Ира Зима - Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая
Викуша все вещает, а мысли проносится в моей голове сами, словно кто-то выдает мне техническую справку на запрос. Вот сейчас я четко понимаю, что Валевский предел всех чаяний Викуши, она сидит тут с ним рядом как коршун! Несмотря на его похоть, Викуша держит Игоря крепко, алчно и спуску залетным девицам не дает, уволит и выгонит с глаз долой каждую, что была замечена с ним. Ну и ладно, обычная история, внешне сибиряки сдержанные и даже холодные, а внутри костры горят и стихии блещут! Так Викуша и замужем не была, ее понять можно, она яркая и сильная, ей тот мужик, что в ноги стелется, и не нужен, ей страсти и судороги подавай, что Валевский как раз и обеспечивает с лихвой! В общем, полная гармония у них сообразно темпераментам наблюдается, ускользающий и дающая ускользнуть, но при этом Викуша способна держать плотную страховочную сетку, чтобы себе свое вернуть, и все у них ладно выходит и длится их роман, видимо, годами. Валевский доволен, ему есть куда от пресыщенности своей вернуться, и возни с Викушей никакой, она не скандалит как мать Ромы. Приемная дочь Меркулова, Оксана, избалованная красавица и, конечно, постоянные вылазки мужа «налево» терпеть не стала, а сейчас вообще осела где-то на черноморских югах. Викуша же все про Валевского понимает и этим приятием его прогорклой, уже утомившей его самого натуры, их союз и держится. И на хрена мне все это? Зачем мне это знать? Но они маячат тут своим нутром как фонарные столбы, куда от стрекочущей из них энергии деться, само все в меня вливается.
Какой-то дядька, имя его не припомню, из постоянных делегаций, сидит рядом с Кимом, потом встает и говорит совсем уж ядовито:
— Давайте накормим девочку, в «столовке» таких закусонов нет, — а сам уже наливает бокал и протягивает его мне, обливая меня вином и своим дурноватым запахом. И никого не стесняется, не боится попасть за растление в тюрягу, этим козлам, значит, все можно, раз королевна брезгливо морщится и молчит! Но Ким его остановил:
— Иди в лагерь, Саша… Ты, Федор, совсем в дерьмо уделался, ей шестнадцать наверно еще не исполнилось, Меркулов за такое быстро из «Десятки» вышвырнет, а я ему помогу, она подруга моей дочери, совсем уже спился…
Слышу все это эхом, быстро удаляюсь от стелящихся мне вслед взглядов, преодолевая какое-то престранное оцепенение от настигающей меня разрозненной информации — она явно важная, но что именно имеет значение, вычленить невозможно.
Уже в комнате лежала ночью без сна и пыталась снова и снова понять, что меня так цепануло в этой встрече с начальниками, но все растекалось в разные стороны, словно ответ не один, или вопрос я задала неправильный! Хотела сегодня перед отбоем, несмотря на перенапряженное недоверие, отдать сумку Алены и все свои мысли Егору, поговорить наконец собиралась, но не смогла — совершенно к этому разговору я не готова! Подошла к его комнате и представила его вместе с Надькой не пойми в каком виде и тут же отскочила от злополучной двери, не хватало мне такую мерзость в себя занести, вовек от такой картинки не отделаюсь. И вот вопрос: это мои нервы или они и правда всем этим сейчас занимаются? Черт его знает, где кончаются мои эмоции и начинаются откровения! Не хочу ничего видеть и знать ни про Егора, ни про Викушу с Валевским-старшим, ни про маньяка с его липким преследованием, ничего не могу больше знать и видеть, не хочу видеть и знать! И уж тем более не могу видеть Ромку с Бабочкой, совершенно не могу, но вижу, чувствую, слышу, хотя и лежу в пустой комнате совершенно одна…
В бреду эмоций перешла в сон, где все перемешалось: маньяк в темном костюме без лица писал мое имя на газетных листах, Ромка хватал из его рук бумажки, комкал и поджигал, Егор тушил, бросая на все это рваную тряпку, а Викуша ярко-красными губами выговаривала, наказывала мне что-то — и именно это было очень страшно. Потом появилась Алена и сказала нарочито спокойно в толпу сгинувших безымянных блондинок: «Это она во всем виновата, всех извели из-за нее, всех, такая сука… ненавижу…». Сначала я металась по сну, потела и дергалась, хотела исчезнуть, сбежать, а потом поняла, что ничто не избавит меня от этого спутанного колтуна преступлений, смерть не избавит. Но можно изменить саму суть проблемы, я могу сделать это, словно в моих руках книжный переплет, достаточно его закрыть и все исчезнет… Не останется ни жертв, ни убийц и тех, кто оправдывает свои преступления, не останется! Какими бы ухищренными идеями преступники ни воспользовались, их просто не станет, а стая высоковольтных живых душ поднимется над завесой, вот с них и начнем новую историю, и даже корешок этой книги исчезнет, и все начнется сначала. И я успокоилась, страсти стали бушевать не внутри меня, а где-то на огороженном от истинной жизни поле; пристально смотрю на все сверху, но события уже не задевают меня своей оголтелостью.
Среди всей этой сутолоки эмоций и чужих, вмешивающихся в меня чувств, пытаюсь выудить важное: информации накопилось выше края, но все не умею задать правильный вопрос, поэтому и ответа нет, я не знаю что ищу… Любовь, семью, маньяка, утраченных девчонок, убийцу мамы, отца, Алену, староверов, фишку, с которой начнется мир во всем мире? Что действительно важно, что имеет значение спускового крючка, чтобы все, наконец, изменилось, чтобы родилась новая волна, которая накроет собой все, независимо от того, что мы все знаем и думаем об этом мире. И жизнь уже несет меня, но вот к какому концу? К Началу, где ничего нет, кроме первой мысли Бога или истинному рождению, где Бог воплотил себя, и мир стал целым, когда не нужен переход из мира материального в мир духа и обратно, и смерти больше нет, потому что жизнь создала себя полностью — я это вижу, я это знаю, но кому это нужно? Человек забыл, зачем он тут, и вспоминать не хочет.
* * *Кто-то любит «Поход», кто-то нет, а я привыкла: все десять лет хожу в поход и не знаю, как бывает иначе, что за пионерлагерь без походов. И это мой последний пионерский сезон, конечно, меня прямо-таки ностальгически тянет на берега Маны, что раскинулись широкой долиной после опасных и крутых порогов, которые покоряют байдарочники со всех краев нашей страны. Ну а мне как раз и нужны эти лагеря туристов-дикарей, мне нужно найти факты последних случаев нападений и уговорить семьи жертв подать «коллективное заявление» по этому «делу», другого воздействия на маньяка я пока не придумала. Как он будет действовать в отношении меня, никто не знает, надежды мои вычислить его призрачные и полагаться на них нельзя. И я уверена, что именно среди байдарочников найду свидетелей, счет прибывающим девчонкам никто не ведет, они самые «удобные» для него жертвы, как бы жутко это ни звучало.
В поход из «костюмов» в качестве сопровождения с нами никто не вышел, следом тайком точно никто не тащится, идем уже несколько часов по тайге, и тишина, у меня внутри как свежий ветер завелся, шелестит покоем и беспечностью, от которой я совсем отвыкла и все еще напряженно вслушиваюсь в окружающее, но маньяка рядом нет! Егор с Надькой на хвосте давно ушел вперед, а процессия растянулась на часы, идем с Маринкой и Мухой и новую программу обсуждаем, они всю дорогу песни из фильма «Танцор Диско» учат и при этом орут на весь лес, короче, крутая парочка из них вышла. Когда это расслабляющее веселье закончилось, ну реально устали от этих трагикомических песнопений, так мы еще и вытанцовывали все дорогу индийские выверты, чтобы похоже на «Болливуд» получалось, Муха вдруг перепрыгнул на другую тему:
— Ты Толика уделала? — он кивнул на мой все еще царапанный кулак. — Ты ему нравилась, я знаю, но у меня и в мыслях не было, что он может вот так… — Муха как-то согнулся, словно признает свою вину, а он-то тут причем!
— Муха, я ничего не знаю, и все… да я помнить об этом Толике не хочу!
— Ты не думай, я сам бы ему врезал за такое, ты же Малая. Кому тогда доверять, если не своим? Конечно, Толик мне не сознается, но и так все ясно, он сегодня из «травмы» вернулся, а я с ним и разговаривать не могу, вот честно, не могу… — Муха наклонил голову и смотрит в землю.
— Да пошел он, забыли… — и как спасительное окончание этого изнурительного объяснения появился холм, за которым открылась наша постоянная стоянка.
Забрались на последнюю скальную тропу, елки кругом, вросшие в щебень, и чем они тут живут — неясно, от можжевеловой ароматной волны совсем нечем дышать, выбрались на вершину, перевалили холм и перед нами открылась доисторическая в своей древности долина. Немного льда, опушки снега по берегам и мастодонтов стадо смотрелись бы тут уместнее, чем выбеленные солнцем парусиновые палатки, как древесные грибы они вросли в поляну, всюду костры, воздух с погорелым привкусом, и отзвуки гитарных струн текут над рекой. Мана в этом русле широкая, спокойная, раскидистая, зелено мшистые поляны перемежались низкими пролесками и мелкими кустистыми островками, картина развернулась панорамно как с высоты птичьего крыла и с надеждой той же свободы. Вот-вот и я смогу двигаться и не ограничивать себя, и настанет такое время, когда я перестану бороться с творимым человеком злом и смогу просто жить; хочу жить самой простой рукодельной жизнью и быть человеком, но это невозможно, пока мое тело червоточит, пока моя душа истребляется так беспощадно. Самый большой секрет и цена всего — каждое смертоубийство это всегда «я», поэтому и пришлось раздробить себя на многомерные части и обесточить свое сознание, все ради выживания в этот дикий период. И я жду, что мир созреет до этого, чтобы спасти меня, вместить всю эту боль разом я не могу, не выдержу, и я все жду…
