственное отношение к смерти Баби.
Там было два силуэта, в моем бреду. Человек с хохолком и человек со странными заостряющимися кверху ушами... Я же вспомнил слова мертвой балерины, Ольги Лебедевой:
« — ...к тому же эти волчьи уши...
— Волчьи уши? — переспросил я.
— Ну да, такие острые сверху. Раз увидишь — навсегда запомнишь...»
А еще чуть раньше она сказала про этого же человека: «Он позвонил мне утром, сказал, что он полковник Фотиев из Службы разведки и что у него ко мне важный разговор...»
А теперь оказалось, что он еще связан и с украденной коллекцией Кларка.
Да, прямо-таки чудовищный злодей в собственном соку, словно сошедший со страниц заграничного детектива...
Теперь я знал его имя: Фотиев, Владимир Петрович.
Что ж, весьма своевременно, съехидничал мой внутренний Турецкий, знать это прямо-таки необходимо среди белых облаков, каждую минуту удаляясь на десятки километров от Москвы.
— Чай, кофе, минеральная вода, водка, вино?
Я поднял голову. Ломанов уже взял чашечку кофе, и ослепительная улыбка стюардессы, по-видимому, предназначалась именно мне.
Я выбрал минеральную воду.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ПОСЛЕДНЯЯ ТАЙНА ПОСЛЕДНЕГО ШПИОНА
Как был я прав! Я видел их насквозь!
О, лучше бы не понимать, не видеть,
Я проклинаю правоту мою!
Когда паук утонет в винной чаше,
Ее любой осушит, не поморщась,
Но лишь увидит гадину на дне —
Вмиг тошнота, и судорога в горле,
И вырвет все, что с наслажденьем пил, — Вот так лежал паук в моем бокале.
В. Шекспир. «Зимняя сказка» (Перевод В. Левака)
Глава первая КОЗЫРНАЯ КАРТА САМЮЭЛЯ СПИРА
августа 1994 года.
Штаб-квартира ЦРУ, Лэнгли (штат Виргиния)
Директорат по сбору разведсведений и тайным операциям занимал практически весь последний этаж штабквартиры Центрального разведывательного управления.
Миновав два поста охраны, Роберт Уэнтворд, сотрудник Русского отдела, свернул в коридор, в котором находился кабинет заместителя директора разведки, а также кабинеты начальников отделов. Там, в небольшом холле, был последний пост. Предъявив свою карточку, Уэнтворд вошел в секретарскую, из которой дверь уже вела в кабинет Уильяма Филдинга, шефа Русского отдела.
Но, конечно же, никакой смертный (а может быть, и бессмертный, если таковые еще встречаются) не мог бы попасть в кабинет Филдинга, не сообщив предварительно его секретарше мисс Вирджинии Лаке о том, кто он такой и с чем его едят. Это был на самом деле самый строгий пост во всем здании.
Но Роберта Уэнтворда мисс Вирджиния знала слишком хорошо, поэтому, едва завидев его высокую фигуру, она уже говорила в переговорное устройство:
— Шеф! К вам мистер Уэнтворд, — приветливо махнув рукой Роберту.
Нажав кнопку на пульте, она сказала, повернувшись к Уэнтворду:
